Она спешно вбегает в приемную спустя пять минут после звонка, с сумочкой через плечо и взволнованным лицом. Увидев меня, вздыхает.
– Ты дождался.
– Вы же велели вас дождаться. – Чувствую себя идиотом.
– Я рада, что ты не ушел. – Миссис Хиллард кивает в сторону одной из дверей. – Пойдем в переговорную.
В переговорные зовут, когда хотят вызвать в школу твоих родителей или серьезно с тобой побеседовать. После таких бесед обязательно появляются записи в школьной характеристике. Но сейчас никто не зовет администратора, мы просто усаживаемся за стол.
Миссис Хиллард не ходит вокруг да около.
– Что произошло на уроке? – спокойно спрашивает она.
Я подцепляю пальцем облупившуюся краску. В переговорной яркое освещение, напоминающее мне полицейскую камеру. Прошло столько времени, и я сам теперь не понимаю, что привело меня в такую ярость.
– Не знаю.
– Что тебя так расстроило?
Все.
– Ничего.
– Тебя так растревожил лорд Байрон?
Ее голос на удивление бесстрастен.
– Ну да, как иначе-то, – насмешливо отвечаю я.
Миссис Хиллард откидывается на спинку стула и достает из сумки учебник.
– Прочтешь мне сейчас его стихотворение? Скажешь, что о нем думаешь?
Между лопатками снова собираются капли пота.
– Это дурацкий стих.
Она выгибает брови.
– Тогда тебе не составит труда его прочитать.
И правда. Это же просто слова. Они не обладают надо мной властью. Я могу это сделать.
Пододвинув к себе учебник, я снова прочитываю первую строку:
– «Какая радость заменит былое светлых чар…»
И тут же захлопываю его.
Я так тяжело и учащенно дышу, словно только что выиграл забег.
Миссис Хиллард ничего не говорит. Она терпеливо ждет, никак не реагируя на мое состояние.
Я долго сижу не шевелясь. Вспотевшие ладони липнут к столу. Учительница ждет. Постепенно дыхание выравнивается, но я не могу посмотреть ей в глаза. Мой голос очень тих, но она каким-то чудом слышит меня:
– Мама читала это стихотворение на похоронах моей сестры. Я не… не хочу читать его снова.
– Так вот в чем дело.
Миссис Хиллард некоторое время молчит. Она забирает у меня учебник, пододвигает свое кресло к моему и накрывает мою руку ладонью.
– Ты умный мальчик, Деклан, поэтому то, что я тебе сейчас скажу, прекрасно знаешь и сам.
Я цепенею в ловушке ее слов, и она не расспрашивает меня дальше о Керри.
– В следующий раз, – говорит она, – если у тебя возникнет какая-нибудь проблема, ты можешь просто рассказать о ней мне.
Фыркнув, отнимаю у нее свою руку. А я-то думал, она скажет что-нибудь важное.
– Угу. О’кей.
– Думаешь, что не сможешь этого сделать? – с вызовом спрашивает она. – Сейчас ведь смог.
Ну… Так-то оно так.
Мне вспоминается, как Джульетта в машине сказала, что я мог бы просто попросить ее удалить фотографию. Миссис Хиллард все еще терпеливо ждет, но возникшее в комнате напряжение практически осязаемо. Она не отстанет от меня.
– Не обязательно вдаваться в подробности, но и не нужно выбегать так из класса. Возникла проблема – просто скажи мне о ней.
Я молчу. Не знаю, что на это ответить.
– Ты мне доверяешь? – спрашивает она.
Нет. Да. Может быть.
– Не знаю.
– Разумно. – Миссис Хиллард снова открывает свою сумку и начинает копаться в папке с письменными работами и школьными сочинениями. – Если не хочешь касаться творчества лорда Байрона, я дам тебе другое задание.
Я каменею. Если она вытащит из сумки очередное стихотворение про смерть, то я отсюда сбегу. Миссис Хиллард кладет на стол передо мной листок с напечатанным текстом. «В самом верху написано: „Непокоренный“. Уильям Эрнст Хенли».
– Его читают ученики, которые взяли AP-курс по литературе, – объясняет миссис Хиллард. – Думаю, ты тоже справишься.
Мне страшно читать первую строфу. Хочется смять лист к чертям собачьим и свалить отсюда нафиг. Я такая тряпка. Уставился в угол листа, лишь бы не видеть текста.
– Вы хотите, чтобы я сейчас его прочитал?
– Нет. Забери домой. И опиши мне в паре абзацев, что переживает поэт. – Она ненадолго замолкает. – Мне кажется, ты увидишь в нем себя.
– Угу, – пихаю лист в рюкзак. – Как скажете.
– Деклан.
Миссис Хиллард произносит мое имя с нажимом, но без угрозы.
– Что?
– Дай мне шанс. Хорошо?
– Ладно.
Я застегиваю молнию на рюкзаке, забрасываю его на плечо и выхожу из переговорной.
Глава 29
От: Мрак
Кому: Девушка с кладбища
Дата: понедельник, 7 октября, 14:15:44
Тема: Стихи
Ты читала стихотворение лорда Байрона «Какая радость заменит былое светлых чар…»? Это самое ужасное стихотворение в мире. Оно о смерти и об увядании чувств.
Мама прочла его на похоронах сестры.
Я хотел вырвать лист со стихом у нее из рук. Кто читает подобное на похоронах? Я бы предпочел услышать какую-нибудь цитату из Библии, и это о многом говорит, если ты меня уже достаточно хорошо знаешь.
Мы читали этот стих утром на уроке литературы. То есть я не читал. Я сбежал с урока. Так что, как и ты, едва избежал наказания.
Ты спросила, известна ли кому-нибудь еще вся правда о том, что случилось с моей семьей. Мой лучший друг многое знает. Ему неизвестно, как долго это все продолжалось, но теперь ведь это не важно, правда?
Мне приятно твое искреннее негодование, но ты ошибаешься. Пусть я и не во всем виноват, но моя вина в произошедшем все же есть.
Меня убивает то, что я не знаю, кто он. Я прохожу AP-курс по литературе, но мы не читаем Байрона. Значит, я могу исключить из списка всех обучающихся со мной парней. А их около пятнадцати.
Пытаюсь представить, кто из старшеклассников мог употребить слово «истовый» и быть при этом достаточно дерзок, чтобы сбежать с урока. Можно просто спросить у него самого. Но это будет означать конец нашей переписки. Не знаю, готова ли я к такому. Может быть, часть его привлекательности для меня заключена как раз в тайне. Может быть, встретившись с ним вживую, я приду в ужас.
Нет, он не будет ужасен. Я это знаю. Но все же… Думаю, моей маме он бы сильно понравился. Она посчитала бы его потрясающим. Я считаю его потрясающим.
Возле стола мистера Жерарди столпились ученики. Я пришла к нему после последнего звонка и теперь дожидаюсь, когда он освободится, рассматривая прикрепленные к стене фотографии. Их, наверное, сделали новички – я помню, как учитель давал нам такое же задание. Это обычные снимки природы, но несколько из них выделяются неординарным использованием света. Взгляд притягивает одна фотография, на которой по рассыпанному на ветке дерева сахарному песку ползет муравей. Мне нравится композиция с размытым на заднем фоне порванным пакетом сахарного песка.
– Мне тоже она нравится, – раздается за спиной голос мистера Жерарди. – Надеюсь, девочка продолжит в том же духе.
– Девятиклассница?
– Одиннадцатиклассница. Не знала, чем заняться факультативно, попробовала фотографировать и вдруг обнаружила у себя талант.
Он умолкает, а я не свожу глаз с фотографий. Не хочу смотреть на него, потому что сама еще не знаю, зачем сюда пришла. Приходится мистеру Жерарди обращаться к моей спине:
– Взглянешь на снимок, который я выбрал для обложки альбома выпускников?
Вернувшись сюда после долгого перерыва, я ощущаю себя так, будто каким-то образом предаю память мамы, но любопытство пересиливает это чувство. Я облизываю пересохшие губы.
– Конечно.
Мистер Жерарди отворачивается, ожидая, что я последую за ним. И я иду. Он подходит к своему столу и указывает на монитор.
У меня перехватывает дыхание. На экране снимок, сделанный мной в четверг. С одной стороны сидят Деклан с Рэвом, с другой – исполняют танец чирлидерши.
Так и знала. В глубине души я подозревала, что учитель говорил именно о нем.
– Замечательная фотография, – спешит сказать мистер Жерарди. – И она прекрасно подходит для обложки, потому что посередине ничего нет. Болельщиц, символизирующих школьный дух и чувство единства, можно поставить на переднюю сторону обложки, а парней, символизирующих дружбу и некую обособленность, которую все время от времени испытывают в школе, – на обратную.
– Я не знаю, – сипло отвечаю я.
– Не знаешь?
– Я должна спросить у них разрешения.
– У девушек? Ты с ними знакома? В начале каждого учебного года родители письменно дают согласие на использование фотоматериалов. Нам не нужно спрашивать у них разрешения на это.
– Нет. – Голос вновь сипит. Рэв разрешил не удалять фотографию, но вряд ли он спокойно отнесется к тому, что ею украсят обложку выпускного альбома. Не знаю, сколько готовится ежегодных альбомов в году, но у нас одних только двенадцатиклассников около восьмисот человек. – Я говорю о ребятах.
– Хорошо, – озадаченно отзывается мистер Жерарди. – Думаешь, они не согласятся?
Мы с Мраком говорили в письмах о жизненных путях и о том, предначертаны ли они нам свыше. Такое ощущение, что судьба решительно настроена пересекать наши с Декланом и Рэвом пути.
– Я не… понятия не имею.
Мистер Жерарди колеблется, прежде чем задать следующий вопрос:
– Есть то, о чем ты мне не говоришь?
Он так медленно и осторожно произносит эти слова, что я отрываю взгляд от экрана.
– Что?
– Похоже, с этой фотографией все не так просто. Пытаюсь понять почему.
– Просто… я хочу убедиться, что они не будут против.
Он пристально смотрит на меня.
– Хочешь, я сам их об этом спрошу?
Я проигрываю этот вариант в голове. Как незнакомый учитель спрашивает, можно ли использовать нежелательную для них фотографию в качестве обложки для выпускного альбома. Представляю реакцию Деклана, особенно после того, как он вспылил в четверг.
– Нет, – спешу я ответить. – Я сама спрошу.
В глазах учителя читается одобрение.
– А потом ты сама подготовишь фотографии?
– Да. Конечно. – Меня охватывает острое желание побыстрее отсюда сбежать. – В конце недели, хорошо?