итетами».
А.В. Старчевский в своих воспоминаниях весьма положительно, но не без иронии характеризует семейную жизнь зодчего в его обустроенном доме: «Жили они согласно; в доме Монферрана образовался кружок французских артистов и артисток, а из посторонних в этот кружок проникали степенные французы-буржуа, наживавшие в России деньги своими заведениями и фабриками… Но Ellise теряла прежнюю красоту, детей не было, наконец барыня расплылась до невозможности, тогда муженек стал приударять за посетительницами жены, которые все были из Михайловского театра, в котором тогда выступала французская труппа».
Довольно подробные воспоминания о жизни Монферрана в Санкт-Петербурге оставил и Ф.Ф. Вигель – его доброжелательный коллега и добрый знакомый. В своих «Записках» он приводит любопытные подробности о распорядке жизненного уклада автора проекта Исаакиевского собора. Оказывается, Огюст Монферран просыпался довольно рано – в пять-шесть часов утра. Надев любимый халат, он совершал ритуальный обход всего дома, заглядывая даже в чердачные отсеки особняка. Побывав всюду, владелец «маленького дворца» на набережной старой Мойки направлялся в гардеробную и со всей тщательностью занимался своим туалетом. По воспоминаниям очевидцев, придворный архитектор не только щегольски одевался, но всегда довольно много времени уделял своему туалету, после которого не спеша, пешком, отправлялся на строительную площадку Исаакиевского собора, где обычно пребывал не более двух-трех часов. Прожив в России более двадцати лет, Монферран так и не научился хорошо говорить по-русски. С руководителями работ, подрядчиками, мастерами и рабочими зодчий довольно часто изъяснялся через переводчика. «Побывав на стройплощадке собора, зодчий возвращался домой к позднему завтраку, который с женой принимал в комнате, обитой темно-зеленым штофом. Она находилась перед парадной столовой. Вдоль ее стены располагался мягкий длинный диван. Стены комнаты украшали цветные литографии с портретами членов семейства императора Николая Павловича, к коему Монферран испытывал великое почтение. Большой бронзовый бюст российского императора располагался в семейной капелле дома зодчего. После завтрака Монферран удалялся в „большой“ кабинет особняка, где принимал своих помощников, художников, подрядчиков и мастеров, проверял и уточнял сметы строительных расходов при возведении Исаакиевского собора».
В пять часов зодчий обедал в компании знакомых французов. Он не слыл гурманом, но прекрасно разбирался в еде и любил сытно поесть. Его повар и кухня прославились в столице утонченной французской гастрономией и прекрасной коллекцией выдержанных французских вин, для хранения которой Монферран специально соорудил подвал в доме на набережной. Этот небольшой домашний винный погребок регулярно пополнялся замечательными коллекционными французскими и европейскими винами.
А.В. Старчевский писал: «Послеобеденное время проводилось Монферраном либо в кабинете или на половине госпожи Монферран, если на обеде были какие-нибудь молодые дамы – обыкновенно французские актрисы, с которыми по старой привычке супруга любила водить знакомство…» Жена зодчего жила не во флигеле, а в главном особняке, выходящем на набережную Мойки, в трех небольших комнатах первого этажа. Гостей же Елизавета Монферран обычно принимала в верхнем этаже дома № 86, помещения которого были украшены в ампирном вкусе.
По словам современников: «По характеру Монферран являлся человеком весьма сдержанным, сосредоточенным, внимательным и мягким в обращении с людьми. Зодчий любил уединение, слыл домоседом и довольно редко появлялся в свете. Он невысокого роста, с румянцем на лице, полноватый и всегда одетый с иголочки. Француз умел держаться так, что его уважали и, зная его величайшую аккуратность во всем, служили ему верно и усердно».
Монферран не только рано вставал по утрам, но и довольно рано отходил ко сну. По старой армейской привычке, он, опасаясь местных воров, постоянно оставлял на прикроватном ночном столике пару крупнокалиберных заряженных пистолетов.
Удовлетворенный жизнью в перестроенном и реконструированном особняке, Монферран из года в год продолжал его совершенствовать. Даже незадолго до кончины зодчий не переставал заботиться о его украшении. В 1857 г. по проекту владельца дома сотрудник Огюста Монферрана архитектор А.А. Пуаро приладил к поперечному флигелю дополнительную двухэтажную пристройку.
При освящении Исаакиевского собора 30 мая 1858 г. его главный строитель Огюст Монферран почувствовал дурноту и в полуобморочном состоянии был доставлен в свой дом, где, согласно записи в метрической книге, через месяц умер «от карбункула на шее, приведшего к заражению крови».
Кончина знаменитого зодчего породила массу самых невероятных различных слухов и толков. Утверждалось, что Огюст Монферран будто бы «заразился бубонной чумой, но вскоре якобы вылечился». Версия весьма нелепа по отношению к диагнозу заболевания, прогноз которого в те годы завершался стопроцентной гибелью больного. К тому же тогда в столице не существовало даже малейшего намека на эпидемию чумы. Однако часы жизни Огюста Монферрана были сочтены… В последние дни перед смертью к нему допускали только сиделку и постоянного помощника – архитектора А.А. Пуаро.
Умер Огюст Монферран 28 июня 1858 г. в возрасте семидесяти двух лет. Еще в далеком 1828 г. зодчий оборудовал в одной из подвальных галерей строящегося Исаакиевского собора, в центре среднего поперечного коридора, специальное помещение, подобрав для него удачные пропорции и подходящий строительный материал – путиловский камень. Монферран заблаговременно подготовил для себя место, в котором хотел быть погребенным.
Осенью 1835 г. предусмотрительный во всех делах Монферран составил завещание, написанное на французском языке. В нем он писал: «Дерзаю еще просить Его императорское Величество о всемилостивейшим соизволении, дабы тело мое было погребено в одном из подземельных сводов означенной церкви, построение коей мне было поручено». Подобная просьба в те времена не являлась чем-то из ряда вон выходящим. По существующему в Европе обычаю, любой зодчий, возводивший храмы, имел право выбирать один из них, по своему усмотрению, как место своего будущего захоронения. Однако император Александр II отказал зодчему-католику и не удовлетворил его особого рода просьбу.
Метрическая запись о смерти Огюста Монферрана содержит сообщение, что после отпевания в костеле Св. Екатерины на Невском проспекте «…тело его поставлено в склепе церковном, до перевезения его в г. Париж для предания земле на кладбище Пер-Лашез». Вдова зодчего, получив назначенную ей указом Александра II пожизненную пенсию в размере пяти тысяч рублей в год, в начале июня 1859 г. перевезла останки мужа в Париж, вывезя одновременно все свои драгоценности и раритеты покойного супруга. Решив навсегда остаться в Париже, Елизавета Монферран в апреле 1860 г. через своего поверенного продала дом № 86 на набережной реки Мойки журналисту А.В. Старчевскому, взяв с него 135 тысяч рублей серебром (и то в рассрочку). Несмотря на то что архитектор А.К. Кавос оценил усадебный комплекс строений Монферрана на набережной Мойки в денежную сумму «…не менее 300 тысяч рублей серебром».
Неопытная в коммерческих делах, вдова Огюста Монферрана, стараясь как можно быстрее распродать петербургское наследство, за бесценок уступила тому же А.В. Старчевскому часть уникальной коллекции покойного супруга, состоявшей из античных бронзовых и мраморных скульптур, картин, фарфора, мозаик и других уникальных произведений. Оставшуюся часть коллекции Монферрана за неимоверно низкую цену в 37,5 тысяч рублей в рассрочку купил петербургский золотопромышленник Ушаков, собиравшийся втридорога перепродать эти ценности. Однако вскоре он разорился, объявил себя банкротом и не уплатил денег за покупку драгоценностей, судьба которых до сих пор остается неизвестной. К слову сказать, ушлый перекупщик Ушаков, по свидетельству нового хозяина усадебного комплекса Старчевского, «… взял из дома Монферрана не только все, что можно было вывезти из него, но и то, что он смог выковырять из его стен».
«Доброму» приятелю Монферрана, А.В. Старчевскому при покупке недвижимости у вдовы придворного архитектора все же удалось умыкнуть себе несколько ценных исторических предметов: мраморные статуи Цезаря, Аполлона и Музы, пять римских и два египетских древних саркофага, несколько дорогих бронзовых часов в стиле Людовика XVI, знаменитую кровать французской королевы Марии-Антуанетты и два уникальных рабочих столика императриц Екатерины I и Екатерины II. Кроме того, Старчевский обнаружил в приобретенном им особняке среди ненужных вещей, по мнению вдовы, около двух тысяч листов чертежей и рисунков с личной подписью и персональной печатью придворного зодчего Огюста Монферрана. Часть «приватизированных» исторических раритетов и документов зодчего его хороший приятель через некоторое время продал с большой выгодой для себя.
Вдова Монферрана ничего не сохранила из наследства зодчего. Часть деловых бумаг – планов, чертежей и проектов Исаакиевского собора – она в присутствии архитектора А.А. Пуаро – помощника великого мэтра, уничтожила. Некоторую часть бумаг Монферрана Пуаро все же переслал в Париж. Вероятно, тогда погибли служебные записки зодчего, которые он вел с 1826 г. и все его личные записи. Планы и чертежи Огюста Монферрана разлетелись по букинистическим и антикварным лавкам Европы. Авторы книги о зодчем Огюсте Монферране А.Л. Ротач и О.А. Чеканова в 1979 г. опубликовали информацию об известном коллекционере П.Я. Лешкове, «купившем в Париже у одного букиниста за двадцать франков более шестидесяти планов Исаакиевского собора, составленных придворным зодчим Монферраном».
Спеша выполнить последнюю волю покойного супруга о продаже Эрмитажу его коллекции древних раритетов, вдова обратилась с предложением в Министерство двора о приобретении уникальной коллекции придворного архитектора, запросив за нее смехотворную сумму в 140 тысяч рублей серебром. Однако назначенная для осмотра ценностей комиссия в составе недоброжелателей зодчего экспертов-академиков, припомнивших строптивому Монферрану его пренебрежительное отношение к ним, сочли назначенную вдовой цену весьма высокой, признали бóльшую часть предлагаемых раритетов вещами малоценными, «не редкими» и к тому же весьма низкого качества, уведомив в заключении министра двора о нецелесообразности приобретения коллекции Монферрана для Эрмитажа. Однако же сразу после этого решения к вдове покойного поступило предложение от немецкого миллиардера Ротшильда из Франкфурта о приобретении всей коллекции великого зодчего за два миллиона рублей. Ротшильд в это время собирался открыть в русской столице филиал своего банка. В.В. Антонов ранее упоминает в своей книге, что «агент Ротшильда уже приготовил задаток, но сделка расстроилась из-за происков придворного банкира Л. Штиглица».