Но ничего из его списка не было близко к самой сути. Там не было по-настоящему стыдных вещей, того, что действительно делало меня плохим человеком. Он не знал о Евгении Ларине, в этом можно было не сомневаться. Это не очень спасало положение, ведь русские никуда не делись, и все-таки мне стало немного спокойнее.
Как я узнала, мои поступки отличались тревожным уровнем импульсивности. По словам Дэвида, он не понимал, в каких ценностях меня воспитывали, и впервые после того, как я осознала, что ему ничего не известно о моем бывшем любовнике, по крайней мере пока, я запереживала. Я боялась, что он может рассказать маме или дяде Хэлу о моем поведении. О вечере нашего знакомства. Да обо всем – по крайней мере из того, что знал сам.
Теперь я его жена, объяснил Дэвид, представляю его, и если не хочу разрушить брак, то должна доказать это на деле. Что именно – что я его жена или что не хочу разрушить брак, – неважно. Все сразу.
Больше никаких трат на платья от Valentino и подобные вещи, сказал он. Точнее, я могу тратить деньги как пожелаю, но буду получать лишь полторы тысячи долларов в месяц, их он будет снимать с нашего общего счета и выдавать мне наличными – сумму, между прочим, превышающую зарплату большинства мужчин, а они на нее содержат целые семьи, и вообще Дэвид планировал давать мне как минимум вдвое меньше денег, этого вполне хватало бы на траты по дому и мои собственные нужды, но пообещал моей семье, что обеспечит мне примерно тот же стиль жизни, к которому я привыкла.
– Ты должна научиться себя контролировать, Тедди, – пояснил он. – Я не должен делать это за тебя.
Он ожидал, что я буду благодарна – в конце концов, он пытается помочь. Я должна вести себя как взрослый человек. Научиться заботиться о себе, иначе никогда не смогу позаботиться о своей семье.
Мне стало ясно – никакого ребенка не будет. До тех пор, пока я не повзрослею.
– Мы вернемся к этому разговору, – объяснил он, – через пару месяцев. Сначала посмотрим, как ты будешь справляться.
Честно говоря, я была готова схитрить и заявить, что все вышло случайно, как сделала одна моя знакомая из университета, когда парень так и не подарил ей кольцо в течение выпускного года, но Дэвид был очень осторожен. Он не всецело доверял мне решать этот вопрос, если вы понимаете, о чем я; не хочу выходить за рамки приличий, так что не буду в подробностях расписывать его методы.
Я искренне хотела стать ею – женщиной, которой он мог бы доверять, которую бы любил; подругой и спутницей жизни. Фантазировала о том, какая она – жена Дэвида. Женщина, которой я ненадолго стала в наш медовый месяц, просыпалась посмотреть на рассвет и была довольна каждым мгновением, магией каждого дня, прогулкой с мужем по узенькой мостовой, пузатыми лимонами на деревьях, теплым солнцем и чувством, что мир поспел для нее. Казалось, мир – это щедрое гостеприимное место, а не ловушка и не поле боя.
Поэтому тогда, на кухне, в скромной одежде и с чистыми блестящими волосами, я поклялась стать лучше. И немножко поплакала, чего, я уверена, от меня ждали, а потом мы обнялись, он поцеловал меня, но не в губы, а в лоб, и в по-прежнему влажной белой рубашке ушел на работу.
А потом, расхаживая взад-вперед по кухне и пытаясь придумать, как измениться к лучшему, я поняла, что никогда не смогу стать такой женщиной. И стала фантазировать о побеге: как выбегаю из дома, сажусь в такси или ловлю попутку, и незнакомец везет меня вдоль всего побережья, на Капри или в один из городков, мимо которых лежит путь к острову – может, даже в тот самый с картины, если бы я только знала, где он находится, – и как я живу в небольшой квартирке, как себе и представляла…
Пока я с головой была погружена в мечты, зазвонил телефон, и я тут же, не дожидаясь второго гудка, сняла трубку – Лина Монтгомери приглашала меня на обед.
– Как вы себя чувствуете, дорогая? – спросила она и рассмеялась, когда я ответила:
– Да ничего.
– Просто «ничего»? Приходите на обед, выпейте бокальчик вина, мы быстренько приведем вас в чувство. Дорогая, как вы нас вчера повеселили; все только об этом и говорят!
По моему опыту, нет ничего хорошего в том, что все о тебе говорят, даже если говорят приятные вещи.
Но чем еще заняться, я не знала, а оставаться в квартире одной не хотелось – Тереза уже ушла, к тому же я все равно не посмела бы отказать жене посла, так что я снова отправилась на виллу Таверна, в этот раз на такси, поскольку Дэвид меня отвезти не мог, а добираться пешком не было времени.
9. Вилла Таверна
Днем вилла была еще прекраснее – нежно-персиковые стены главного здания, залитые лучами ясного летнего солнца, казались еще более притягательными. Прошлым вечером я так нервничала, ковыляя по длинной подъездной дорожке под руку с разгневанным мужем, что не успела оценить всю эту красоту: навес из плюща над входом, тонкие, как папиросная бумага, ярко-розовые и цвета фуксии бутоны бугенвиллеи, расползающейся по фасаду. Фигурно подстриженные самшиты в каменных вазонах, расставленных у коринфских колонн портика, и спускающиеся по бокам вистерии. Как и с большинством других примечательных вещей в Риме, невозможно было сказать, сколько лет этим вазонам и колоннам – двадцать или две тысячи.
Мужчина во фраке и с белыми перчатками – полагаю, это был дворецкий – открыл дверь и, цокая каблуками начищенных туфель по расписной плитке, провел меня через прихожую в сад за домом, где я сидела под звездами всего несколько часов назад. А потом, если верить Дэвиду, сняла обувь и, едва держась на ногах, бродила по лужайкам, танцевала и выставляла себя на посмешище. Лицо вспыхнуло от стыда, но я быстро успокоилась – в конце концов, ведь Лина сказала, что со мной было весело?
Не осталось ни следа от вчерашних длинных столов со строгой сервировкой, десятков позолоченных стульев Chiavari, посуды из стерлингового серебра и хрусталя. На лужайке ни единого окурка или мятой салфетки; похоже, в доме имелась целая невидимая армия слуг.
Лина сидела за маленьким круглым столиком на четверых, покрытым простой льняной скатертью с рисунком и сервированным всего на две персоны. Она встала поздороваться, и я увидела, что на ней длинное белое полупрозрачное платье с запахом, волосы гладко причесаны в пучок, в ушах золотые серьги-кисточки. Она выглядела утонченно, но расслабленно, воплощение калифорнийской непринужденности, по крайней мере, если верить тому, что я видела в журналах и кино, и я почувствовала себя ребенком в своем платье в «гусиную лапку» и нелепом кардигане, уже немного попахивающим козленком после дождя.
– Benvenuta![13] – воскликнула Лина, когда я подошла ближе. Она чмокнула меня в обе щеки, как накануне во время знакомства, и пригласила сесть.
– Уоррен просит его извинить, – начала она, как только я опустилась на стул, – но утром в выходные он любит ездить в посольство, чтобы побыть одному. В посольстве никого нет, и он может, как он выражается, «хорошенько пораскинуть мозгами».
Произнося эти слова, она рассмеялась и изобразила пальцами кавычки.
Я заметила на указательном пальце ее правой руки огромный желтый бриллиант и задумалась, настоящий ли он. А потом опомнилась: ну конечно настоящий. Я была единственной богатой женщиной в своем окружении, не смевшей позволить себе что-то дороже горного хрусталя.
Еще я отметила, что ногти у Лины длинные, как и мои, только нежного пыльно-розового цвета. Маме она не понравилась бы, подумала я.
– Мне нравится ваше кольцо, – сказала я, и она улыбнулась.
– Если бы Уоррен не был таким примерным мужем, – прошептала она, хотя на лужайке кроме нас никого не было, – можно было бы подумать, что он в чем-то сильно провинился, раз подарил его.
Должно быть, на моем лице отобразилось смятение, потому что она снова засмеялась и сказала уже громче:
– Не переживайте. Это подарок на годовщину. Bulgari.
– О, прелестно, – искренне ответила я.
– Когда мужчина дарит вам украшения, ни за что не отказывайтесь, – дала совет Лина, будто я часто оказывалась в подобной ситуации. – Неважно, от кого они и почему. Считайте их своей страховкой.
Официант пересек лужайку и подошел к нам с бутылкой «Франчакорты» и белым льняным полотенцем на руке, и, пока Лина на секунду отвлеклась на него, беседуя на безупречном итальянском и, судя по жестам, заказывая еще какие-то блюда, я думала о том, как, должно быть, здорово жить такой жизнью. В такой потрясающей обстановке, с мужем-послом, покупающим тебе прекрасные кольца с бриллиантами. Дэвид никогда не сделал бы ничего подобного – уж точно не после той реакции на стоимость моего платья. Даже мое обручальное кольцо было простым, без украшений, и не от какого-то известного бренда; на нем не было гравировки Tiffany или Cartier.
Я вспомнила слова Лины, что сегодня Волк уехал в посольство, чтобы побыть одному; я надеялась, что Дэвид ему не помешает. Я представила Волка в его кабинете – о котором пока была только наслышана, – в этой легендарной комнате с трофеями на стене, как он, высокий и привлекательный, стоит и, щурясь светло-голубыми глазами, глядит на чучело своего давнего врага – волка, размышляет о мировых проблемах и пытается найти им решение.
А потом его прерывает Дэвид, входит во влажной мятой рубашке, поправляет очки на носу, предлагает обсудить какую-нибудь мудреную деталь в экономическом отчете.
Нет, никуда не годится; хоть бы Дэвид его не потревожил.
Лина весело щебетала несколько часов, рассказывая мне истории из голливудской жизни, а официанты приносили белую рыбу, приготовленную на гриле, в лимонном соусе, спаржу, артишоки и другие незамысловатые блюда, и все в прекрасной подаче.
Она ела спаржу руками, держа снизу и откусывая сверху, как стебель сельдерея, а поймав на себе мой взгляд, издала очередной очаровательный смешок и сказала:
– Ах, Тедди, не правда ли, приятно есть руками? Я не прочь немножко запачкаться.