на прощание на выходе из кафе. – На улице пекло, а ты одета как монашка.
Она была права – я начинала потеть в кардигане. Носить кофты вошло в привычку, поскольку это помогло мне наладить отношения с Дэвидом, и я ходила в них даже в его отъезды. Но в этот раз я сняла кардиган и позволила солнцу ласкать мне плечи, пока шла пешком до Трастевере.
Когда я вернулась в квартиру, оставалось еще достаточно времени для того, чтобы одеться и накраситься, что было очень кстати; я поработала над макияжем глаз, пожирнее подвела веки и приклеила любимые накладные ресницы – «Ребенок в душе́» от Andrea.
В новую блестящую сумочку я сложила все, что потребуется вечером: салфетки, помаду и пудру; металлические элементы утяжеляли сумку, и, как только я ее перекинула через плечо, цепочка впилась в мягкую кожу, но мне нравилось, какой массивной она была, как оружие. Это был последний писк моды; все модные редакции сходились во мнении, что эта сумка – главный тренд сезона. Дэвид, посмотрев на нее, наверняка сказал бы, что звенья выглядят как ключи от алюминиевых банок, скрепленные степлером; но он никогда ее не увидит, по крайней мере до тех пор, пока я не смогу с уверенностью заявить: «Эта? Ах, она у меня уже давно!»
К его приезду я собиралась запрятать ее поглубже в шкаф, чтобы он не узнал о шопинге, да и какая разница, все равно он ничего не смыслит в моде, не осознает силы этих вещей – одежды, сумок, туфель, а также ногтей и ресниц.
Взглянув на себя в высокое, во весь рост, зеркало рядом с гардеробом, я решила, что выгляжу безупречно. От прежней Тедди не осталось и следа.
Я вызвала такси до виллы Таверна: когда Дэвид путешествовал, я автомобилем не пользовалась. В Далласе я повсюду передвигалась на машине, на моем выполненном на заказ «Ти-бёрде», но Дэвид не разрешал ездить по Риму на его маленьком драгоценном «Фиате» из-за водителей, гоняющих по древним извилистым улочкам как сумасшедшие. Я была не прочь прогуляться, но до резиденции посла пришлось бы идти больше часа, а на улице стояла жара. К тому же я была на каблуках, в своих лодочках от Dior, и хотела выглядеть на мероприятии идеально.
Наверное, нужно признать, что даже в красном платье, даже при том, что у меня наконец появились друзья в Риме, я нервничала. Я боялась идти на вечеринку одна, без Дэвида, который направлял бы меня, был бы моим амортизатором или бордюром вдоль дороги.
Такси высадило меня у ворот виллы Таверна. Я вышла из машины и провела пальцем над верхней губой – я потела, вдруг от этого испортился бы макияж? И как после семи вечера может быть так жарко?
Как и было обещано, у ворот столпились папарацци. Красивые мужчины с голодным взглядом, шакалы в костюмах и с серебряными фотоаппаратами-гармошками в руках, высматривающие знакомые лица. Когда я подошла, они обернулись на стук моих каблуков, как на шорох затаившегося в кустах зайца, и, на секунду запаниковав, я прикрыла лицо руками. Поспешно прошла через ворота, мимо широкоплечих молодых морпехов в красивых ярких мундирах, и попала в сад перед виллой Таверна.
Фотографы не стали кричать мне вслед «синьора, синьора», как Софи Лорен, Аните Экберг и другим, когда те выходили из какого-нибудь бара на виа Венето – обычно из «У Гарри» или «Парижа».
Прогуливаясь по саду, я не могла не остановиться, просто чтобы насладиться мгновением. Деревья были усыпаны огоньками, медный духовой оркестр на двадцать восемь инструментов играл под гирляндами из живых красных, белых и синих цветов. Эти цветы, должно быть, стоили целое состояние. Красные розы и воздушные синие и белые гортензии. В ослепительно белых шатрах поставили электрические вентиляторы, охлаждавшие влажный вечерний воздух, чтобы можно было хоть немного вздохнуть.
Я оглядела толпу в поисках знакомых лиц и увидела в ближайшем шатре компанию женщин, среди которых были Анна и Марго, и поспешила к ним.
На вечеринках, куда приходишь одна, спасение заключается именно в этом – нужно как можно скорее найти себе подругу.
Я поздоровалась со всеми, поцеловав каждую девушку сначала в одну, а потом в другую щеку – Марго и Анну, потом Барб, жену юрисконсульта; Эстер, чей муж был представителем президента при Святом престоле; Китти, чей муж вообще не работал в посольстве, но был американским кинопродюсером и занимался каким-то проектом на «Чинечитте», а она оставила детей с матерью в Лос-Анджелесе и поехала за ним в Рим, потому что, по ее собственным словам, держала мужа на коротком поводке, – что легко было себе представить, учитывая их с Кальвином разницу в габаритах. Китти предпочитала проводить время с женами служащих в посольстве, женщинами, учившимися в тех же школах для девочек и женских колледжах, что и она, нежели с восходящими звездами, которыми кишели съемочные площадки мужа.
– Я люблю общаться с серьезными женщинами, – сказала она однажды, – а не с какой-нибудь крашеной блондинкой из Манси в Индиане.
Такое сравнение натолкнуло нас на мысль, что на площадке присутствовала конкретная крашеная блондинка, но никто не захотел расспрашивать об этом Китти.
– А где же Дэвид? – спросила Барб, когда мы запаслись прохладными напитками у сновавшего среди гостей официанта. Ее Джим стоял неподалеку у края шатра и беседовал с Волком.
– Не смог прийти, – ответила я. – Он в Милане, сами понимаете, эти мужчины. Вечно в разъездах, вечно с головой в работе.
Я посмеялась.
Барб посмеялась тоже, а потом добавила:
– Знаешь, мне кажется, у меня обратная проблема. Мой всегда под боком, вечно сидит дома и спрашивает: «Барб, чем занята?» Всюду ходит за мной по пятам.
На тонких губах Марго заиграла едва заметная улыбка, когда она произнесла:
– По правде, Барб, я уверена, что ты благодарна ему за это, что он проводит время дома, с тобой, и ты всегда знаешь, где он.
Она повернулась ко мне:
– Тедди, ты, наверное, переживаешь, что Дэвид так часто уезжает?
– Ну, он всего лишь в Милане, – ответила я. – Хотя, надеюсь, в следующий раз он возьмет меня с собой. Я бы пробежалась по магазинам!
Я снова посмеялась, приглашая остальных последовать моему примеру, но женщины молчали, только Анна издала короткий смешок.
И тогда я стала думать о том, что именно меня должно беспокоить в отъездах Дэвида, но не могла спросить об этом Марго и доставить ей удовольствие своей неосведомленностью или дать понять им всем, моим новообретенным подругам с их присущей выпускницам колледжей самоуверенностью, дипломами Редклиффа, компетентностью и одновременной бестактностью Новой Англии, что я почти ничего не знаю о своем муже, понятия не имею, чем он занимается каждый день, хотя уже несколько недель работаю с ним в соседнем здании.
– Ой, смотрите, – воодушевленно прошептала Китти, и я была благодарна ей за смену темы, но лишь до тех пор, пока не увидела, куда она показывает.
К Джиму, мужу Барб, и послу подошла компания мужчин, все обменялись рукопожатиями.
– Они здесь! – в голосе Барб тоже звучал восторг.
Я снова очутилась в вагонетке в парке «Шесть флагов над Техасом», провалилась в тоннель у салуна-гостиницы и летела вниз.
Ведь, конечно же, как я могла подумать, что смогу избежать этого момента? Глупая, наивная Тедди. Подошедшие были из русского посольства, а среди них – блондин с темными, как у кролика, глазами.
Волк обратил на нас острый взгляд своих голубых глаз и улыбнулся – в тот миг мне показалось, что улыбка предназначалась именно мне, и я снова заподозрила, что он может знать, – и они с Джимом неторопливой походкой направились к нам, оставив русских неловко топтаться у стойки.
– Дамы, у меня для вас кое-что интересненькое! – радостно заявил Волк, впрочем, стараясь не повышать голоса. Он светился, словно мы перенеслись в рождественское утро и на дороге у дома стоял новенький «Бьюик» с нашими именами и бантом.
– Хотите познакомиться с самыми настоящими коммунистами из плоти и крови? – спросил он.
– А это безопасно? – спросила Барб. – Разве они все не шпионы? Дорогой, ты говорил… – она умолкла, поймав на себе взгляд мужа.
Волк только посмеялся.
– Ну, видите ли, нам пришлось их пригласить. Они позволили нам посетить их этот, как его… Национальный праздник. Как же он называется?
– Первомай, – подсказал Джим. – Это как наш День труда.
– Странное было сборище, – сказал Волк. – Очень странное… Особенно эта музыка.
Он почесал подбородок, на несколько секунд уйдя в собственные мысли.
– Много криков, а потом что-то вроде церковного пения. Жуть.
Он снова оживился.
– В общем, нам пришлось их пригласить – показать, как выглядят нормальные вечеринки. Ну как, дамочки, – сказал Волк, и этого я боялась больше всего, – хотите познакомиться с русскими Ваньками или нет?
Мы все кивнули – и я наверняка тоже, ведь от меня этого ждали, – и Волк взял меня под руку и повел вперед, но только потому, решила я, что я стояла к нему ближе всех, а не потому, что ему было известно об определенных причинах, по которым я не горела желанием знакомиться с теми мужчинами. По пути Волк шепнул мне на ухо:
– Покажем им, что такое истинная американская красота, как много они упускают со своими матрешками – этими крепкими тетками с пропагандистских плакатов, у которых руки размером со свиную рульку.
Наверное, я не нашла бы в себе сил передвигать ноги и тащить себя вперед, если бы в те несколько секунд, что мы проделывали путь до русских, внутри не теплилась безумная надежда на то, что Юджин – Евгений – меня не вспомнит. Быть может, он увидит перед собой лишь новую женщину – доведенную до совершенства безупречную Тедди. Настоящую незнакомку. Может, печальная, ненормальная, отчаявшаяся Тедди шестилетней давности пропала навсегда.
Я могла думать только об этом, когда мы подошли к мужчинам и всех представили друг другу, каждую жену каждому из коммунистов:
– Приятно познакомиться, господин Ларин, – сказала я, когда очередь дошла до меня, и увидела, как в его животном взгляде мелькнули огоньки узнавания, и почувствовала, что мой голос звучит легко и непринужденно, словно передо мной всего лишь очередной незнакомец. Так странно было тонуть в мутной воде озера Каддо, понимая, что ни одна живая душа меня не слышит.