– Так что я предложила твоему начальству немного повозиться вот с этим, – и с этими словами Анья Ларионова выложила на стол бумагу из отдела землеустройства. Ее длинный ноготь указал на название – «Хай Вудз Холдинг», компания, которая приобрела в Оффе тот самый дом, чьи хозяева умерли четыре года назад. – Исходя из названия, можно подумать, что их интересует лес.
– Да, едва ли этот домик был кому-то нужен. В нем больше десяти лет никто не жил, с тех пор как старая чета Баклундов скончалась.
– Одновременно?
– С разницей в три месяца. Сперва его не стало, потом ее.
– Многим не удается справиться с одиночеством.
– Или же она жила, пока был кто-то, кому она была нужна.
Эйре вспомнились деревья возле заброшенного дома, как тесно они росли, почти переплетясь друг с другом. Она слышала, что они действительно сообщаются через общую корневую систему, могут делить воду и питательные вещества, предпочитая близость к свету.
– После этого прошло целых шесть лет, прежде чем дети продали дом, – продолжила Анья Ларионова, – наверное, все никак не могли поделить наследство. Если бы братья и сестры предприняли хоть небольшое усилие и сумели договориться, то сейчас мы были бы избавлены от сомнительного удовольствия смотреть на то, как эти лачуги повсюду приходят в упадок.
– Но вот для чего кто-то ее купил… – Эйра заглянула в бумагу, – …за девяносто две тысячи крон, если никто не собирается ни переезжать туда, ни заниматься рубкой леса?
– Я бы сказала, что это очень хорошая цена за адрес, по которому можно зарегистрировать фирму, которая в свою очередь сдается пятнадцати другим фирмам.
Эйра пролистала страницы. Это были распечатки статей и выписки из различных реестров. Взгляд зацепился за слова «русская организованная преступность», «криминальные авторитеты», «подставные лица».
– Это вообще о чем?
Анья Ларионова вернулась к двери кабинета и плотно ее прикрыла. Немного постояла, не убирая пальцев с дверной ручки. Эйра терпеливо выжидала. Ее бабушка, очевидно, сказала бы, что через комнату пролетел ангел или даже целый сонм ангелов.
– Знаешь, почему моя фамилия Ларионова? – спросила Анья.
– Я слышала, что ты была замужем за русским, – откликнулась Эйра. – И даже, кажется, самолично его прикончила.
– Если он снова здесь объявится, то точно прикончу.
Анья наклонилась над подоконником. Утреннее солнце низко висело над землей, с трудом пробиваясь сквозь слои выхлопных газов и пыли, осевших на стеклах.
– Мы познакомились в отеле «Стура» в Умео, я была там на конференции. Знаю, это был идиотский поступок, я вообще в то время вела себя как идиотка, сдуру отдала все свои пенсионные накопления шайке мошенников.
Эйра рассмеялась.
– Так ты же полицейская?
– Когда я дома, то забываю про свою профессию. И когда влюбляюсь – тоже, только ты никому об этом не говори. – Кривая улыбка, мимолетная грусть во взгляде. – Он был таким сногсшибательно красивым. И ему требовалось срочно на ком-нибудь жениться, чтобы получить гражданство. Он ведь вырос в бывшем Советском Союзе и знал, как быстро могут меняться границы и законы. Мы с ним поженились втайне ото всех, даже мои родители ничего не знали.
Анья чувствовала, что что-то было не так, но предпочитала игнорировать свои ощущения – верить в любовь было куда приятнее. Он много путешествовал, «делал дела», как он говорил – валюта, инвестиции и прочие подозрительные махинации, при виде которых ей следовало бы насторожиться и облачиться в униформу, но, как уже было сказано, любовь…
– На третий день после свадьбы он пропал окончательно.
– То есть когда стал шведским гражданином.
– Ему нужны были только бумаги. Документы, с которыми он переставал быть тем, кем был, и становился кем-то другим.
– А кем он был?
– Во всяком случае, Ларионовым он точно не был. Когда я поняла, что фамилия фальшивая, то решила ее оставить. Зачем быть Андерссон, если можно зваться Ларионовой? Как русский хоккеист, помнишь, из легендарной советской пятерки?
Эйра попыталась припомнить, что она знала о хоккее тех времен, когда сама еще лежала в колыбели, и попутно удивилась, насколько далеко они отошли от темы.
– Я рада, что ты мне все это рассказала, но не совсем понимаю, какое это имеет отношение к делу.
– Внешность и иллюзия, – проговорила Анья Ларионова. Она поправила цветущее растение в горшке на подоконнике и вернулась к письменному столу. – В мире, где никто никого не знает, законные документы – твердая валюта, а шведские документы имеют большой вес. Они дают тебе право считать себя честным, порядочным гражданином.
– Как в случае с твоим бывшим, – подсказала Эйра.
– Я рада, что ты не называешь его по имени. К этому делу он не имеет никакого отношения, я просто вспомнила про него.
– Кто же тогда имеет?
Анья улыбнулась.
– Подобно тому, как ты-знаешь-о-ком-я кадрил девушек в баре отеля, чтобы получить шведские документы, – бог его знает, для чего они были ему нужны, – так и международная преступность, особенно та, чьи корни уходят в Россию, начала скупать недвижимость в Норрланде несколько лет тому назад, а мы ведь знаем, где находятся дешевые дома.
– И никто туда не въезжает.
– Ты слышала о криминальных авторитетах в Эзе?
– До сегодняшнего дня – ни разу, – ответила Эйра, это было в тех материалах, которые лежали сейчас у нее на столе.
Анья Ларионова подчеркнула, что она далеко не эксперт по части русской мафии, «за исключением моего глубоко личного опыта, ха-ха!», но тем не менее предприняла кое-какие изыскания, и одно название привело ее к другим.
От «Хай Вудз Холдинг» она добралась до Санкт-Петербурга и человека, который ранее был судим за крупные мошенничества с финансовыми пирамидами. Кроме дома в Оффе он владел компанией на Сейшелах. В Сети есть сайт, где «Хай Вудз Холдинг» акцентирует внимание на том, что благодаря им предприятия могут избежать уплаты налогов. Вы можете с максимально доступной степенью конфиденциальности оказать материальную поддержку людям без возможности отследить отправителя.
– Весь смысл именно в том, чтобы было непонятно, чем они занимаются, – сказала Анья и описала, как «Хай Вудз Холдинг» создал видимость компании, чтобы укрывать деньги, которые затем шли дальше. На снимке был изображен мужчина, позировавший возле спортивной машины перед казино в Монако. Некоторые из замешанных в этом деле лиц имели дома на французской Ривьере, отсюда и коммуна Эз, что находится между Ниццей и Каннами.
– Отмывание денег, другими словами.
Эйра подумала о выкрашенной в синюю краску кухонной скамье, кружевных занавесках, широких половицах из норрландской сосны, которая медленно росла сотню, а, может, даже и больше лет.
– А пока они обстряпывают свои грязные делишки, дом ветшает и может совсем обрушиться.
Когда Эйра вошла в комнату, Черстин Шьёдин стояла на стуле и тянулась к висевшей на стене картине. На полу вокруг валялись разбросанные книги.
– Что ты делаешь, мама?! – Эйра ухватила Черстин за руки и попыталась спустить ее со стула. Она подумала о сломанной шейке бедра, о том, как быстро можно оказаться в лежачем положении, прикованным к больничной койке.
– Как хорошо, что ты пришла, – пропыхтела Черстин и, ухватившись за картину, дернула ее с такой силой, что сорвала крюк, на которой та висела. – Эта вещь не моя. Ей здесь не место.
– Но, мама, она же все эти годы висела у нас в гостиной! Я думала, она тебе нравится.
– Она никогда мне не нравилась. Она принадлежит ему, вот пусть он ее и забирает.
Наконец Черстин спустилась на пол, крепко сжимая в руках гравюру, ту самую, на которой была изображена река и флотилия из бревен.
– Может, спустишься вниз, попьем кофе? – Эйра достала пирожные «Принцесса», которые она купила в «Виллисе». – Если хочешь повесить на ее место другую картину, я тебе помогу. Сейчас я не успеваю, но мы можем как-нибудь в другой день заехать вместе домой и забрать ту, которая тебе больше нравится.
Черстин перевернула картину.
– Вот, видишь, о чем я толкую? Здесь стоит его имя, так что не вздумай говорить, будто я ошибаюсь.
«Вейне Шьёдин» значилось на обратной стороне картины, где красовалась приклеенная бумажка с напечатанными на ней буквами. Отец любил клеить такие вот бумажки на все, что только можно: на книги, контейнеры для продуктов, даже на голенища сапог. В тех краях, откуда он был родом, понятие собственности считалось весьма условным и верить, что ты имеешь на что-то право, было ошибкой, что он и пытался вдолбить в головы своим детям, когда те удивлялись, что кто-то может позариться на его старые вещи.
– Папа умер, ты же знаешь. Уже больше десяти лет прошло, как его не стало. Не думаю, что ему есть дело до этой картины.
– Тогда пусть ее заберет она, – не желала сдаваться Черстин. – Это же она все унаследовала. Отняла у нас все, и мы остались ни с чем.
– Забудь, мама. Это уже не важно.
«Забыть» – последнее, о чем ей стоило бы говорить матери. Совсем скоро все и без того забудется: воспоминания, настоящее – все пропадет, исчезнет. И все же, с тех пор как Черстин переехала в приют для престарелых, казалось, ее сознание пребывает в чуть более ясном состоянии. Ей уже не требовалось прикладывать столько усилий, чтобы следить за порядком, блуждать по большому дому, забывая, куда она шла. Ее мир сжался до размеров одной комнаты и общей столовой.
– И, кстати, эти книги тоже не мои, так что можешь их забрать, когда будешь уходить.
Эйра принялась подбирать с пола разбросанные томики – красивые издания, классики вроде Вильгельма Муберга и детективы Шеваля и Валё. Даже не заглядывая внутрь, она знала, что там тоже везде есть бумажки с именем.
– При этом я недосчиталась нескольких книг, которые принадлежат лично мне, – пожаловалась Черстин, – и это хуже всего. Я подозреваю, что кто-то заходил в комнату в мое отсутствие и похитил их.
– У тебя еще уйма книг осталась дома, – успокоила ее Эйра. – В следующий раз мы составим с тобой список тех, которые ты хочешь прочесть.