Стасика мудрено было тронуть красивой фразой. Но то, что сказал завуч, тронуло его. Он доискивался: чем?..
На это ответила Лена, которая прочитала записку Стасика, адресованную Валерию.
– Ты не представляешь себе простой вещи, – говорила Лена Станкину после уроков, глядя поочередно то на него, то на Валерия, – что за его словами стоит жизнь! Точно так же, как за всеми словами Ксении Николаевны стоит жизнь.
– Какая жизнь? – Стасику, внешне во всяком случае, снова не изменяли спокойствие и дотошность.
– Хорошая жизнь, красивая! Та, которую прожила Ксения Николаевна. Или Евгений Алексеевич. Жизнь настоящих коммунистов!
– Конечно, Лена... – начал рассудительным тоном Стасик.
– Да это ж просто! – перебила Лена. – Почему мы так слушаем Ксению Николаевну? Потому что она сама живет так, как нам советует.
– Безусловно! – горячо поддержал Валерий.
– Если Ксения Николаевна, – продолжала Лена, – говорит нам: «Не ищите в жизни легких путей», – мы верим ей. Она сама легких путей не искала. И, я думаю, Евгений Алексеевич – то же самое.
– По-видимому, – задумчиво произнес Стасик, – в значительной степени ты права...
– «В значительной степени»! – передразнила Лена. – Каменный ты какой-то, честное слово! Погружаешься с головой в свою геометрию, потом выныриваешь оттуда вдруг и удивляешься чему-нибудь...
– Во-первых, – сказал Стасик, – не в геометрию, а в физику.
– Ну, все равно – в физику!
– Далеко не все равно!
– В данном случае – абсолютно...
– Ребята, – вмешался Валерий, – чего вы? В школе хорошим человеком больше стало, а они спорят!..
Синяк на лбу у Валерия был еще свеж, когда Гайдуков однажды сказал:
– Надо все-таки против таких вещей принимать действенные меры, – и вытянул указательный палец в направлении саблинского лба.
– Принимал уж, – неохотно отозвался Валерий, – свинцовой примочки пузырек целый извел.
– Не то, – усмехнулся Игорь, – я про другие меры: к недопущению, так сказать, подобных случаев. Чтоб, значит, в будущем не приходилось примачивать...
Затем, уже серьезно, Гайдуков рассказал, что у него и у Лены родилась идея, одобренная комитетом: организовать комсомольский патруль. Комсомольцы будут патрулировать по переулку в часы, когда начинает шевелиться хулиганье. Тех, кто посмеет нарушать порядок, они доставят в милицию. Это, безусловно, осуществимо и, безусловно, настоящее дело. Как только, спрашивается, раньше на ум не пришло?..
– А как Зинаида Васильевна на это смотрит? – перебил Валерий. – Или ее не было, когда комитет вашу идею одобрял?
– Да нет, была, – сказал Игорь. – Ну, она не то чтобы возражать стала, а вопросы задавать: кто, мол, в ответе будет, если кого-нибудь из нас ножом пырнут? Кто, мол, докажет, что мы были правы, если у нас с хулиганами драка завяжется? Не набросят ли на нашу школу тень стычки, которые могут завязаться?..
– Ну, а вы что на это? – спросил Валерий.
– Ты ж понимаешь мое положение, – ответил Игорь. – Я – секретарь комсомола, а Котова просто комсомолка. Но, с другой стороны, она – мой классный руководитель. Тут такой переплет, что большая тактичность нужна. Я сказал, что мы, конечно, в райкоме комсомола посоветуемся, ее мнение передадим, а там уж как райком решит, так и поступим.
– Толково! – вставил Валерий.
– А в райкоме, – продолжал Гайдуков с довольной улыбкой, – как раз к нам собирались обратиться по тому же поводу: «Встречная инициатива!» – как Жильников выразился. Они организуют районный комсомольский рейд по борьбе с нарушителями порядка. Участвовать будут рабочие, студенты, и десятиклассников тоже привлекают. Но только десятиклассников – не моложе. Я говорю: «У нас в девятых есть ребята покрепче десятиклассников. С такой спортивной подготовочкой...» Ну, из девятых тоже согласились привлечь – тех, кто покрепче.
– Что ж, я хоть сегодня готов, – сказал Валерий. – А рейд когда?
– Вид у тебя больно страшенный... – ответил Гайдуков. – Да до рейда заживет еще! Через неделю рейд будет. Но это – секрет. А идея патрулирования по переулку поддержана. Меня даже связали с комитетом комсомола милиции. Завтра наш первый патруль выйдет в переулок.
– Меня назначь!
– В завтрашнюю пятерку тебя не включили. Ничего, ты пока хорошей! Станешь опять красивый – тогда другое дело. Комитет о тебе не забудет – можешь на меня рассчитывать!
Секретарь райкома ВЛКСМ Жильников и новый завуч Евгений Алексеевич пришли на заседание школьного комитета комсомола. Явилась, по обыкновению, и Котова. У Лены Холиной и Стасика Станкина замерли сердца от предвкушения чего-то захватывающего. Что-то должно было произойти на их глазах. Слишком разными людьми были секретарь райкома, новый завуч – с одной стороны, и Котова – с другой.
Правда, за последнее время в тоне Зинаиды Васильевны поубавилось непререкаемости. Она стала вроде бы приветливее. Она даже сама зашла как-то в радиорубку к озадаченному Стасику, осведомилась, как дела, и, между прочим, сказала, что надо бы опровергнуть упрек, который был адресован Хмелику: мальчик ни при чем в истории со снежком.
Все это было сказано так, точно она не сомневалась, что именно из ее уст Станкин впервые узнает о невиновности Лени Хмелика. А то, что затем, без паузы, Зинаида Васильевна заговорила о музыкальной «странице» радиогазеты, подчеркивало к тому же, что перед этим речь шла о сущей безделице... Итак, собственную немалую ошибку Котова исправляла, как чужую мелкую оплошность. Станкин, конечно, заметил это.
Стасик и Лена опасались одного перед заседанием комитета: вдруг Зинаида Васильевна поведет себя в этот раз, на глазах Жильникова и завуча, как-нибудь безобидно и невыразительно?
Но она повела себя, как всегда.
– Относительно, значит, вашей новогодней пирушки с танцами, – сказала Зинаида Васильевна. (Она проведала недавно о новогодней встрече у Ляпунова.) – Я просила вас, Гайдуков, составить для меня списочек пластинок, которые там проигрывались. У вас готов?
– Нет еще, – ответил Игорь. – Я, оказывается, большей частью помню мотивы, текст тоже, а названия – нет. Я зайду к Ляпунову, спишу с наклеек.
– Пожалуйста, не забудьте, – сказала Котова. – И не очень откладывайте.
– Хорошо, – ответил Гайдуков.
Вечеринку у Ляпунова Зинаида Васильевна не объявляла пока предосудительной, но старательно собирала о ней подробности.
Лена спросила:
– А Игорю, Зинаида Васильевна, имена исполнителей арий и романсов и названия музыкальных коллективов тоже указывать?
– А почему вы задаете этот вопрос, Холина? – спросила Котова.
– Потому, – смиренно ответила Лена, – что это трудоемкая работа. И, может, ее Гайдукову с кем-нибудь разделить?
– Сами не справитесь, Игорь? – обратилась Зинаида Васильевна к Гайдукову.
– Как-нибудь урву время, – сумрачно ответил тот.
– Когда комитет принял решение, обязывающее комсомольцев сообщать письменно, какие мелодии они слушают на досуге, – проговорил Жильников, – он, вероятно, чем-то руководствовался. Так чем же?
Вопрос был задан всем, в тоне спокойного любопытства. Возникла короткая пауза, потом Лена сказала:
– Ничем. Потому что комитет такого решения не принимал.
– Значит, это вы в порядке личного любопытства? – спросил Зинаиду Васильевну Евгений Алексеевич. – Тогда другое дело. Тогда, конечно, секретарь комитета Гайдуков может тратить время на составление для вас списка, может и не тратить... А вообще, хочу вас спросить, Зинаида Васильевна: вопрос о музыкальном воспитании представляется вам сейчас первостепенно важным?
– Важный, очень важный вопрос, Евгений Алексеевич, – сказала Котова так, точно соглашалась с его утверждением, а не отвечала ему.
– Вот всем нам известно... – Жильников встал и сказал громко, напористо, как бы не желая больше о животрепещущих вещах говорить чинно, неторопливо и туманно. – Всем здесь известно: возле школы, к нашему стыду, случаются еще хулиганские выходки. Ученики Шустиков и Костяшкин совершили преступление. Что же все это – последствия главным образом плохого выбора музыки для досуга?
– Преимущественно других причин, – степенно промолвил Стасик.
– Вот именно! – поддержала Лена.
Гайдуков, раздумывая, усмехнулся.
– Бывает, конечно, музыка с разлагающим, как говорят, влиянием, – сказал он полувопросительно и точно собираясь с духом. – А бывает, что коллектив без музыки разваливается! – неожиданно закончил Игорь и дерзко сверкнул своими за минуту до того скучными, снулыми вроде бы глазами.
– Так чем же вы тогда, товарищи, занимаетесь?.. И неужели для секретаря комитета Гайдукова, энергичного, кажется, человека, не найдется дела серьезней, чем списывание названий с патефонных пластинок?! – спросил секретарь райкома.
Лицо Котовой как-то клочковато покраснело, а ребята холодно наблюдали ее растерянность.
Котова давно внушила себе, что жила бы безбедно, не будь в школе Ксении Николаевны. И когда она узнала о том, что Ксения Николаевна заболела, то решила вдруг: неприятности позади. Говорили, будто болезнь Ксении Николаевны нешуточная. Может быть, она вообще не вернется в школу.
Однако надежды Котовой не сбывались. Ксения Николаевна и вправду поправлялась медленно, но во время ее болезни на заседание комитета явились новый завуч и секретарь райкома комсомола; с Жильниковым у нее было затем весьма неприятное объяснение. Жильников говорил с нею жестко, винил в недомыслии, и после этой именно встряски Котова проявила себя, как говорится, во всей красе.
Придя домой, она швырнула портфель в угол и принялась ругать всех и вся, ища, требуя сочувствия остолбеневших родителей.
Она ругала райком комсомола за то, что он во все вмешивается; коммунистов школы – за то, что они поддерживают Ксению Николаевну; Андрея Александровича – за то, что он тряпка.
Отец молча слушал разбушевавшуюся дочь, потом сказал: