Поэтому главная из церковных иерархий — харизматическая: в меру личной святости каждого. По церковным правилам, сакраментальная и административная, то есть внешняя иерархия должна основываться на харизматической, оставаясь, впрочем, всегда ей подчиненной (если мы говорим о правилах Православной Церкви, а не какой-то другой). Мнение святого старца всегда будет значить больше, чем мнение епископа или даже всех епископов вместе взятых. Впрочем, епископов и других клириков народ должен выбирать из числа людей, обладающих церковным опытом, а если выбор окажется ошибочным, то его будет необходимо исправить. Все это предусматривается церковным правом.
Итак, начав с индивидуальной религиозной веры, я попадаю не просто в коллектив, а в иерархически устроенный коллектив. Я могу не представлять себе точно его границы (точнее, я просто не могу их представлять себе точно (еще точнее, для любителей логики: точных границ тут нет, т. к. принадлежность к Церкви — предикат, обладающий неустранимой неопределенностью; рассмотрение его в рамках классической логики блокируется «парадоксом кучи», но он вполне подлежит рассмотрению в рамках fuzzy logics)). Но это мне и не нужно. Мне нужно точно знать, где моя иерархия. Всем остальным судит Бог — а не я.
Церковь отличается от не-Церкви тем, что она и только она выстраивается вокруг настоящих святых, то есть вокруг настоящей иерархии. А настоящие святые опознаются тем же способом, которым опознается настоящий Бог — потому что, как сказал Псалмопевец, дивен Бог (а не кто-то другой) во святых Своих, Бог Исраилев. Бог и святые — это один и тот же объект веры, если смотреть только на божественную сторону дела (хотя у святости есть и человеческая сторонами тут это будут разные объекты).
Мы верим не только непосредственно Богу, но и многим людям, которые свидетельствуют о Боге. Например, мы читаем Евангелие — и верим. Значит, мы верим не только Богу, но и евангелистам, а также множеству свидетелей, часто неизвестных по именам, с чьих слов они пишут. И так далее. Очень важно, чтобы это «так далее» не прерывалось и доходило до нас. На церковном языке это называется апостольским преемством.
5. Апостольское преемство
Апостольским преемством называется преемство веры апостолов. Так в Православии (в католичестве — иначе). Эта вера, как мы видели, подразумевает веру в Церковь, а вера в Церковь подразумевает веру в церковную иерархию — сначала иерархию святости, а потом, на ее основе — иерархию сакраментальную. Поэтому апостольское преемство — это и преемство апостольской иерархии. Кто отпал от апостольской веры, тот отпал и от иерархии, и никакие внешне правильные рукоположения тут ничего не изменят. Верующего неправославно рукоположить в епископы возможно технически, но невозможно по сути. Точно так же можно было бы рукоположить в епископы дрессированную обезьяну. Причем обезьяна, по крайней мере, безгрешна, но даже для нее путь к епископству, увы, закрыт.
Повторю другими словами, зачем это надо — зачем нам апостольское преемство. Нам не просто важно быть в единстве веры — в общей «альтернативной реальности» — с другими людьми, которые обладают той же верой, когда бы они ни жили, но важно быть в единстве веры вообще со всеми людьми, у которых такая вера была и есть. Тут не может быть такого, чтобы быть в единстве с некоторыми, а с другими — не быть. Единство верующих не имеет внутри себя никаких разрывов. В том числе, оно не имеет внутри себя разрывов по времени. Если у нас единство веры с апостолами и праведниками Ветхого Завета, то, значит, у нас единство веры и со всеми теми, кто жил после них, в каждом без исключения поколении, бывшем после апостолов. И поэтому нам важно не просто найти тех, кто в нашем собственном поколении обладает общей с нами верой, но важно, чтобы эта община была частью тех общин, которые существовали на всем протяжении истории. Это не два разных условия, а две разных стороны одного и того же условия. Единство веры у нас на всех только одно. Если мы оказались в общине, которая отделена от наших единоверцев в прошлом, то, значит, мы ошиблись дверью.
Если мы ошиблись дверью, то ничего фатального в этом нет. Можно ведь сказать «простите за беспокойство», выйти и найти нужную дверь.
Но остается техническая проблема: как найти эту самую «нужную дверь»?
6. Нужная дверь
Выбирая нужную дверь, смотри, кто в домике живет. Не слушай, что тебе оттуда говорят; а смотри сам. «Домики», то есть отдельные христианские конфессии, постоянно строятся и перестраиваются, но редкие из их строителей говорят, что они строили сами на пустом месте, хотя и по древним образцам (так говорят о себе лишь некоторые протестанты). В таких случаях сразу понятно, что это не для нас. В остальных случаях «сразу» ничего не понятно, и приходится разбираться. Ведь внешний вид конфессии — он и должен меняться. Вопрос в том, где остались при этом святые.
Чтобы это понять, нужно понять ключевые моменты в истории обособления данной конфессии. Разумеется, под словом «обособление» я тут не имею в виду отделение меньшинства от большинства. Само христианство было изначально отделением одной еврейской секты от еврейского большинства (состоявшего, с одной стороны, из храмового официоза, а с другой — из совокупности всех остальных, тогда очень многочисленных, еврейских сект).
Как хорошо заметил современный ученый Дэниэл Боярин, раннее христианство отличалось от прочих еврейских сект не больше, чем любавические хасиды отличаются от остальных иудеев: никто, кроме них, не верит в то, что Любавический ребе Шнеерсон был Мессией, но это не мешает всем остальным признавать и их иудеями. Также и раннее христианство отличалось от ближайших к нему по вероучению еврейских сект только признанием мессианства конкретного Иисуса. Что же касается (отсутствующих в раввинистическом иудаизме) учений о грехопадении, искуплении и о том, что у единого Бога есть единородный божественный Сын, то все это было и в других сектах того времени.
Положение маргинальной секты было для Церкви повсеместным в течение первых трехсот лет истории христианства, а позже она нередко возвращалась к этому же положению. В наше время это неочевидно только для тех, кто ничего не знает о личной вере в Бога, но такие вряд ли дочитали до этого места. Для тех, кто дочитал, гораздо более серьезная проблема — понять, что еще не всякая маргинальная секта — Церковь.
Церковь только там, где преемники апостолов — то есть святые. Это, в общем, видно, хотя относительно отдельных личностей всегда будут неясности (см. выше о границах Церкви и их неустранимой нечеткости). Видно, где сохраняется иерархия, а где нет. Напоминаю, что в Православной Церкви (о чем особенно подробно и понятно написал в XI веке Никита Стифат, хотя он далеко не был первым) иерархия новозаветная определяется мерой личной святости, а иерархия институциональная от нее зависима. Поэтому не может быть даже институциональной иерархии там, где совершают грубые грехи против веры (такие грехи называются «ереси» или «отступничество»; отступничество — это когда хотя бы насильно и хотя бы притворно христиане отрекаются от христианства), против церковного единства (такие грехи называются «расколы» и «парасинагоги» — «самочинные сборища») или против благочестия (когда сохраняется церковное единство с людьми, о которых доподлинно известно, что они пребывают в грехах блудного или уголовного характера, — особенно если это епископы). Вот на это и надо смотреть, когда хотим выяснить, «кто в домике живет».
Тут уместно напомнить, что популярная в некоторых православных кругах новелла «Декамерона» об иудее, решившем креститься только после того, как он посмотрел на разврат при папском дворе (мол, если при таком разврате руководства церковь так распространилась, то, несомненно, ей помогает Бог), — подразумевает католическое, а не православное богословие. В нем таинства совершаются ex opere operate, т. е. автоматически и независимо от духовного состояния и даже веры совершающего (зависимо лишь от его «интенции» совершить таинство). Священник — «машинка для служения литургии», которую только его начальство может включить или выключить. Собственная душа священника, состояние которой весьма зависит от его возможной греховности, тут как бы и ни при чем.
Православные в такое не верят (хотя эта католическая доктрина преподавалась до революции в духовных академиях почти без изменений), хотя они отрицают и противоположную крайность — будто только безгрешные и святые могут быть клириками. Но просто они считают, что есть некоторые грехи, которые не допускают к участию в церковных таинствах (до тех пор, пока не принесено покаяние — начинающееся с изменения образа жизни). Эти же грехи не допускают и до священнослужения, если они совершаются клириками, причем клирик в этом случае пожизненно лишается сана. Если он покается, то может быть принят в церковное общение только как мирянин. Если не покается, то он чужд Церкви совершенно. Если в какой-то церковной организации такие грехи, особенно в случае их совершения клириками, не влекут лишения сана, то в них становится повинным весь епископат. Наши святые в таких случаях разрывали церковное общение до тех пор, пока нормы церковной жизни не восстанавливались.
Никаких примеров из церковной истории не будет, так как я хочу описать только абстрактную теорию, конкретизировать которую предоставляю читателям. Такая конкретизация возможна лишь как плод некоторых самостоятельных усилий, а вкладывать свои решения в чужие головы — занятие бестолковое. Одно дело — основные интуиции веры, которые мы тут обсуждаем, а другое дело — основанные на них практические шаги, которые совершаются или не совершаются в зависимости от личного стремления следовать за собственной верой. Конечно, если постоянно жить вопреки собственной вере, то и сама вера постепенно пропадет, но ведь очень много таких верующих людей, у которых она еще не пропала. Мы не знаем, что они будут совершать в своей жизни, даже если сейчас они ведут себя как неверующие. В данном случае я бы хотел ограничиться обсуждением веры и уйти от обсуждения всех остальных личных проблем.