– Вот это сюрприз! Почти через двадцать лет! То, что ты встретишь Наташу, это любопытно: они знают о ней из твоей анкеты. Но отчего такая прыть у компетентных органов, опережающих Наташины желания приехать или даже вернуться в СССР с семьей? Или, может быть, она подавала такое заявление? Если не подавала, то, возможно, это провокация, чтобы заманить мышку в мышеловку. Наконец, что такое ее семья? Ты что-нибудь знаешь о ее семье? И вообще, как она там живет?
– Сегодня меня вызвали на так называемую выездную комиссию в ЦК партии. Там, в этой комиссии, я встретила Николая Николаевича Разуваева. Он поздравил меня с избранием членкором АМН СССР и попросил передать тебе поздравления с защитой докторской. На мои расспросы о Наташе сказал, что она обеспеченный человек, ей удалось реализовать все свои планы, издана большая монография об историко-литературных связях России в XVII – XIX веках со странами Западной Европы. Работа выдвинута на престижные премии рядом университетов, опубликована на французском и английском языках, имеет очень хорошую прессу. Наташа руководитель кафедры русского языка и литературы в Сорбонне, читает лекции в Оксфорде, в Берлине, в США. С какими-либо заявлениями, порочащими нашу страну, не выступала. Более того, она член многих обществ за сближение с СССР, активно выступает с докладами о русской литературе XIX – начала XX века. Личность в западном мире известная. Ее семья – она и семнадцатилетний сын, студент-филолог Сорбонны.
Алеша напрягся и побледнел. Леночка тут же подскочила к нему, схватила за руку.
– Леночка, родная, пульс нормальный и чувствую я себя как всегда хорошо. Боже, что произошло! У нашей Наташи – сын! Получается, что у нашей Танюши появился брат. А у Наташиного сына имеется отец. Ее сыну семнадцать лет… Кто же отец? Мы с тобой об этом никогда не говорили, но тогда не исключено, что это я. Значит, у нашей Танюшки не просто брат, а родной брат. Ситуация вполне возможная, от которой можно сойти с ума: у меня есть еще и сын. Ну, Наташка, независимая и свободолюбивая, получила то, что хотела и поехала во Францию рожать. А я здесь вроде ни при чем, так получается. Даже не сообщила, что родила сына, террористка. Я же тоже имею на него права, если он мой сын, в чем, конечно, надо убедиться. Только так… Если вдуматься, то, в конце концов, это прекрасно, у Танюшки будет брат, хотя я об этом только что сказал. Им будет легче жить, если они поймут друг друга. Ну почему она не сообщила, что у нее сын?
– Алешенька, своим письмом Наташа боялась поставить тебя, нас в положение советских людей, поддерживающих связь с «родственницей-невозвращенкой». А такая связь в нашем государстве дорого обходится. Для тебя, например, работа в твоем институте была бы невозможной. Она думала о тебе, о нас – это же совершенно очевидно.
– Но, тем не менее, все же сын!.. С другой стороны, обвинять ее в том, что она не сообщила об изменениях в своей жизни, безнравственно. Она, безусловно, каждый свой шаг за рубежом взвешивала, а я ее еще обвиняю. По натуре она аналитик, и ничего не делает, прежде чем не обдумает последствия. Мой это сын или не мой, в любом случае переписка с Наташей закрыла бы мне дорогу в родной институт. Леночка, родная, ты для меня единственная в жизни и Наташа для меня существует только как мать моего сына, если он действительно мой сын. Если это так, то мы должны его принять и полюбить, и ты, и я, и Танюша, и тетя Груша. Увлечение Наташей было мимолетное, и она это знала, знала, что я люблю только тебя. Успокойся, дорогая, не волнуйся. Я не представляю свою жизнь без моей самой умной, самой красивой, самой изящной девочки Леночки, не только моей принцессы, нет, моей королевы, но и королевы всего Клинического НИИ. Не мучай себя, забудь, выброси из памяти то, что произошло фактически спонтанно у меня с Наташей, прошу тебя. Ладно? Обещай мне и снова иди на мои жесткие колени, дай я тебя поцелую и побаюкаю, как совсем недавно баюкал Танюшу, – и, крепко взяв Леночку за руку, Алеша рывком бросил ее на себя.
Танюше решили пока не рассказывать о возможном расширении семьи, до выяснения всех обстоятельств.
– Алешенька, я думала, думала, с Наташей мне будет нелегко налаживать отношения, а надо…
Делегация советских медиков на Международный медицинский конгресс прибыла в аэропорт Орли в составе пяти человек, из которых один – руководитель – ответственный чиновник из Минздрава. Еще во время полета он подсел к Леночке.
– Елена Федоровна, вас ожидает у трапа самолета приятный сюрприз – Наталия Александровна Седова.
– Наталия Александровна будет у трапа? Значит, через час мы уже встретимся?
– Да, да! Вы можете у нее остановиться, хотя номер в отеле для вас забронирован на всю командировку. Наталия Александровна во Франции достаточно известный человек и корреспонденты, которые будут встречать нашу делегацию, наверняка подготовят вопросы о ваших связях с родственницей с момента ее отъезда во Францию.
Елена Федоровна почувствовала, как сердце учащенно забилось, ей казалось, что она может потерять сознание.
– Пожалуйста, успокойтесь, выпейте воды, – произнес чиновник. Потом, минут через десять, увидев, что Елене Федоровне стало лучше, продолжил: – Возможно, будут провокационные вопросы. По прибытии в Орли вам рекомендуют тут же уехать с Натальей Александровной. Она вас будет ожидать возле самолета в белом автомобиле. Контактов с журналистами не избежать, но пресс-конференция состоится после вашего выступления на заседании конгресса. Тогда журналистов будут интересовать в основном достижения советской хирургии, хотя взаимоотношения между родственниками из стран с различными политическими системами и идеологией тоже не оставят без внимания. Будьте осторожны с ответами, чтобы не навредить сложившимся отношениям между нашими странами. Ведите себя непринужденно, пошутите с ними, вспомните годы войны. Такие экскурсы в историю они любят. Вам все понятно?
Спускаясь по трапу, Леночка тут же, возле самолета, увидела белую машину и возле нее Наташу. И снова у нее учащенно забилось сердце, и глаза наполнились слезами, она споткнулась, кто-то ее подхватил, а затем взяла под руку Наташа, и через минуту они обе оказались на заднем сиденье машины.
– Поехали! – приказала Наташа.
– Поехали, – машинально повторила Леночка.
Они не поцеловались, сидели, прижавшись, друг к другу, боясь посмотреть друг другу в глаза. Вдруг Леночка вспомнила про свой чемодан и дорожную сумку, и шофер повернул машину назад и, схватив Наташину визитную карточку, подбежал к возбужденной корреспондентской группе, окружившей четырех пассажиров из Москвы. Он протянул визитку руководителю группы, что-то сказал, и тот кивнул головой.
– Наталия Александровна, багаж доставят домой, как только разгрузят самолет. Причин для беспокойства нет!
– Спасибо, Коля. Леночка, Коля наш друг и по мере необходимости мой шофер и механик. Родился в Париже, из хорошей эмигрантской семьи, отлично владеет русским, учится на инженера.
«Зачем она все это мне говорит? – думала Леночка. – У нас столько вопросов друг к другу. И где ее сын?»
– Приехали, – вдруг сказал Коля.
– Как, – удивилась Леночка, – а я даже не увидела Парижа!
– Париж еще впереди, и в любой час суток, – произнес Коля, открывая дверцу машины. Он взял Леночкину сумочку и портфель, но она отрицательно покачала головой:
– Спасибо, не надо, я сама.
Портье открыл дверь в красивый подъезд, а огромный лифт бесшумно и плавно поднял на третий этаж. Над цифрой «3» можно было рассмотреть «4» и «5».
«Значит, дом пятиэтажный, как наши хрущевки, – мелькнуло в голове у Леночки. – Хотя на хрущевку совсем не похоже. Что-то я не могу сосредоточиться, взять себя в руки».
Наташа надавила на золоченую массивную ручку, и высокая дверь плавно открылась.
Войдя в квартиру, Леночка увидела юношу в инвалидном кресле. «Боже мой, Боже мой, как он похож!.. На кого? Ну не может этого быть, не может быть, чтобы этот мальчик так походил на моего семнадцатилетнего Алешу. Но вот он, передо мной… Похож, поразительно похож».
– Тетя Леночка, тетя Леночка, я так рад вас видеть. Я – Алеша, здравствуйте! Давайте обнимемся, я очень рад!
Леночку словно молния пронзила: как неприступно, холодно она держалась с Наташенькой, не сказала даже теплого приветственного слова. «Выходит, я жестокосердная, мрачная эгоистка, не способная забыть прошлое, это ужасно. А здесь горе. Наташенька так готовилась к встрече, думала о нас, а я… мы… вычеркнули ее из памяти, перечеркнули все, что было между нами хорошего».
– Милый мой мальчик, я тоже рада с тобой познакомиться. Я уверена, что мы будем дружить и полюбим друг друга. И с твоей мамой у нас будут самые хорошие и сердечные отношения, как в наши молодые годы, – из глубины души вырвались слова, полные любви и нежности, из глаз потекли слезы.
– Наташенька, бедная моя девочка, иди ко мне, я хочу тебя обнять, – и они, как две русские бабы, заплакали, что-то шепча друг другу и причитая в голос.
– Что с вами, успокойтесь, – и Алеша, подъехав к дивану, попытался обнять их обеих.
– Дружочек, нам с тетей Леночкой надо поплакать. Так надо, душа просит. Не волнуйся! Потом нам будет легче, и мы тебя позовем, ладно?
Когда они успокоились, и каждая открыла свою косметичку, Леночка спросила:
– Что с ним?
– Три года назад на школьных соревнованиях он упал с велосипеда, повредил оба коленных сустава и позвоночник. Все время лечится в знаменитой клинике, два раза в год выезжаем на курорт, где принимает ванны, грязи. Массажист приходит ежедневно. На правой ноге стали шевелиться пальцы. Вот и все наши достижения. У него блестящие лингвистические способности, увлекается древними языками и структурной лингвистикой, хотя курс по математике еще предстоит прослушать. Занимается очень увлеченно. У него много друзей из школы и университета, есть и девушки, но главная его подруга – это я. Что делать? Как ему дальше жить?
– Милая Наташенька, не отчаивайся. Я его посмотрю, поговорю с его врачами. Может быть, увижу перспективу его лечения у нас. Будем надеяться на лучшее. Расскажи, как ты живешь, какие сведения из Союза доходят до тебя?