Мрачные предчувствия овладели Пушкиным, и, как оказалось, не напрасно. С лета 1836 года в столичных светских кругах распространились слухи об ухаживании за Натальей Николаевной кавалергарда, приемного сына голландского посланника барона Геккерна – Дантеса.
Ж. Дантес
Барон Егор (Жорж) Петрович (Осипович) Дантес (1812– 1895) жил в посольской квартире. Дом, где в те годы размещалась дипломатическая миссия Нидерландов, стоял на Невском проспекте, там, где сейчас находится здание универмага «Пассаж».
Вездесущая народная молва утверждала, что приемный сын голландского посланника выполнял довольно пикантные для своего пола семейные обязанности… Жорж Дантес приехал в Петербург в 1833 году, а в 1834 поступил корнетом в Кавалергардский полк. В январе 1836 года произведен в поручики. Считался одним из самых недисциплинированных офицеров – за три года службы получил 44 взыскания.
Он был статен, красив. Князь А.В. Трубецкой вспоминал, что «Жорж Дантес как иностранец был образованнее нас, пажей, и, как француз, – остроумен, жив и весел. И за ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой мы узнал гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним… Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив и постоянный успех в дамском обществе избаловал его; он относился к дамам вообще как иностранец: смелее, развязнее, чем мы, русские, а как избалованный ими – требовательнее, если хотите, нахальнее, наглее, чем даже принято в нашем обществе. Дамы вырывали его одна у другой».
Л.Н. Павлищев со слов О.С. Павлищевой вспоминал, что «Дантес обладал безукоризненно правильными, красивыми чертами лица, но ничего не выражающими, что называется, стеклянными глазами. Ростом он был выше среднего. К нему очень шла полурыцарская, нарядная кавалергардская форма. К счастливой внешности следует прибавить неистощимый запас хвастовства, самодовольства, пустейшей болтовни. Дантесом увлекались женщины не особенно серьезные и разборчивые, готовые хохотать всякому вздору».
Барон Луи ван Геккерн. Художник Крихубер. 1843 г.
С.А. Панчулидзев писал, что «Дантес по поступлении в полк оказался не только весьма слабым по фронту, но и крайне недисциплинированным офицером. Таким он оставался в течение всей своей службы в полку».
Генерал Р.Е. Гринвальд добавлял к сказанному: «Это был столь же ловкий, как и умный человек, но обладал особенно злым языком».
Впоследствии внук Дантеса Луи Метман писал, что: «Дантес сам рассказывал, что в бытность свою поручиком Кавалергардского полка русского языка не знал. Он только заучил наизусть несколько готовых фраз, без которых нельзя было обойтись при несении службы в эскадроне. Правда, по приезде в Петербург он принялся было за занятия русским языком, но вскоре оставил их. Леностью он отличался еще в детстве. Вообще же ни в молодости, ни зрелом возрасте он не проявлял почти никакого интереса к литературе».
Князь П. А. Вяземский вспоминал, что «старик Геккерн являлся человеком хитрым, расчетливым, еще более чем развратным; молодой же Геккерн всегда был практический, добрый малый, балагур, вовсе ни ловелас; ни дон жуан, а приехавший в Россию сделать карьеру. Волокитство его не нарушало великосветских петербургских приличий».
Молодая жена Пушкина сразу же становится центром внимания великосветского Петербурга. 16 ноября 1834 года Надежда Осиповна Пушкина пишет дочери: «Вместо новости сообщу тебе, что представление Наташи ко двору прошло с огромным успехом – только о ней и говорят. На балу у Бобринских император танцевал с ней, а за ужином она была восхитительна». И далее: «...Наташа бывает на всех балах, всегда прекрасна, элегантна, всюду принята с восторгом. Она каждый день возвращается в 4 или 5 ч. утра, встает из-за стола, чтобы принять свой туалет и мчаться на бал».
Н.Н. Пушкина. Акварель А. Брюллова
В начале 1836 года в свете обсуждается новость об увлечении Дантеса женой поэта. В это же время Дантес признается своему приемному отцу «в безумной любви дамы, чей муж „бешено ревнив“», а через месяц Дантес рассказывает Геккерну об объяснении с женой Пушкина: «…Когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Оно было ужасно, но облегчило меня. Эта женщина, у которой обычно предполагают мало ума, не знаю, дает ли его любовь, но невозможно внести больше такта, прелести и ума, чем она вложила в этот разговор; а его было очень трудно поддерживать, потому что речь шла об отказе человеку, любимому и обожаемому, нарушить ради него свой долг: она описала мне свое положение с такой непосредственностью, так просто просила у меня прощенья, что я в самом деле был побежден и не нашел ни слова, чтобы ей ответить. Если бы знал, как она меня утешала, потому что она видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно; а когда она мне сказала „Я люблю Вас так, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит и я не могут быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как Вы любите сейчас, моя любовь будет Вашей наградой“, – право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать, если б я был один…».
При разговоре с Натальей Николаевной Дантес обещал ей с уважением относиться к ее «долгу». Обязался нигде не называть имени предмета своей любви. Он просит Геккерна не предпринимать попыток разузнать, за кем он ухаживает. Но все это в конечном счете оказалось лишь красивой позой. Дантес продолжал вести себя таким образом, что его влюбленность и ее предмет вскоре стали достоянием светской публики. Фрейлина М. Мердер заметила, что во время мазурки Ж. Дантес своими пылкими изъявлениями чувств к жене Пушкина невольно привлекает к себе внимание большинства гостей. А наблюдательная Д.Ф. Фикельмон специально записала в свой дневник о приемном сыне нидерландского посланника: «…Дантес, забывая всякую деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаружил на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине <…>, он был решителен в намерении довести ее до крайности».
Д.Ф. Фикельмон. 1826 г.
Когда осенью 1836 года Дантес продолжил свое настойчивое ухаживание за женой Пушкина, поэт уже не мог совладать со своими эмоциями. В эти дни окружающим он казался «безумным зверем с блуждающим, диким и опустошенным взглядом».
В те осенние месяцы года старик Геккерн начинает преследовать Наталью Николаевну, убеждая ее оставить мужа и выйти замуж за своего приемного сына. Он излагает даже план бегства за границу, до мелочей продуманный и гарантированный дипломатической неприкосновенностью.
4 ноября 1836 года, рано утром, Пушкину и еще шести адресатам приносят анонимные письма оскорбительного для его чести и чести Натальи Николаевны содержания: «Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий капитул под председательством высокопочтеннейшего Великого магистра Ордена Рогоносцев, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого магистра Ордена и историографом Ордена. Непременный секретарь: гр. И. Борх».
Подобные послания получили Е.М. Хитрово, А.И. Васильчикова, П.А. Вяземский, М.Ю. Виельгорский, К.О. Россет и Карамзины.
Когда же к Пушкину на Мойку с таким же письмом пришел Соллогуб, поэт спокойно, с большим достоинством сказал: «Я уже знаю, это мерзость против жены моей, безыменным письмам я обижаться не могу. Жена моя – ангел, никакое недоверие коснуться ее не может…»
Почти все друзья А.С. Пушкина уничтожили полученные ими анонимные пасквили. Лишь в 1917 году обнаружили единственный экземпляр, хранящийся в секретном архиве III отделения. Правда, несколько позже в Музей А.С. Пушкина на Мойке, 12, доставили еще один экземпляр пасквиля. Сегодня оба они хранятся в Пушкинском Доме Российской академии наук.
Известный исследователь и прекрасный графолог П.Е. Щеголев произвел с помощью судебных экспертов тщательную графологическую экспертизу связанных с пасквилем документов и писем. Тщательная судебная экспертиза (в 1927 г.) четырнадцати писем и документов, написанных теми, кого Пушкин подозревал в авторстве и рассылке пасквиля – дипломата Геккерна и двух живших вместе представителей великосветской молодежи – князя И.С. Гагарина и князя П.В. Долгорукова, отвергнувших в 1836 году свое авторство этого позорного письма, официально удостоверила, что «пасквильные письма об Александре Сергеевиче Пушкине в ноябре 1836 года написаны несомненно собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым».
Оскорбительные письма тогда все же привели к серьезному объяснению супругов Пушкиных между собой и по воспоминаниям приятеля поэта П.А. Вяземского «…заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености, которые побуждали ее относиться снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерна; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккернов по отношению к ней; последний старался склонить ее изменить своему долгу и толкнуть ее в пропасть. Пушкин был тронут ее доверием, раскаянием и встревожен опасностью, которая ей угрожала, но, обладая горячим и страстным характером, не мог отнестись хладнокровно к положению, в которое он с женой был поставлен; мучимый ревностью, оскорбленный в самых нежных, сокровенных своих чувствах, в любви к своей жене, видя, что честь его задета чьей-то неизвестной рукой, он послал вызов молодому Геккерну, как единственному виновнику в его глазах, в двойной обиде, нанесенной ему в самое сердце. Необходимо при этом заметить, что как только были получены эти анонимные письма, он заподозрил в их сочинении старого Геккерна и умер с этой уверенностью».
П.В. Анненков в своих записках рассуждал более резко: «Геккерн был педераст, ревновал Дантеса и поэтому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма и его сводничество».