Удивительное событие произошло вскоре после этого. Как сейчас помню: в тот октябрьский день шел дождь, у меня был трехчасовый перерыв между занятиями на двух факультетах, и домой я не пошла, спустилась в подвал. На теперь уже хорошо знакомых полках стоят английские романы. Уже каждый побывал в моих руках, но вдруг замечаю книгу в синем переплете, определить которую не могу: прежде как будто бы её не видела. Беру, открываю и начинаю читать с середины. Текст завораживает, не отпускает, время останавливается и вместе с тем движется, охватывая годы, десятилетия в жизни нескольких поколений. Роман называется «Годы». Его автор — Вирджиния Вулф. Его никогда не переводили на русский язык. О Вирджинии Вулф я ничего не читала. От конца книги перехожу к началу, но надо уже уходить на занятия, о чем мне и напоминает Наталья Николаевна, чей рабочий день подходит к концу. Она сама предложила взять мне книгу домой на субботу и воскресенье, а утром в понедельник вернуть. Это было прекрасно! Вечерняя лекция кончилась в 19:20. Вышла из аудитории. У деканата перед расписанием стоит Костя и внимательно всматривается в него, изучает. Так бывало и прежде, но теперь его бдительность возросла: он хочет знать, не совпадают, мои лекционные дни и часы занятий с лекциями Б.И. Пуришева. Его побуждают к этому вспышки ревности. В последнее время они участились. Домой идем вместе. Ни в субботу, ни в воскресенье дочитать роман «Годы», а вернее перечитать его от начала и до конца, мне не пришлось. Зато пришлось выслушать сетования на то, что теперь, когда Костя закончил наконец-то своё обучение в МГУ, мне следовало бы уделять ему больше внимания, а потому в свободные дни надо хоть куда-нибудь да сходить всем вместе. В эту субботу к нам пришла Ира, и мы все отправились в Зоопарк, а на следующий день — в Парк культуры и Нескучный сад, где катались на каруселях и на лодке в пруду. С утра в понедельник «Годы» были дочитаны в подземелье, вскоре в одном из журналов «Иностранной литературы» за 1941 год я обнаружила статью Линдсея, написанную о скончавшейся английской писательнице Вирджинии Вулф, что, несколько прояснив её образ, побудило к поискам новых сведений об авторе заинтересовавшего меня романа.
45
В эту зиму мы все болели. Грипп охватывал каждого в нашей семье одного за другим. Все началось с Анюты, за ней последовали мы с Костей, на Горбатке плохо было с отцом, мама тоже перенесла простуду, удивительным было и то, что даже Мария Андреевна оказалась сраженной гриппом. До этого никто из нас не помнил, чтобы тётя Маша болела или хотя бы жаловалась на недомогания. А Ира даже попала в больницу, очень сильно замерзнув во время занятий физкультурой— это были лыжи, необходимую норму по бегу на которых ей, как и другим студентам, пришлось сдавать. Застудив придатки, она оказалась в гинекологическом отделении больницы на Радищевской улице, куда я ходила, передавая ей фрукты. Однако выписали её очень скоро, и все обошлось. Теперь она редко заходила к нам, да и времени ни у кото не было. Все учились, учили, готовились к занятиям, проводили занятия, выполняли уроки, водили на уроки. Жизнь шла своим чередом.
Весной, в марте, в наш институт приехала группа английских студентов на стажировку. Две недели они должны были провести в Москве, две в Ленинграде. Поселили англичан в гостинице «Бухарест», занятия проводились в Гавриковом переулке близ метро «Красносельская», где находился факультет иностранных языков. Стажеры эти специализировались в русском языке, изучение которого в те годы становилось все более интенсивным на Западе. Меня вместе с одной преподавательницей английского языка (ее звали Лидия Павловна) прикрепили к этой группе англичан как организаторов их досуга и в помощь передвижению по Москве. К утреннему завтраку надо было приходить в «Бухарест», завтракать вместе со стажерами, потом ехали на занятия, возвращались к обеду, называвшемуся теперь «ланчей», снова в гостиницу, а во второй половине дня, после пятичасового чая, отправлялись то в театр, то в поездку на автобусе по Москве. Иногда среди дня, нарушая ритуал чаепития, вернее, перенося его куда-то в другое место, отправлялись в музей. В субботу ездили в Загорск, в один из воскресных дней в Ясную поляну. Среди стажеров были студенты лондонского университета («Славоник скул», о которой услышала я тогда впервые), а также и из других университетских городов — из Лидса, Ливерпуля, Манчестера. Сопровождали их два преподавателя — мужчина и женщина по имени мисс Мёрфи. Она преподавала историю Англии в одном из колледжей в Брайтоне, куда любезно пригласила меня заезжать, подарив свою книгу о Пипсе и его дневниках.
Первый раз в жизни я видела англичан столь близко и общалась с ними. Начитавшись английских романов викторианской эпохи (впрочем, тогда мы говорили не о «викторианской Англии», а об Англии XIX века), хорошо зная о том, что было после смерти королевы Виктории по «Саге о Форсайтах» Голсуорси и по его же роману «Конец главы», я составила некоторое представление об «английском образе жизни» и «английском характере». Оно было подкреплено знакомством с некоторыми другими произведениями, среди которых в нашей стране в то время были весьма популярны романы Моэма, Олдингтона и Олдриджа. Живые англичане оказались не такими, как я думала. Они были веселыми, шумными студентами, людьми с хорошим аппетитом, легко справлявшимися с любыми блюдами, которыми их потчевали в гостинице. Они охотно съедали весь хлеб и сдобные булки, не чинясь, просили добавки к съеденному, не скрывая говорили, что занятиям предпочитают свободное времяпрепровождение, по залам музеев носились со скоростью метеоров, интересовались кафе и закусочными, им нравилось московское мороженое, они восхищались дешевизной московского транспорта, московским метро, в котором за низкую плату можно ехать в самый дальний конец города, они с удовольствием танцевали и пели по вечерам. Некоторые хорошо говорили по-русски, но очень немногие; однако всем хотелось слушать русскую речь, в почти все охотно вступали в разговор. Москва оказалась для них городом во многих отношениях неожиданным. До приезда сюда она представлялась им гораздо более патриархальной, не столь большой и шумной, не такой многолюдной. Впрочем, за несколько дней судить о пришельцах с Британских островов было, разумеется, трудно. Тем не менее, эта встреча произошла, став одним из подготовительных этапов перед предполагаемой, но все же пока мало реальной поездкой в Англию.
Шло время, но никаких очевидных признаков того, что такая поездка может состояться, не обнаруживалось. Зато все более странным становилось поведение мужа: теперь он был просто обуреваем ревнивыми подозрениями и стремлением выявить аморальность моих скрываемых от него и всех окружающих намерений. К тому же он демонстративно заявил о своём нежелании видеть у нас в доме любых посторонних людей, и в том числе Иру. Он не хотел, чтобы она у нас бывала, не хотел, чтобы я откликалась на её телефонные звонки, сам старался во всех случаях подходить к телефону. Хорошо зная моё расписание, он часто поджидал меня возле института, а иногда сопровождал меня даже в продуктовые магазины и в булочную, утверждая, что всякое может случиться с одиноко идущей по вечерней улице женщиной. Ночами он вновь стал беспокоен, снова мучили его тяжёлые сны и кошмары, днем он часто был раздражителен. В мае сообщили, что мне надо прийти в министерство высшего образования, находившееся на Рождественке, в иностранный отдел. Началось оформление для включения в группу по обмену специалистами с Великобританией. Заполнялись анкеты, было проведено спецсобеседование с работником иностранного отдела, с работником «первого отдела» нашего института Иваном Прохоровичем, дававшим рекомендации по поведению за рубежом и советы по активизации бдительности при общении с иностранцами. Затем через некоторое время, пройдя утверждение в райкоме партии, я должна была прийти для собеседования с работником ЦК КПСС на улицу Куйбышева. Не помню точно, в какой это было день, но помню, что когда ехала к центру в метро, то стало известно о закрытии выходов на площади Дзержинского, на площади Ногина. На площадь Революции выход до часа дня был открыт. Мне надо было успеть к часу тридцати. Площадь оказалась запруженной народом. Встречали его триумфальной поездки за границу Юрия Гагарина, совершившего год назад полет в космос. Проходы к улице Куйбышева были перекрыты. Я металась, натыкаясь на каждом шагу на милиционеров, охранявших порядок, спрашивала, как мне быть. Отвечали. «Проход будет открыт через час». Всё срывалось, в Англию я не попаду, не явившись в нужное место в назначенное время. Я стояла перед очередным заграждением и, кажется, плакала. Вдруг вижу, один из милиционеров мне подмигнул, я подошла, и он велел мне следовать за ним. сказав это строгим голосом. Я поднырнула под заградительный трос и пошла за ним. Он вывел меня к улице за вестибюль станции метро и показал, куда надо идти дальше. Нужное здание оказалось близко. Дежурный пропустил, найдя мою фамилию в списке, сверил её с партбилетом. Собеседование состоялось точно в назначенное время. Когда я шла обратно к метро, народ с площади Революции начал расходиться, ожидавшиеся машины с Гагариным и его сопровождающими проехали. Можно было беспрепятственно пройти к Кузнецкому мосту, а затем на Рождественку в Министерство, где инструктор иностранного отдела сказал, что теперь всю группу соберут в начале сентября и все необходимое сообщат своевременно через институт.
Летом мы с Костей и Анютой жили на даче в деревне Гигирево в четырнадцати верстах от Звенигорода. Жили в одном доме с семьей Злыдневых, с которыми познакомились и благодаря нашим детям сблизились. С женой Злыднева Таней Поповой мы учились на одном курсе в МГУ, она была студенткой сербской группы славянского отделения. Потом мы встретились в Доме ученых, куда она водила свою дочку Наташу, а я Анюту в группу французского языка, когда им было по 5–6 лет. Виталий Иванович Злыднев был научным сотрудником Института славяноведения Академии наук и знатоком Ивана Вазова, о котором была написана его диссертация, а теперь он занимался русско-болгарскими литературными связями. Злыдневы уже не первый год снимали дом в Гигиреве и предложили нам снять в этом же доме большую застекленную террасу, что мы и сделали. Лес — совсем рядом, река тоже. Место красивое. Дом стоит на краю деревни, перед домом — луг. До станции Звенигород ходит автобус от ворот на территорию большого дома отдыха, отстоящего от деревни метров на три