И у меня на какой-то миг возникла мысль: давай, Раду, бей их, отбивайся, беги, но он практически не сопротивлялся, только рухнул тихонько так на заднее сиденье — и всё, и нет его.
Что я чувствовала? Да ничего особенного, если честно. Только усталость; усталость да еще эта мысль: я его сдала не потому, что он массовый убийца, насильник, мошенник и т. д., а просто, понимаете, в последние несколько недель он меня настолько стал раздражать, да и как человек он мне на самом деле особо не нравился, с тех пор, то есть, как было покончено с забавным языком и культурными различиями.
Это, наверное, ужасно.
Но мне еще там, в кофейне, пришло в голову: хорошо бы всегда вот так избавляться от парней — легко, эффективно и безболезненно, а тяжелую работу пусть за тебя делает кто-нибудь другой.
Прошу у девушки за прилавком еще капуччино, только с двойным кофе — они теперь кофе недоливать стали, дают тебе такое пенистое горячее молоко со слабеньким кофейным привкусом, и всё, мне, пожалуй, больше нравилось, пока эти кофейни не появились повсюду, кофе тогда выглядел, как противная темно-коричневая жижа, зато в нем хоть вкус какой-то был.
БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА
Мисс Макколл взирала на Пфистера через окно его кабинета. Вид у нее был какой-то удивленный.
Под конец это стало действовать Пфистеру на нервы до такой степени, что он встал из-за стола и подошел к окну опустить пластмассовые жалюзи. Она все утро не сводила с него своего давящего, чуть ли не обвиняющего взгляда. Застывшее на ее лице выражение сообщало ей сходство с неким василиском, шутки ради изваянным в стиле постмодерн. Тем временем четырьмя этажами ниже шумно, с гиканьем и оглушительным хохотом резвились третьеклассники.
Даже сейчас, встав, чтобы потянуть за нейлоновый шнур, он заметил, как некоторые из них, обернувшись к нему, начали с издевательским ржанием показывать пальцами в сторону мисс Макколл. Один мальчишка, неплотно сложив пальцы в кулак, принялся быстро махать им вверх-вниз — Пфистеру этот жест был хорошо знаком. Сама по себе фамилия Пфистер звучала недостаточно непристойно и оскорбительно, поэтому среди 1700 учеников директор был известен под куда более простым и незатейливым прозвищем «дрочила».
Пфистер постучал в окно, и дети неторопливо разошлись, не переставая гоготать, а он остался стоять, уставившись на мисс Макколл, в свою очередь уставившуюся на него. Ну, что вылупилась, матушка, подумал он, хватит пялиться. Со вздохом опустив жалюзи, директор вернулся к своему большому сосновому письменному столу, заваленному многочисленными расписаниями, отчетами и докладными — со всем этим уже давно пора было разобраться.
Но работать он не мог — знал, что мисс Макколл по-прежнему пялится на него, несмотря на опущенные жалюзи.
Поерзав в кресле, он залез в верхний ящик стола и пересчитал мелочь в пластмассовой серой коробочке. Поковырял в зубах разогнутой скрепкой для бумаг, покончив таким образом с остатками съеденного второпях невкусного обеда. Затем снова взглянул на часы: 14:43. В очередной раз медленно, устало вздохнув, нажал на кнопку селектора.
— Дженни, где Дэрил Хейст?
Послышался треск статического заряда: это его секретарша в приемной по соседству возилась с проводом.
— У него две физики подряд; сказал, что заскочит, как только освободится. Это было… м-м-м… сейчас посмотрю… в десять. Пойти мне, поторопить его?
— Да. По-моему, пять часов — срок вполне достаточный. Да и физика, честно говоря, мне кажется сомнительным предлогом. И вот еще что: пора бы кому-нибудь что-нибудь сделать с мисс Макколл. Она у меня уже в печенках сидит. Разберитесь, пожалуйста.
— Будет сделано, шеф.
Но прошло еще сорок пять минут, прежде чем селектор наконец возвестил о прибытии Дэрила Хейста. Почти одновременно — ибо вопросительного стука-предупреждения не последовало — дверь распахнулась, и в кабинет бесшумно вошел бритоголовый четвероклассник. Он остановился в нескольких ярдах от стола Пфистера с выражением неописуемой скуки на одутловатом, нездорового цвета лице. На его рубашке виднелись следы крови. Директор коротко вздохнул, вытащил из ящика голубой бланк объяснительной и снял колпачок с перьевой ручки, подаренной ему попечительским советом по случаю юбилея, в ознаменование пяти беспросветных лет на посту руководителя районной школы им. Даниеля Ортеги.
— Спасибо, что пришел, Дэрил. Садись, пожалуйста.
Голос Пфистера звучал ровно, в нем не слышалось ни фамильярных ноток, ни осуждения. Именно так их учили разговаривать в подобных ситуациях. Подросток с мрачным видом опустился в кресло и принялся теребить гигантский прыщ на лбу. Прыщ распух, покраснел, будто от злости, но еще не достиг той стадии спелости, на которой его можно было бы успешно изъять, не прихватив заодно и всю оставшуюся часть головы. Эта штука, должно быть, причиняет мальчику боль, мешает сосредоточиться.
Несколько мгновений Пфистер молча смотрел на него.
Наконец Дэрил Хейст завершил исследование своего лица и соизволил взглянуть на Пфистера в ответ.
— Ну че еще? — произнес он с некоторым нетерпением и усталостью в голосе.
Пфистер размышлял о том, как лучше начать разговор. По его жилам пробежала волна совершенно недопустимой в профессиональном смысле неприязни. Не следует давать волю эмоциям, мысленно поставил он себе на вид.
Однако на сей раз, подумал он, этот малолетний негодяй у меня действительно получит, мать его так. Вопрос только, как это сделать? В таких случаях всегда трудно принять правильное решение. К тому же многое будет определяться тональностью этой предварительной беседы. Прежде всего, решил Пфистер, постараемся соблюдать спокойствие и говорить начистоту.
— Дэрил, зачем ты убил мисс Макколл и водрузил ее голову на сорокафутовый шест?
Дэрил раздраженно щелкнул зубами.
— А я че, знаю? Наверно, постоянно испытывал ожесточенное неприятие и грубое отношение со стороны коллектива. Извиняюсь. Сколько раз повторять-то. Я, типа, это… раскаиваюсь.
С этими словами Дэрил взглянул на директора с неким подобием мерзкой полуулыбки на лице.
— А теперь я чувствую себя намного лучше, — добавил он, — и смогу продолжать обучение без дальнейшей угрозы для учеников и сотрудников.
Что выводило Пфистера из себя, так это подкованность Дэрила, то, насколько легко и гладко подобные фразы вылетали у него изо рта, вызубренные под руководством целой армии психологов, полицейских инспекторов и сотрудников службы социальной поддержки. Особенно раздражало то обстоятельство, что в любой другой ситуации Дэрил двух слов связать не мог. Пфистер почти не глядя сделал пометку на голубом бланке.
— Дэрил, мне необходимо знать следующее, для протокола, — продолжил он, барабаня пальцами по объяснительной записке. — Подверглась ли мисс Макколл сексуальному насилию?
— А я че, знаю? Не помню я. Я в тот момент находился в состоянии депрессии.
— Послушай-ка. Я задаю этот вопрос, так как мне нужны все подробности дела. Но скоро расследование начнет полиция, будут проведены различные тесты, и тогда…
— Ну ладно, ладно, ладно, всё! Ну, трахнул я ее в задницу.
— До или после наступления смерти?
— Да блин, ну не помню я.
Он замер в раздумье.
— По-моему, когда она умирала.
Пфистер кивнул и снова что-то черкнул в своих бумагах.
— Значит, после того, как пырнул ее в самом начале, но до того, как обезглавил?
— Угу. Да. Ну, в общем, и то, и то.
— Хорошо. Так, а каким образом ты отделил ее голову от тела?
Дэрил сунул руку в карман пиджака, извлек оттуда длинный кухонный нож и швырнул его на стол.
— Вот этим вот.
Пфистер взглянул на орудие, кровь на котором еще не успела полностью засохнуть, и, не прикасаясь к нему, сделал краткую запись в бумагах.
«Большой нож, зазубренный по краю, с деревянной рукояткой, вероятно, предназначенный для резки хлеба», — написал он.
— И мисс Макколл была убита именно этим оружием?
— Ну да, а чем же еще. Я ей, правда, еще пару раз в рыло дал, когда она орать начала.
— Чем же, позволь спросить, было спровоцировано твое нападение?
— Да она, блин, меня постоянно доставала: это сделай, то сделай, а потом еще накинулась за то, что я Далгетти пырнул, ну, это меня просто вывело. Начал испытывать ожесточенное неприятие, гру…
— Далгетти? Ты его пырнул? Как его состояние?
Об этом относительно мелком происшествии директору не сообщили.
— Да нормально, я его на самом деле даже и не пырнул — так, шею порезал немного. Перевязанный ходит.
— Послушай, Дэрил. На этот раз тебя ждут большие неприятности. Я хочу сказать, тебе предстоит как минимум весьма подробное обследование у психиатра, а по его завершении, полагаю, перевод в другую школу.
Мальчишка наклонился вперед в кресле, сжав кулаки на коленях.
— Ну да, вот из-за такого говна всегда вот так, — проныл он. — Будешь тут испытывать ожесточенное неприятие и грубое отношение со стороны коллектива, когда тебе постоянно в морду тычут. Короче, я ж говорю: искренне раскаиваюсь в своем поступке. Серьезно.
— Да, я не сомневаюсь. Но это ведь уже не первый случай, не так ли?
— То есть в каком, блин, смысле?
— Ну, например, досадное устранение мистера Спаркса…
— Да пошел ты! Это не я, это Флобер из 4-го «Р». Ты че, вообще, придурок долбаный?
— Неужели? — Пфистер порылся в памяти, которая в последнее время, надо признать, стала слегка сдавать. — Прости, пожалуйста. Не хотел тебя напрасно обвинять. Тысяча извинений. Но я уверен, Дэрил, — было ведь что-то еще, что-то неприятное. Ты не помнишь, что именно? У меня тут в деле наверняка записано. — Пфистер принялся рыться в ящике с папками.
Дэрил Хейст опять раздраженно щелкнул зубами.
— Ну, мистера Гибсона в прошлом году в лицо пырнул на уроке естествознания, так он же сам, блин, напросился, все так говорили, даже социальная служба, плюс еще они меня потом заставили пройти кучу всяких дурацких психтестов, хоть я понятно объяснил, что сожалею, раскаиваюсь и тому подобное, даже перед мистером Гибсоном готов был извиниться, только он, блин, из школы ушел, так что я не понял, сейчас-то чего об этом разговор заводить…