Антти-в-Квадрате в разочаровании ударил по рулю.
– Следы есть, но сколько я ни копал, ничего не увидел. Может, рыл не в том направлении. У каждого из нас есть свои слепые зоны, – это он тоже часто повторял.
Его манера рассуждать нравилась Эйре. Она тоже любила факты, такие, чтобы прочные и неопровержимые. Найти отправную точку и потихоньку добавлять один недостающий фрагмент к другому. В отличие от ее брата, который был рожден для великих мыслей, непонятных и далеких от реальности, – о смысле всего сущего и месте человека на Земле.
– Но где эта самая слепая зона, – проворчал Антти-в-Квадрате, – я до сих пор не разобрался, хоть мне в прошлом году и стукнуло пятьдесят.
Номер был чересчур шикарен и едва ли вписывался в рамки бюджета полиции. Эйра расплатилась за эту роскошь собственной кредиткой. Она вполне могла успеть на поздний поезд и в полночь сойти на станции в Мелланнорланде, но она ощущала настоятельную потребность в дýше. Кроме того, ей нравилось жить в гостиницах. Ее привлекала их безликость. Она раздвинула шторы и увидела плоские крыши, а вдалеке – мерцание огней в гавани. Долго стояла под душем, после чего голая бросилась на широкую постель, всю заваленную мягкими подушками. Пока сушила волосы феном, включила телевизор – какую-то нелепую передачу про то, как люди, которые прежде никогда друг друга в глаза не видели, собирались пожениться.
Когда время подошло к девяти, она оделась и спустилась в бар. Палома Рунне уже ждала ее, утопая в низком кресле. На потолке светильники в виде планет. Плотные занавески глушат все звуки.
– Возьмите что-нибудь выпить, если хотите, – предложила Эйра, – или перекусить. – Сама она заказала себе гамбургер. – Как хорошо, что вы смогли приехать.
Она списалась с девушкой в поезде, следующем из Гэлливаре. Не то чтобы у Паломы было к Эйре много вопросов, скорее, она хотела прояснить кое-какие моменты. Например, почему скоро уже неделя с тех пор, как нашли труп ее отца, а дело до сих пор не сдвинулось с мертвой точки.
– Вы никогда не найдете тех, кто это сделал, я права? – Палома взяла один «Космополитен» и принялась тянуть его через соломинку.
– Сдаваться еще рано, прошло всего несколько дней. Мы работаем сразу по нескольким направлениям.
Под критическим взглядом девушки все сказанное тут же обратилось в затертую банальность.
– Как у вас самой обстоят дела? – вместо этого спросила Эйра.
Угольно-черная тушь вокруг глаз.
Недовольная гримаса в ответ.
– По большому счету, никакой разницы, – проговорила девушка так тихо, что Эйре пришлось наклониться, чтобы ее расслышать. – Отца почти никогда не было рядом со мной, но теперь, когда его не стало, у меня такое чувство, словно он здесь, внутри меня. Понимаете?
– Думаю, что да.
– Я выбрала прикладную физику, чтобы показать ему, на что я способна. А теперь не знаю, что буду с ней делать. Мне бы хотелось работать в театре, за сценой. Например, осветителем.
Принесли гамбургер и салат с фетой, заказанный Паломой. Она вяло потыкала в него вилкой, в то время как уровень напитка в ее бокале снижался с пугающей скоростью.
– По правде говоря, папа никогда мне ничего толком про себя не рассказывал, – продолжила она. – Когда я спросила, появилась ли у него новая женщина, он ответил, что самая важная женщина в его жизни – это я. Когда я спрашивала, как он себя чувствует, он всегда отвечал, что хорошо. Знаю, он хотел, чтобы я была счастлива и не брала лишнего в голову, потому что я часто тревожусь по самым разным пустякам, но теперь я сижу здесь и не могу ответить ни на один из ваших вопросов. Он покинул меня, не оставив ответов.
Хруст гравия под подошвами новых кроссовок, ровный и сбалансированный темп. Он был один, и на данный момент единственным источником света ему служил налобный фонарик.
Микаэль Ингмарссон миновал пешеходный тоннель и, взяв восточнее, побежал по дороге, что шла параллельно трассе Е4.
Прочь от той паники, что вернулась к нему вновь, причем еще сильнее, чем прежде. Он выжимал из себя максимум, преодолевая подъем.
Неважно, что он каждую ночь обречен просыпаться от удушья. Он устал от того, что прошлое не желает отпускать его, продолжая топтаться за спиной. Если он не будет оборачиваться, то оно исчезнет, пусть и не полностью, об этом он даже не мечтал. Но его хотя бы перестанет мучить тоска, когда кто-нибудь пропадает. Случившееся померкнет и со временем рассеется, вытесненное тем хорошим, что происходит в его жизни сейчас. Дом и дети, летняя кухня, которая к следующему сезону будет закончена.
Ноги жгло от молочной кислоты. Вот когда надо показать свою силу воли. Если он еще чуток поднажмет, то места для мыслей просто не останется.
Если его пульс зашкалит, то сердце не остановится.
Со временем он научился справляться с визитами полиции. Наводящие вопросы, надежда на то, что он что-нибудь вспомнит.
Но Микаэль Ингмарссон никогда ничего не вспомнит.
Потому что не существовало никакого другого варианта развития событий. А если об этом не думать, то вообще окажется, что ничего и не было.
Машины проносились мимо, направляясь в Лулео и Хапаранду. В темноте его никто не смог бы разглядеть – лишь краткая вспышка от фар на светоотражающем жилете.
Когда полицейские ушли, он залез в интернет и прочел все, что смог найти про того мертвого мужчину в окрестностях Соллефтео, пока сынишка зубрил таблицу умножения на восемь.
Мужчина его возраста, которого заперли в подвале и оставили там умирать. Полиция обратилась за помощью к населению – они на ощупь продвигались в темноте, пытаясь выяснить, видел ли его кто в тот вечер в отеле Хэрнёсанда.
Микаэль Ингмарссон добрался до заправки, где финские и русские дальнобойщики устраивались на ночлег. Из одной кабины доносились звуки финской речи.
Если бы он рассказал все, как было на самом деле, то был бы тот мужчина все еще жив? Если бы он не принял окончательное решение еще там, в больнице, когда пришел в сознание?
Он на краткий миг остановился, чтобы перевести «умные часы» в интервальный режим. Одна минута в высоком темпе сменялась тридцатисекундной спокойной пробежкой. Часы с пульсометром, мерившие с высокой точностью каждый его шаг, были подарком на день рождения от Петры – думаю, тебе будет полезно вернуть себе былую форму.
С ними он не мог не заметить, что его пробежки становятся все длиннее – два часа, два с половиной. Он отмахивал по асфальту интервал за интервалом, по прямой, никуда не сворачивая, до самого Энгесбю, стремясь к выплеску эндорфинов, даривших ощущение счастья. Пульс бился в нем, пел о том, что он жив.
Теперь уже поздно что-либо менять.
Что он им скажет?
Простите, я слегка приврал, не сердитесь на меня, пожалуйста, и передайте дочери того мужчины мои соболезнования.
Дорога утопает в непроглядной тьме. Впереди, на развилке, одинокий фонарь. Он приближается к нему, и тот на миг освещает асфальт под его ногами. «Умные часы» сигналят, чтобы он прибавил темп.
Когда поезд прибыл в Крамфорс, утреннее совещание уже давно закончилось. Эйра лишь на короткие мгновения принимала в нем участие, когда ей это позволял плохо ловивший в поезде сигнал. Речь в основном шла о предполагаемой связи дома в Оффе с русской мафией, созданием подставных фирм и отмыванием денег. ГГ потребовал от нее рапорт о поездке в Норрботтен, но больше никаких вопросов задавать не стал.
Кабинет, который обычно занимали приезжавшие из других городов следователи, пустовал, и Эйра решила в нем обосноваться. Посидела немного за компьютером, пытаясь привести в порядок свои мысли, выпила чашку кофе и поболтала с коллегой, только что вернувшимся с задержания. Им в отделение поступила информация об одном типе, который строчил ненавистнические высказывания и владел, по меньшей мере, тремя незарегистрированными ружьями. Он окопался в доме своих дедушки с бабушкой и искал в Сети, как сделать бомбу.
– Здесь всегда найдутся типчики вроде него, одиночки, которые сидят и дуются в углу, обиженные на весь мир, – сказал коллега, похлопывая кофемашину, как будто от этого она станет быстрее молоть зерна. – Но прежде они редко выкидывали подобные номера. Вопрос в том, счастливее ли они теперь.
– Они ищут в Сети точно таких же безумцев, как они сами, – откликнулась Эйра. – Своих единомышленников.
– И направление, куда бы прицелиться из ружья, причем точно не в самих себя.
Эйра принесла в кабинет ведро горячей воды и средство для мойки посуды, намочила высохшую губку. Смыла с белой доски сделанные маркером старые записи и принялась в одиночестве набрасывать свою собственную картину происходящего.
Ее все никак не оставлял в покое тот запертый в Мальмберге. Он ей даже во сне привиделся, когда она лежала на мягкой гостиничной кровати; ничего похожего на кошмары или сексуальные фантазии – якобы она должна была забрать его детей из детского сада, но пришла слишком поздно, так как долго искала их сапожки. Очень странный сон.
Эйра методично распределила по колонкам то, что объединяло эти два похищения, и то, что их разнило. Колонки получились примерно одинаковыми по длине.
Обе жертвы были мужчинами, это очевидно. Вполне возможно, что на обоих напали возле отелей в разных городах Норрланда, но по этому пункту возле имени Ханса Рунне стоял знак вопроса. Эйра искала протоколы допросов ГГ с людьми, которые были в отеле «Штадт» в тот вечер, но не нашла. Если бы от них был хоть какой-то прок, он бы, конечно, сказал об этом.
Также в обоих случаях фигурировала строительная отрасль. Микаэль Ингмарссон, судя по всему, трудился в сфере с большим количеством теневых сторон, где подрядчики порой приплачивали за контракт. Ханс Рунне же скакал по разным стройкам, работая маляром. Разумеется, грязные деньги в данной отрасли не новость, но просматривающаяся здесь связующая ниточка была крайне непрочной.
Продолжая заносить всю имеющуюся информацию на доску, Эйра попутно вспомнила про слепые зоны, о которых ей говорил коллега из Лулео. Она сходила и подогрела готовую порцию мясных тефтелек в соусе, купленных в ларьке на вокзале, и слопала их прямо из упаковки, глядя на доску, испещренную столбцами и стрелочками.