«Тренировка памяти – полезная штука», – подумала она. Вещи, о которых можно говорить, когда иссякнет беседа. Большая часть их разговоров касалась каждодневной рутины, повседневных домашних дел и воспоминаний, того, что необходимо сделать, и того, что делается постоянно.
– Они шастают здесь повсюду, где им вздумается. С несколькими женщинами я знакома, но остальные – понятия не имею, кто они такие.
– Перестань, мама, никто не брал твоих книг. – Эйра мысленно сделала себе пометку уточнить у врача насчет паранойи, вписывается ли та в общую картину болезни и не является ли следствием окончательного угасания разума, потому что раньше ее мама такой не была.
– А что, кроме нас, больше никого не будет? – Черстин оглядела чашки на столе и блюдца с надкусанными марципанами. – Разве Магнус не придет?
– Ну, мама, ты же знаешь, что он не может.
– Это он сам так сказал?
Привычные терзания. Следует ли Эйре напоминать матери, что Магнус, ее любимый сын, сидит в тюрьме в Умео и, судя по всему, не скоро выйдет оттуда? Должна ли она повторять это всякий раз, тем самым расстраивая ее? Ведь забвение может быть также и благом. С другой стороны, удерживать мать на связи с реальностью было обязанностью Эйры. Теперь это лежало на ее плечах. Однако зачастую это заканчивалась тем, что Черстин принималась рыдать, называя себя плохой матерью и оплакивая все совершенные ею ошибки.
«Но взгляни на меня, – хотелось сказать Эйре в такие моменты, – из нас двоих один все же не так уж и плох», – но она никогда так не говорила, потому что знала, что это делу не поможет. Магнус всегда был и оставался самым любимым и желанным ребенком.
Но прежде, чем она успела решить, какой вариант предпочесть на этот раз, тишину нарушили звуки бравурного марша. Эйра специально поставила такой сигнал на телефон, чтобы не пропускать звонков от ГГ.
– Я должна ответить.
Она вышла в коридор, чтобы спокойно поговорить, что оказалось не самой лучшей идеей, если ты находишься в приюте для больных деменцией. Старухи бродили туда-сюда по коридору, шаркая тапочками, одна сидела, раскачиваясь в кресле-качалке, кто-то звал на помощь, и из всех углов доносилось невнятное бормотание в пустоту.
– Прости, что ты сказал?
– Служба разведки Главного полицейского управления, – повторил ГГ. – Они приняли в разработку русский след, а отдел по борьбе с экономическими преступлениями занялся отмыванием денег. С нашей стороны мы мало чем можем им посодействовать.
– Чем же мы тогда займемся?
У входной двери отделения стояла маленькая старушка в дождевике и дергала дверную ручку, крича, что она хочет домой. Эйра вернулась обратно к маме в комнату и вышла на крохотный балкончик.
– …Ждем, когда нам дадут разрешение допросить одного парня в Сальтвике… у него связи в криминальном мире, но сомневаюсь, что нам удастся его разговорить.
Кажется, ее мама уснула прямо в кресле. Эйра поплотнее прикрыла за собой дверь. Также, по словам ГГ, поступили кое-какие сведения от населения, которые стоили того, чтобы их проверить.
– Кое-кто видел его в отеле «Штадт» в тот вечер. У них там вышла небольшая перебранка из-за стула. Рунне утверждал, что это его стул.
– Наконец-то, – обрадовалась Эйра.
Когда в прессе появились имя и фотография жертвы и полиция обратилась к населению с просьбой о помощи, их буквально засыпали различными сведениями той или иной степени правдоподобия. Еще бы, битком набитый вечерний ресторан – было бы странно, если бы его никто не заметил. Всегда найдется тот, кто что-нибудь да видел, – человек не может исчезнуть без следа, испариться, как дым.
– И еще звонила та женщина, – сообщил ГГ.
– Какая женщина?
– Та, которой он, по всей видимости, назначил там свидание.
– Это правда?
– Я завтра допрошу ее.
В трубке стало тихо. Эйра выждала несколько секунд, но больше ничего не последовало. Какой-то отдаленный шум в трубке, очевидно, он тоже находился вне дома.
– Хочешь, чтобы я приехала в Хэрнёсанд? – спросила она.
– Нет, не нужно. Я сам разберусь.
Его слова прозвучали отрывисто, и внезапно она ощутила неуверенность. Осенний холод сковал ее, вдалеке она увидела стоящий на причале парусник «Одален III».
– Как насчет того, чтобы я съездила в Норрботтен?
– Что ты говоришь?
– В Норрботтен, – повторила Эйра. – Точнее, в Мальмберг.
– Что ты там забыла?
Эйра доложила, что нашла в списке похищений дело, которое отличается от остальных. Некий мужчина, найденный запертым в подвале эвакуированного дома в шахтерском поселке чуть больше года назад. Ни одного подозреваемого, следствие до сих пор ведется.
– Туда порядка восьмидесяти миль или сколько там?
– Семьдесят.
– А узнать подробности по телефону никак нельзя?
– Я хочу увидеть место преступления, – заупрямилась Эйра. – Чтобы уловить смутные ощущения и почувствовать скрытые сомнения – кто мне об этом говорил?
– Должно быть, кто-то очень умный, – хмыкнул ГГ.
– И потом, мне бы хотелось переговорить с жертвой.
– Так он жив?
– Жив. Хотя травмирован, конечно. Когда его нашли, он был на грани помешательства. Не знаю, каково его нынешнее состояние, но, думаю, стоит попробовать.
Черстин вздрогнула, когда балконная дверь открылась.
– Это ты пришла?
– Мне уже пора уходить, мама. Мы ведь только что пили кофе с пирожными. Я попрошу персонал помыть посуду.
– Нет-нет, я сама справлюсь.
Легкие объятия. Черстин похлопала Эйру по щеке – проявление нежности, которой никогда не было слишком много.
Окрик настиг ее уже на пороге, когда она готовилась закрыть дверь.
– Постой, ты же забыла вещи! – Картина и стопка книг. – Я хочу, чтобы ты ей все это вернула. Пусть никто не говорит, что я воровка.
– Но, мамочка, ей же наплевать на его старую картину.
– Порядок есть порядок, – строго сказала Черстин и встала. А Эйра вдруг увидела, насколько сильно за последний год сгорбилась ее мама. – Иначе мне придется сделать это самой.
Когда она сошла в Гэлливаре, вокруг лежал снег, а солнце лишь угадывалось смутным проблеском света за горами. Вздумай она путешествовать самолетом, на дорогу ушло бы тринадцать часов, при этом потребовалось бы три пересадки – сначала до Стокгольма, потом снова на север. Но ночной поезд проделал весь путь всего за восемь часов, Эйра даже поспать успела.
Эйра купила два круассана и спросила, как добраться до полицейского участка. Под ботинками поскрипывал снег.
Полицейский, который ее встретил, представился как Хейкки, хотя на бейджике с его именем было написано «Хенрик Нива».
– Добро пожаловать в Гэлливаре, – сказал он и принялся готовить кофе, попутно объясняя, что он из местной полиции, а тем делом занимался Отдел по особо тяжким, которому он оказывал лишь посильную помощь.
– Аналогично, – откликнулась Эйра и рассказала, что вообще-то она патрульный из Крамфорса. Именно так было принято представляться в Норрланде, особенно если ты приезжал из более южных краев. Я ничем не лучше тебя. – Давненько я здесь не была, – добавила она. Я вовсе не чужая и в курсе, что вы есть на белом свете.
Ей было лет восемь, когда они с отцом однажды приезжали сюда. Ночевали в кабине грузовой фуры в алькове за сиденьями и смотрели, как горы ближе к северу становятся все выше, а деревья – все корявее.
– Я помню, как он сажал меня на плечи, чтобы показать Шахту.
– Теперь вы уже не узнаете этих мест, – отозвался Хейкки Нива. – Бо́льшая часть Мальмберга эвакуирована, скоро здесь останется только Шахта.
Он распечатал кое-какие материалы, касающиеся расследования, и Эйра села их смотреть, роняя крошки от круассанов на пол.
– Я все же думаю, что мы проверили все ниточки, которые могли нас куда-то вывести. И столкнулись с полным бездорожьем, если можно так выразиться. Редко попадается настолько запутанное дело, где так сложно напасть на след.
Удлиненное лицо на снимке, очки в тонкой оправе, высокий лоб. Эйра искала сходство с Хансом Рунне и не находила. Пострадавшего звали Карл Микаэль Ингмарссон, возраст – сорок четыре года, проживает в Бёрьельсланде неподалеку от Лулео. Микаэль, как он сам себя называл, был в командировке в Гэлливаре в указанные дни в сентябре в прошлом году. Он работал консультантом в строительной отрасли и снял номер в гранд-отеле «Лапландия», чтобы переночевать.
– В настоящий момент страна переживает самый настоящий строительный бум, я имею в виду земли рядом с Кируной, конечно, – поделился Хейкки Нива. – Там у себя на севере они лучше разбираются в маркетинге, а стоит им пригрозить любым, даже самым небольшим переездом с насиженного места, как они тут же организовывают шумиху с привлечением международных СМИ и конкурсов на звание лучшего архитектурного проекта. Мы тоже держались целых пятьдесят лет, но теперь уже все, как говорится, решено.
Консультационная фирма Микаэля Ингмарссона работала со многими подрядчиками и имела связи с крупными строительными компаниями, достаточно нахрапистыми, чтобы выиграть тендер. Очевидно, грязные деньги были здесь не редкостью. Хейкки Нива имел неплохое представление о коррупции и взятках в строительной сфере.
– Мы, конечно, копали в этом направлении. Точнее, этим занимались люди из Отдела по экономическим преступлениям в Лулео, но нам все равно надо было найти кого-то, кто имел бы связь с местом преступления.
– У вас по-прежнему никаких подозрений?
Хейкки помотал головой.
Микаэль Ингмарссон поздно поужинал в отеле и поднимался в номер, слегка осоловевший от вина, когда вдруг обнаружил, что оставил свой портфель в машине. Он не видел того, кто напал на него со спины, и едва понимал, что происходит, пока не очнулся в подвале какого-то дома в Мальмберге.
– Хотите заглянуть в отель?
– Вряд ли нам это что-то даст. – Эйра уже проходила мимо отеля «Лапландия» – мешанины из архитектурных стилей различных эпох, последняя пристройка которой смахивала на небоскреб из стекла. – Отель как отель.