ывать, говорить. Опиралась она при этом прежде всего на разработанное ею самой и опубликованное учебное пособие, начавшееся «Первое слово». Оно состояло из шести больших книг, подобных альбомам. Весь этот шестикнижный комплект вкладывался в большой футляр из толстого картона. Футляр был с завязками. Каждому из нас было выдано по такому комплекту. Каждая книжка имела своё назначение: там был материал для чтения, стихи для заучивания, картинки, по которым можно было сочинять рассказы, картинки для раскрашивания, фигурки для вырезания — человечки, животные разные, дома и прочие сооружения; были репродукции картин больших русских художников; обозначены разного рода творческие задания, вопросы, шарады, загадки. Предлагались темы для сочинения, сказок, пьес. Были тексты по истории, сведения по биологии и географии. Это «Первое слово» пользовалось в своё время признанием среди педагогов, но никогда позднее мне не приходилось встречаться с этими интересными книжками в мягких светло-серых переплетах с надписью крупными чёрными удлиненными буквами «Первое слово».
О чем бы ни велась речь на уроках — о больших реках страны, о русских богатырях, воспетых в былинах, о дубах или березах, о громе и молнии — всегда на первом месте было СЛОВО, и внимание к умению выразить в слове свои представления и знания учительницей оценивалось, а недостатки отмечались. Мы втягивались в беседы и поговорить любили. Интерес к теме не затухал. С арифметикой дело обстояло несколько иначе. Здесь ключ явно не был определен, но таблицу умножения знали назубок, складывать и умножать, вычитать и делить научились. Задачи решали без энтузиазма, а сидевшая на протяжении всего времени наших занятий за своим столиком в удобном кресле престарелая Лидия Прохоровна весьма часто хмыкала, следя за попытками своей дочери включить нас в вычислительные процессы. Однако всех научили быстро считать на счетах, чему и я, в свою очередь, обучила тётю Машу.
Занятия наши проходили за длинным столом с закруглёнными углами. Стол обтянут зеленым сукном, подогнанным плотно под деревянные края, а в них проложен желобок, использовавшийся нами как железнодорожный путь, по которому продвигали мы поезда, составленные из коротких вагончиков — карандашных огрызков. Паровозик тоже из карандаша, но несколько более толстого, чем вагончики. Такие огрызки мы накапливали, и они хранились не в общей большой коробке для карандашей и ручек, стоявшей в центре, стола, а в наших карманах и вынимались во время перемены. В эти заветные пятнадцать минут, отделявшие первый урок от второго, и начиналось движение поездов, шедших в разных направлениях, натыкавшихся друг на друга. Железнодорожные крушения случались постоянно. Постоянно вёлся и обмен вагончиками – красные огрызки менялись на синие, жёлтые - на очень редкие лиловые. Во время второй перемены мы завтракали. С собой при носили все дети примерно одинаковые завтраки (такая существовала договорённость между Марией Николаевной и родителями). Ели бутерброды с маслом и сыром, с маслом и колбасой, очищенную морковку, три-четыре редиски, яблоко. Конфеты никогда не приносили, но чай пили и только с подушечками «Люкс», которыми угощала нас всегда оживлявшаяся во время этой перемены Лидия Прохоровна. Подушечки «Люкс» держала она в большой старинной железной круглой коробке. На крышке – всадница, мчащаяся на белой лошади, с развевающейся вуалью, очевидно за зайцем, как мы думали, хотя зайца видно не было. Сами конфетки запомнились своей весёлой полосатостью –по белому фону - разноцветные полосочки, на одних подушечках – красные, на других зелёные, голубые, снова красненькие. Внутри что-то неуловимо ореховое, на вкус приятное. С ними мы и пили чай из низеньких кружечек, закусывая своими бутербродами. Потом шли ещё два урока а уж там в разные дни по-разному: то отправлялись на урок рисования на Арбат, то шли гулять на Новинский бульвар. Часа в три нас забирали домой. Приходила за мной тётя Маша.
Устраивались в комнате Марии Николаевны и спектакли, актёрами в которых мы были. Один спектакль назывался «В Африке». Пьеса составлялась с опорой на сказки Чуковского «Бармалей» и «Крокодил». Но многое добавлялось от себя и было дано право импровизировать. Черное население Африки и в том числе Бармалей выглядело очень натурально: на голову, руки и ноги каждого африканца натягивались чёрные обтягивающие его конечности чулки; чулок, надетый на голову, украшался вьющейся и, конечно, тоже очень чёрной шевелюрой, сделанной из нарезанной ленточками выкрашенной в чёрный цвет бумаги, свернутой колечками. На лице — прорези для глаз и для рта. Те, что для рта, обшиты кругом красной тряпочкой (или ленточкой), а вокруг глаз - белые круги, из-под которых проглядывают глаза настоящие и совсем не обязательно чёрные. На неграх – цветные трусы и чёрные майки. На запястьях - браслеты и ленты. Бармалей страшен своей бородой, кинжалом за поясом широких шаровар и белой с красным чалмой. Я исполняла роль одного из негров, а прекрасная девочка Марина играла Танечку, убежавшую вместе с братом Ванечкой в Африку. Ванечку изображал мальчик Боря Державин, а жуткого Бармалея - самый старший из нас — Миша. На роль Крокодила был приглашен его старший брат с устрашающим голосом.
Пальмы, попугаи и обезьяны рисовались на обойной бумаге и развешивались на ковре, украшавшем стену комнаты. Лианами служили длинные бельевые веревки. Красить их в зелёный цвет не позволили в связи с необходимостью дальнейшего использования в хозяйстве. Спектакль прошел с успехом. Мария Николаевна торжествовала, родители восхищались увиденным и услышанным, Лидия Прохоровна тоже была весьма удовлетворена и на следующий день выдала нам двойную порцию подушечек «Люкс». На уроки рисования мы собирались в комнате-столовой в квартире Шадриных. Комната небольшая, с большим прямоугольным столом и буфетом. Без окон. Над столом — большой абажур. Рисовали акварелью натюрморты. Ольга Александровна, руководившая занятиями, расставляла натуру с любовью. Она сама приносила то кувшин и пару апельсинов, выставляя их на фоне пунцовой салфетки, натянутой, а вернее, накинутой на что-нибудь высокое сзади и ниспадавшей на высокий столик, где помещены были то фрукты, то чучело уже немножко потраченной молью белки с орехом в лапках, то чугунок с ковшиком, то ещё что-нибудь. Урок продолжался полтора часа. Пока мы рисовали, она и направляла нас своими советами, и рассказывала о том, как обучалась живописи сама в свои юные годы, о том, как бывала на выставках, рассказывала о художниках несколько раз мы ходили рисовать в Музей изобразительных искусств на Волхонку. Для этого назначались специальные дни и шли туда утром. Поднимались на второй этаж, выбирали скульптуры по собственному желанию и рисовали простыми карандашами. Это было очень трудно. Народу в утренние часы в музее мало, посетители посматривали на нас, как казалось, с уважением, и мы чувствовали себя художниками. Правда, я сделала своим почти постоянным избранником греческого воина, фигура которого почти полностью скрыта круглым щитом. Он стоит на одном колене, из-за щита с одной стороны видна голова в шлеме и кисть руки, держащей длинное копье, а с другой стоит щита выглядывает пятка и часть ступни его ноги. Эта натура воодушевляла своей сравнительной простотой, но все же обманчива оказалась эта простота, и справиться с преклонённым воином было трудно. Позднее всякий раз, как приходила я в музей, всегда шла к скульптуре полюбившегося мне древнего грека.
10
Пришло время сменить группу на настоящую школу. Было мне почти десять лет, когда в августе 1935 года, в год рождения Марины, привезли меня из Сызрани. В этом возрасте учиться надо в третьем классе. В третий класс я и должна была поступать. Школу выбрали не сразу. Вблизи от нас находилась в то время только одна школа на Новинском бульваре, школа №13, но слава о ней шла плохая, а родителям, конечно, хотелось выбрать учебное заведение хорошее. Узнала мама о том, что существует образцовая школа №113, находящаяся в Среднетишинском переулке близ Малой Грузинской. Директор школы —Нина Александровна Леонтьева хорошо известна в учительских кругах, и хотя школа эта от дома была довольно далеко, решили остановиться на ней и туда отправились в самом конце августа. Но не всё получилось сразу: сказали, что надо меня проэкзаменовать, чтобы определить уровень подготовки. Странным показалось, что ребенка не определили в школу своевременно, а держали в какой-то группе, что противоречило всеобучу. Как-то даже и не хотелось директору откликаться на просьбу родителей и ни с того, ни с сего записывать ученика сразу в третий класс. Помогло, наверное, то, что мать сама была учительницей, да ещё во вспомогательной школе. Назначили экзамен на следующий день. Пришли мы с мамой утром. С третьим классом должна была работать учительница Лидия Ивановна Алексеева. К ней и направили. Первый раз оказалась я в школьном классе, первый раз села за парту, оставшись с учительницей с глазу на глаз. Поговорила она со мной, дала книжку, попросила прочитать указанную страницу, пересказать то, о чем прочитала. Потом задачку из задачника надо было решить, несколько примеров и ещё одну задачку устно. А потом писали диктант. После этого пригласила Лидия Ивановна в класс маму, и вместе с ней посмотрели они все, мною сделанное. Задачка решена неверно, в диктанте - две ошибки. Читала и рассказывала, — сказала учительница, — девочка очень хорошо. Результаты слабые. Но меня приняли. Мама была, как всегда, внешне спокойна и поблагодарила Лидию Ивановну. Я радовалась, что буду ходить в школу.
Первую неделю провожала меня тётя Маша, потом я ходила одна. Путь длинный - до Горбатого моста по нашему переулку, по Большой Конюшковской улице до зоопарка, потом по Большой Грузинской до Среднетишинского переулка (он почти напротив входа на Тишинский рынок), а здесь — третий дом от угла. Класс на втором этаже — 3-й «Б». Посадили меня на третью парту в первом ряду, у стены. Мне нравилось в школе, нравилось идти по широкому коридору, входить на перемене в большой зал, спускаться в столовую, садиться за стол, где уже стояли завтраки — салаты в мисочках, пюре с котлетой, компот. Нравилась Лидия Ивановна — спокойная и строгая, гладко на прямой пробор причесанная, с толстой косой, свернутой в пучок, с белым воротничком и в черном халате. Все учительницы в школе носили сатиновые халаты. Нравились уроки. И совсем не трудно было здесь учиться. Ошибок в диктантах я почти и не делала, задачки тоже получались, читать, рассказывать, рисовать умела. Не умела петь, а потому уроки музыки не очень любила. Но со временем и к ним привыкла. Учительница Марта Христофоровна каким-то образом определила, что у меня третий голос, и поставила рядом с теми, кто тоже пел этим голосом. Таких было мало, но мы старательно пели. Первой песней, которую разучивали мы на уроке пения в третьем классе, была песня про ребят из Германии. Начиналась она такими словами: