телен. Я вытаскиваю его из-под груды книг на столе и протягиваю Брэндону.
Ноут загружается, и Брэндон смотрит на меня поверх экрана:
– Хочешь позвать отца?
Папа медленно выбирается из омута, который еще держит меня в своих заложниках.
– Пока нет, – качаю я головой. – Позову, если мы что-нибудь узнаем.
У Брэндона не занимает много времени попытка залогиниться.
– Дата?
Во рту внезапно все пересыхает. Это происходит на самом деле? Неужели мы сейчас выявим маминого убийцу?
– Двадцать пятое мая.
Брэндон щелкает по клавишам и хмурится, глядя в экран.
– Я нашел полицейский рапорт о ДТП, виновник которого скрылся с места происшествия. Но фамилии погибших – Торн и Рахман.
– Торн, – выдыхаю я. – Это мамина фамилия. Она ехала домой из аэропорта. Рахман, наверное, был водителем такси.
До сегодняшнего дня я не задумывалась о том, что и водитель погиб. Осталась ли у него дочь, которая ощущает такую же ужасную потерю, как я?
Роуэн берет меня за руку.
– Авария произошла на Хаммондс-Ферри-роуд? В Линтикаме?
– Да.
– Странно, – снова хмурится Брэндон. – Это же не по пути из аэропорта сюда.
– О чем ты?
– Авария произошла недалеко от аэропорта, но не по пути сюда. Может, в такси был еще один пассажир, которого завезли первым. Или таксист сделал крюк, надеясь содрать побольше денег за поездку. Может, на шоссе случилась другая авария, и водителю пришлось ехать окольными путями… Не знаю. И у него мы об этом уже не спросим. Факт в том, что они находились не на пути, ведущем прямо из аэропорта до твоего дома.
Действительно странно. Но, как Брэндон заметил, вполне объяснимо.
– Это случилось вечером на окраине города, – продолжает Брэндон, – поэтому нет ни свидетелей, ни записей с камер. Когда парамедики приехали…
Он колеблется, и, судя по его лицу, лучше мне не слышать тех подробностей, о которых он читает.
– Ладно, – машет он рукой. – Попробую найти полицейский отчет, составленный на этого лузера. Посмотрим, сойдутся ли данные.
Он не лузер, чуть не произношу я вслух, вспоминая наш с Декланом разговор о том, как его неправильно воспринимают. Но, учитывая то, чем мы сейчас занимаемся, я предпочитаю промолчать.
Брэндон пробегается пальцами по клавишам, что-то читает, опять печатает. Мы так притихли, что за играющей тихо музыкой можно расслышать ровное дыхание трех человек.
Спустя минуту Роуэн не выдерживает:
– Ты убиваешь нас, Би.
– Знаю, знаю. Просто хочу убедиться. Похоже, я нашел отчет на Деклана Мерфи, хотя имена в нем скрыты. Такое бывает, если преступник несовершеннолетний.
«Преступник».
Я сдерживаю грустную улыбку. Он называет вещи своими именами. Его жизнь не изменилась, а моя лежит в руинах. Спустя еще одну мучительную минуту Брэндон поднимает на меня печальный взгляд.
– Не знаю, хорошая это будет новость или плохая.
Я вцепляюсь в руку Роуэн. Что-то сошлось. Должно было сойтись. Я так тяжело дышу, что, боюсь, грохнусь в обморок.
– Говори. Говори как есть. Это он?
Брэндон отрицательно качает головой.
– Это не он.
Что?
Что?
Брэндон разворачивает ко мне ноутбук.
– Смотри. Об аварии твоей мамы сообщили по телефону в девятнадцать часов сорок шесть минут. Согласно полицейскому отчету, составленному на Деклана Мерфи, он сел за руль только в двадцать часов одну минуту. И в здание он врезался в двадцать шестнадцать.
Это не он.
Я чувствую облегчение. Опустошение. Меня сейчас вырвет. Я прижимаю ладони к животу.
– Мне очень жаль, – тихо говорит Брэндон.
Теперь я понимаю, почему он сказал, что не знает, хорошая это новость или плохая. Виновник аварии не Деклан. Но преступление осталось нераскрытым.
– Просто… выключи ноутбук. Ладно? Выключи.
Брэндон выполняет мою просьбу, в то время как я мысленно уговариваю себя не паниковать. Я ничего не потеряла. Просто осталась на том же месте, где была. И даже если бы виновником оказался Деклан, маму бы это не вернуло.
– Это фотопринадлежности твоей мамы? – кивает Брэндон на стоящую в углу брезентовую сумку с фотоаппаратами. На мой жутковатый маленький алтарь.
Я прочищаю горло, прежде чем ответить:
– Да. Ее редактор все пытается выкупить эти вещи у папы, но… – Я оставляю мысль недосказанной.
Брэндон не улавливает того, что эта тема для меня болезненна.
– Копы просмотрели все карты памяти?
– Что? Нет. А что? – Его неожиданный вопрос стряхивает напавшую на меня печаль.
– Да так, – пожимает плечами Брэндон. – Я как-то читал об одном убийстве, которое раскрыли, обнаружив фотографии на мобильном жертвы. Женщина сделала их в тот момент, когда на нее напали с ножом. Так преступника и нашли. А если твоя мама успела сфотографировать машину, которая врезалась в них?
Роуэн ребром ладони режет воздух у своей шеи, словно говоря ему: «Перестань болтать об убийствах, когда моя подруга страдает!» Но мой мозг уже вовсю заработал в этом направлении.
– Думаешь, это возможно? – спрашиваю я.
Брэндон бросает взгляд на фотоаппараты.
– Кто знает?
– Нет, – заявляет Роуэн.
Мы оба глядим на нее, а она в ответ таращится на нас.
– Вы хоть понимаете, как дико это звучит? Кто-то еще жив для того, чтобы заснять уносящуюся машину, но уже… уже… – Подруга смотрит на меня, и ее голос стихает.
– Уже мертв к тому времени, как приезжает скорая помощь, – заканчиваю я за нее.
– Возможно, преступник и не унесся с места аварии, – замечает Брэндон. – В рапорте сказано, что его машина тоже должна была сильно пострадать. Он мог остановиться и выйти, чтобы осмотреть повреждения. Или хотя бы прийти в себя, перед тем как продолжить вести машину. Это был не просто удар сбоку.
Брэндон умолкает, его лицо болезненно кривится.
– Говори, – глухо прошу я.
Я сотни раз представляла, как мама умирала, так что вряд ли он меня удивит.
– Она умерла не от столкновения, – тихо рассказывает Брэндон. – А от внутреннего кровоизлияния. Причиной которого, скорее всего, послужил ремень безопасности. В рапорте ничего не сказано о повреждении мозга. – Он сглатывает. – Поэтому… возможно, у нее было время. И возможно, она понимала, что к чему.
«Возможно, у нее было время. И возможно, она понимала, что к чему».
Моя мама, женщина, бросавшаяся из одной зоны военных действий в другую, чтобы показать ужасы, которые творятся в мире, американцам, листающим журналы за обеденным столом.
Неужели ключ к раскрытию преступления все эти месяцы пролежал в углу моей комнаты?
Блин!
Мамочка, прости!
Я пересекаю комнату, хватаю из сумки фотоаппараты и чуть не роняю их, в спешке желая добраться до карт памяти.
– Полегче, – останавливает меня Брэндон, забирая камеры из моих трясущихся рук. – Дай я это сделаю.
Он с ловкостью опытного фотографа достает карты памяти, и мы возвращаемся к папиному ноутбуку.
Мы ждем загрузки программы. Ноут так тормозит, что мне хочется вскочить, сбегать вниз и врубить мамин мощный Макбук, который она использует – использовала – для редактирования фотографий. Мы ни разу не включали его после ее смерти – по большей части из-за фото на рабочем столе, где я, совсем крошка, уткнулась в мамину шею.
Глаза заволакивает слезами, и я говорю себе: перестань ныть! У нас тут важное дело.
Наконец программа загружается, и на экране мелкими значками выстраиваются фотографии с маминой карты памяти.
– Ничего себе, – выдыхает Роуэн.
Снимки пропитаны ужасом. Мертвые дети на улицах. Залитые кровью двери. Везде пыль, грязь, пот и слезы. Рыдающие женщины. У мужчин такие жуткие раны, что не дай бог увидеть эти фотографии во время еды. Брэндон спокойно прокручивает их, но тоже слегка позеленел.
– Потрясающие фотографии. Твоя мама была отчаянной женщиной.
Я прекрасно знаю, как талантлива она была.
– Это все рабочие снимки. Посмотри другую карту памяти.
Он вынимает и вставляет в ноут следующую карту. Мы снова ждем.
Грудь теснит предчувствие: здесь что-нибудь будет. Здесь обязательно что-нибудь будет. Наверное, я мазохистка. Мучаю себя и мучаю. Эта карта памяти пуста. На ней вообще ничего нет. Ничего.
– У нее есть еще какой-нибудь фотоаппарат? – смотрит на меня Брэндон.
Я киваю.
– Еще две дешевые камеры. Она возила их с собой про запас. Но они были в чемодане.
– А это что? – указывает Брэндон на отблеск от линз.
– Пленочная камера. У нас нет проявочной, поэтому я не знаю, что там. Не могу же я отнести в фотолабораторию снимки с кровавой бойней.
– У мистера Жерарди есть проявочная. В камере осталась пленка?
Я поднимаю сумку, и в ней дребезжат вещи. Это была ручная кладь мамы, и я улавливаю запах ее лосьона для рук. Меня накрывает ощущение потери, и я закрываю глаза.
Соберись, Джульетта. Поплакать можешь и позже. И все же мне не сразу удается взять себя в руки. Брэндон с Роуэн терпеливо ждут – они чудесные друзья.
Достав из сумки камеру, я вижу остальные вещи мамы. Тюбики помады. Маленькую упаковку салфеток. Краешек посадочного талона, засунутого в боковой карман. Старый номер журнала Us Weekly. На моих губах появляется грустная улыбка. Я бы задала маме жару, если бы знала, что она читает этот журнал. Если бы тот субботний вечер выдался таким, как обычно.
«Моим мозгам тоже порой нужна разгрузка», – сказала бы она мне.
По щеке соскальзывает слеза.
– Хочешь, я возьму камеру? – мягко предлагает Брэндон. – Проявлю фотографии, а ты потом их посмотришь.
– Нет, – качаю я головой.
Мама редко использовала эту камеру для работы, и каждый сделанный ею снимок производил невероятное впечатление. Все снятое этой камерой будет очень личным, значимым для мамы и не связанным с работой. Мне трудно представить ее хватающейся за эту камеру, чтобы запечатлеть уносящуюся машину. Но если кто-то и должен проявить эти фотографии, то только я.