Этот процесс сродни созданию научной теории. «Открытия» и «изобретения» делаются сразу несколькими учеными в разных местах, которые не всегда приходят к полному согласию друг с другом, но в целом именно они формируют новое лицо науки.
В ИПЦ XX века такие люди появились на рубеже 50-х и 60-х годов и оказались особенно востребованными после 1965 года — взаимного «снятия анафем» между Папой Римским и Патриархом Константинопольским. Благодаря тому, что идеи «истинного православия» были уже заранее подготовлены, они смогли сыграть роль телескопа, в который это далекое от них событие сумели увидеть даже простые греческие новостильные монахи, а за ними и миряне. В результате ИПЦ получили огромный прилив свежих сил. Что характерно, большинство, хотя и не все, «изобретателей» «истинного православия» совершали свое открытие, будучи вне истинного православия: они были до своих идейных выводов вне ИПЦ, и только придя к своим выводам, они покинули свои экуменические юрисдикции и перешли в ИПЦ.
Итак, перейдем на личности — на личности тех, кто изобрел «истинное православие». Их было несколько человек, всех не перечислю. Но, пожалуй, самыми главными стали люди 1920-х и особенно 1930-х гг. рождения: Фотий Кондоглу (он же и великий иконописец, в сане мирянина, 1895–1965), Александр Каломирос (1931–1990, тоже мирянин), Амвросий Фонтрие (1918–1992, архимандрит; его как-то хотели сделать епископом Кикладским — des Cyclades; он в ответ предложил стать лучше епископом des Cyclistes — мотоциклистов), о. Пантелеймон Бостонский (р. 1934; архимандрит и духовник Holy Transfiguration Monastery — Свято-Преображенского монастыря в Бостоне), о. Серафим Роуз (1934–1982, иеромонах; несмотря на их «нелюбки» с о. Пантелеймоном, я и его причислил бы к изобретателям идеологии «истинного православия»). Может быть, имя Роуза в этом ряду выглядит не всем понятно, поэтому несколько слов, почему я его тоже сюда поставил. Он определил формулу проповеди христианства современному миру — который отнюдь не является миром экуменического христианства или какого угодно другого христианства, а является принципиально антихристианским и безбожным, наподобие языческой цивилизации Древнего Рима. Роуз вспомнил и напомнил апостольскую истину о том, что проповедь нигилистическому и развращенному миру должна состоять не в жидких моральных идеалах христианских гуманистов, а в настоящей христианской аскетике, и нужно быть готовым, что привлечет она не очень-то многих.
…Плюс еще много людей менее известных, часто становившихся приходскими священниками (в монашестве или нет) и очень влиявших и на свое окружение, и вообще на многих людей. Так как многие из них, слава Богу, живы, то я не хочу на них указывать и ограничиваюсь поэтому только совсем уже знаковыми фигурами. Чуть позже — уже именно по итогам 1965 года — к ним присоединился Митрополит Филарет (Вознесенский), глава РПЦЗ (+1985, нетленные мощи открыты (и вновь закрыты) в 1998 г.).
Главными документами той эпохи (все они доступны в русских переводах и легко находятся в интернете) являются произведения Александра Каломироса «Против ложной унии» (1963; это особенно важная работа, т. к. она была опубликована еще до 1965 года!) и еще более теоретичная «Екклисиология». А в более публицистическом (в хорошем смысле слова) жанре — «Скорбные послания» Митрополита Филарета (идеи в них, в основном, «бостонские» — и именно «бостонские», а не владыки Григория (Граббе).
Итак, идея для ИПЦ v.2.0 появилась, но от этого было еще слишком далеко, чтобы такую ИПЦ нового поколения реально создать. Абсолютно все вышепоименованные лица пришли в резкий конфликт со своим окружением даже и в тех ИПЦ, где они оказались[4]. В лучшем случае, они приходили с ними к дурному миру, который считался лучше доброй ссоры. А бывали и случаи вроде Александра Каломироса, приход которого вместе с одним монастырем оказался и вовсе вне наличных в Греции истинно-православных Синодов — и я его прекрасно понимаю. Это положение ненормальное, но в каких-то случаях и на какое-то время неизбежное.
Судьба начинаний Митрополита Филарета доказывает, что ИПЦ нового типа нельзя создать простым захватом верховной власти в ИПЦ версий 1.x. Уж кто-кто, а он был «на топе», и у него даже были хорошие помощники, которые даже поставили — вместе с ним — задачу переделать РПЦЗ в нечто новое и реально нужное, т. е. организовать ее не вокруг всякой антикоммунистической и национальной лабуды, а во имя православной догматики (причем политическая обстановка этому благоприятствовала, т. к. антикоммунизм оставался актуальным абсолютно для всех, и на него бы никто не посягнул). Но вся эта затея, несмотря на иногда впечатляющие тактические успехи, провалилась с треском.
«Правильный» лидер не может переделать «неправильных» членов своей группы. Регрессия ИПЦ создает кадровую ситуацию, которая лучше всего выражается словами советской песни «фарш невозможно провернуть назад». Нужна была какая-то новая и специальная работа с рядовым духовенством и мирянами, а ничего такого Митрополит Филарет и его окружение не придумали (точнее, не придумали соответствующего проекта в масштабах РПЦЗ; на более лабораторном уровне там уже было всякое-разное).
РПЦЗ оставалась, я бы сказал, псевдогосударственной Церковью: она имитировала структуру дореволюционной государственной Церкви при отсутствии самого государства. Это удавалось потому, что в диаспоре аналогичные функции мог выполнять принцип этнической солидарности. РПЦЗ объединила монархическую эмиграцию, которая, в свою очередь, стала действовать в тех странах, где русские беженцы были из средних и низших социальных слоев, а не из интеллигенции (поэтому они легко могли сделать их носителями своей идеологии; во Франции, где преобладала интеллигенция, эмигрантская Церковь складывалась без особой идеологии и шла в мэйнстриме World Orthodoxy, создав Русский экзархат при Константинопольском патриархате). РПЦЗ получилась совершенно особенным церковным образованием — не чисто этническим, а этнополитическим.
РПЦЗ, хотя и стала «Церковью русского народа», аналогичной каким-нибудь украинским юрисдикциям, но, в силу особенностей политического наследства русской эмиграции (в отличие от украинской, сербской, арабо-христианской и т. д.) сохраняла за собой государственные амбиции. Сегодня мы наблюдаем, как некоторые части прежней РПЦЗ, которые не пошли на объединение с РПЦ МП, но затем оказались неспособными всерьез поддерживать прежний характерный для РПЦЗ «государственно-церковный» имидж, свалились в банальное этническое православие. Конечно, и этническое православие — вполне возможная форма существования ИПЦ, но только лишь в версии 1.x: ведь в любой другой версии, начиная от 2.0, потребуется дать определение «истинному православию», а такое определение никак не может быть этническим (поэтому идея этнического православия перспективна для выживания регрессивных групп 1.x, но не для развития ИПЦ).
Государственные амбиции или, наоборот, отказ от них и сползание в чистую «этнику» составляют также и проблему в среде современных греческих старостильников, но я тут не хочу в нее углубляться.
Итак, для развития ИПЦ нужны такие миряне и рядовые клирики, которые способны сделать сознательный выбор между ИПЦ и «не-ИПЦ», причем мы теперь можем рассматривать лишь такие ситуации, когда их сознание при этом «сознательном» выборе не будет направляться ни государством, ни этническими барьерами.
Если взять нормального современного человека нынешней секулярной эпохи, то такие условия — когда в Церковь его ни государство не гонит, ни «национальный клуб» не привлекает, — делают задачу весьма трудной.
В зависимости от путей ее решения как раз и могут различаться дальнейшие версии ИПЦ — 2.x, 3.х и т. д.
ИПЦ v.2.0–2.x как реальность
Несмотря на неудачную попытку «конвертировать» РПЦЗ в ИПЦ v.2.0, некоторую часть РПЦЗ удалось от нее отделить и использовать для создания отдельной Церкви такого типа. Поскольку меня тут интересуют только теоретические вопросы, то я совсем воздержусь от упоминаний имен и названий. Sapienti sat, a insapienti и того много.
Проблема создания любого нового типа ИПЦ (после версии 1.x) заключается в том, что она должна предложить своим рядовым членам (т. е. простым мирянам и рядовым клирикам).
Конечно, предложить истинное церковное учение — это идея неплохая, но весьма неудобоваримая. Поэтому для физического выживания организации нужно либо ее чем-то заменить, либо предложить особые средства, что-то вроде ферментов, для ее усвоения организмом нормального (т. е. НЕрелигиозного в какой-то особенной степени) человека.
Классических для нашей эпохи решений только два — государственность и этничность (возможно, в комбинации друг с другом). Старообрядцы не стали исключением, т. к. они выжили только там, где сумели создать для своих общин субэтничность — т. е. придумать особенный бытовой уклад, резко отличающийся от нестарообрядческого окружения, и обеспечить систему его поддержания и воспроизведения через семейный «домострой». Таким образом, они создали — ради собственного выживания — особые этнические (т. е. субэтнические) разделения внутри русского этноса. В греческих ИПЦ за пределами Греции и Кипра также вовсю эксплуатируется именно этничность (все сомнения в этом отпадут, если спросить, какая часть богослужения совершается на местном, а не на греческом языке: редко где наберется более 10 %). Внутри Греции (с небольшим успехом) и Кипра (довольно успешно) греческие ИПЦ претендуют на какого-то рода государственный статус. Попытки отказа сразу и от этничности, и от государственности в греческих старостильных группах немедленно приводят к разнообразной эксцентрике.
Как государственность, так и этничность обеспечивают Церкви главное, что массы вообще ценят в религии, — способность давать ощущение социальной защиты и душевного комфорта. Ведь недаром в зубах навязло, что Церковь должна «помогать» и «утешать», то есть что в Церковь идут за помощью и за утешением, а вовсе не за страданием и смертью, хотя бы и за Христа. И не надо говорить, будто простые люди идут в церковь за утешением загробным или «хотя бы» за таким утешением, которое получали святые мученики во время мучений. Так что тут все по-честному: если Церкви нужны земные «массы» людей, то она должна и обеспечивать им удовольствия уровня «массовой культуры», то есть гнать религиозную попсу. Другое дело, что потом она может иметь какие-то свои виды на дальнейшую переработку какой-то части из собранных таким образом «масс»… Так повелось со времен Константина Великого, т. е. с IV века.