Если уж обычные вещи имеют такую власть, что говорить о необычных?
– Вижу, ты думаешь. – Алиса засмеялась, на лице ее обнаружился ехидный прищур. – Чудесное зрелище.
Мишке захотелось ее стукнуть – ну сколько можно насмехаться?
– И вообще, тебе пора идти, – продолжила девчонка. – Иначе рискуешь в театр опоздать.
В голову словно ударила молния – точно, у них же сегодня с утра представление в Большом театре, он даже помнит во сколько, и наверняка там получится отыскать Анну Юрьевну и одноклассников! И еще надо попытаться оживить телефон, вдруг тот прекратил забастовку и сегодня заработает?
– Да, конечно, – сказал Мишка. – Но ведь если я выйду, меня опять эти двое учуют?
Вспомнились Охотники на вечернем Арбате, равнодушное лицо плечистого, его черная бандана и косуха, алчный, хищный взгляд лохматого, его помятый камуфляж и длинные, как у обезьяны руки.
По спине пробежал холодок.
– Истинно так. – Алексей Федорович кивнул. – Но ты же не можешь сидеть здесь всегда? Неведомо, помимо того, настигнут тебя Охотники или нет… На все воля божия.
И он перекрестился.
– Да, конечно. – Мишка отогнал малодушное желание и в самом деле остаться в этой квартире: может быть, пройдет день-другой, и о нем забудут, да и телефон удастся отремонтировать?
Но нет, так нельзя, что будет с мамой и папой?
Да и не хочется выглядеть трусом и перед самим собой… и перед Алисой тоже.
– Да, – повторил он, откладывая молоток. – Я пойду. Спасибо, что пустили переночевать.
– Я тебя провожу, – заявила она и поднялась. – Кучка, ты никуда не идешь!
Пес заворчал, засучил хвостом, показывая, что не согласен, но дисциплинированно остался на месте.
Алексей Федорович проводил Мишку до двери, подождал, когда тот оденется, а затем перекрестил и обнял.
– Ты все одолеешь, отрок, я верую, – шепнул он на ухо. – И буду молиться за тебя.
Пока ехали в лифте, Мишка смотрел в стену, Алиса что-то напевала тихонечко.
На улице вновь шел снег, не такой обильный, как вечером, а легкий, почти невесомый. Москва, вся в свежих сугробах, выглядела точно огромный торт в белой праздничной упаковке. Прохожих не встречалось, машины проезжали редко-редко, и казалось, что исполинский город опустел.
– Ты, конечно, можешь поехать на метро, – сказала девчонка, когда они вышли к реке. – Только пешком тут не так далеко… Два километра пройти сумеешь?
– Сумею, – буркнул Мишка.
На тренировках он порой пробегал в десять раз больше, а один раз даже полумарафон сделал.
– Тогда тебе вон туда… – И она рассказала, как дойти до Большого театра.
– Мы увидимся? – спросил Мишка, как тогда, в метро, и вновь, как ни старался удержаться, покраснел.
– Кто знает? – Алиса улыбнулась, подмигнула и пошла прочь.
Мишка некоторое время стоял и смотрел ей вслед, пытаясь понять, что с ним происходит – почему ему, с одной стороны, приятно находиться рядом с этой москвичкой, а с другой – она так его раздражает?
Ну а когда стройная фигурка в цветастом комбинезоне и остроконечной шапке исчезла из виду, он с размаху стукнул себя кулаком по лбу – вот остолоп, даже не подумал спросить у Алисы телефон или лучше фамилию, чтобы потом отыскать ее во «ВКонтакте»!
Девчонок с таким именем в Москве должна быть не одна сотня!
Хотя ведь промелькнула такая мысль за завтраком, но тогда он постеснялся.
Мишка сердито засопел, развернулся и зашагал через мост, не глядя по сторонам. Злиться на себя он перестал, только свернув прочь от Кремля, и обнаружил, что идет вслед за двумя мужчинами.
Москвичи разговаривали, и он невольно прислушался.
– Э, а ты не слышал, брат, что сегодня ночью в Третьяковке было? – спросил тот, что шел справа, повыше, в шапочке петушком. – Э, прям криминал настоящий, преступление века!
– Неа, – откликнулся второй, без головного убора, со снежинками на черных, с сединой волосах.
– Сторожей связали, вломились внутрь, да только ничего не взяли! Удивительно, да? – Обладатель шапки-петушка даже рубанул ладонью воздух, показывая собственное изумление.
– Да взяли, не может такого быть… что ж, они, идиоты? Что-то очень ценное и маленькое.
– Картины маленькими не бывают!
При этих словах Мишке вспомнился зал, где они с Алексеем Федоровичем общались ночью – вот туда никакие грабители не доберутся. А потом он ускорил шаг – нет времени слушать чужую болтовню, нужно прийти пораньше и встать так, чтобы видеть всех, кто идет в театр.
Жалко, что мобильник сломался, а часов у него нет.
Хотя почему нет, вон в кармане тикают?
Но нет, после того что он узнал, даже трогать золотое «яйцо» было противно, не то что разглядывать черные циферблаты. Поскорее бы встретиться с Анной Юрьевной и все ей рассказать – она историю преподает, знает много всего, может быть, посоветует что-нибудь.
Посоветует, если поверит в случившееся… а ведь может и не поверить.
Но даже если так, то часы можно будет отдать взрослым, а сам он рядом с классной окажется в безопасности.
И приободренный, Мишка добавил шага.
Появившийся из-за угла Большой театр он узнал сразу: колесница с четырьмя конями над входом, белые колонны и светло-бежевые стены, небольшой сквер с лавочками и мертвым сейчас фонтаном.
Вот только здесь никого не было – то ли он пришел слишком рано, то ли опоздал.
Мишка заторопился, взлетел по ступенькам, потянул на себя тяжелую дверь из коричневого дерева. В вестибюле оказалось так же пустынно, как и снаружи, кассы закрыты, вход в театр охраняла сурового вида билетерша, седоволосая, аккуратная, в туфлях на каблуках и сером костюме с юбкой.
– Ты куда, мальчик? – спросила она, когда Мишка подошел поближе.
– Ну, я… наши уже прошли, должны быть уже там, я отстал… мы не из Москвы, – принялся сбивчиво объяснять он, понимая, что ничего не вышло, он явился поздно: через стеклянные двери видно, как от гардероба отходят двое белобрысых мальчишек в сопровождении папы и двигаются торопливо, едва не бегом, а значит, опаздывают.
Внутри похолодело от предчувствия неудачи.
– Хочешь пройти? – спросила билетерша. – А билета у тебя нет, так?
Мишка кивнул и уставился в пол, ожидая, что сейчас ему велят отправляться на все четыре стороны.
– Ты и вправду не из Москвы, наши мальчишки куда более наглые и намного хитрее, – задумчиво проговорила она. – Ну а кроме того, никого из них и пряником в театр не заманишь. Пустить тебя здесь я не имею права, но смотри, выходишь обратно, сворачиваешь направо за угол, и там будет такая неприметная дверь. Через пять минут я буду ждать тебя там. Но поспеши!
– Э, спасибо вам, – только и сказал Мишка.
Дверь, украшенную табличкой «Служебный вход», он отыскал без труда.
Постучал, тихо скрипнули петли, и из открывшейся темной щели послышался знакомый уже голос:
– Давай быстрее.
Она взяла Мишку за руку и повела за собой – сначала по узкой лестнице, где было пыльно и грязно, затем по темному коридору, где он вовсе ничего не видел, шел едва не вслепую. Послышались далекие голоса настраиваемых труб, скрипок и еще каких-то музыкальных инструментов, приглушенный ропот, впереди распахнулась еще одна дверь.
– Тебе сюда, – сказала билетерша. – Сиди тихо, после спектакля я тебя выведу.
Мишка переступил через порог, а сделав два шага вперед, уперся в низкий бортик.
Сообразил, что находится в ложе, а впереди заполненное тьмой обширное пространство, где выделяется ярко освещенная сцена и как раз поднимают занавес, тяжелый, багровый, с золотыми кистями…
Офицер милиции взял трубку лишь с шестого или седьмого гудка, и в голосе его прозвучали интонации важного, исключительно занятого человека, которого отвлекают от дел назойливые людишки.
– Да?
– Это вас Леденцова беспокоит, из Нижегородской области, – сказала Анна Юрьевна. – Помните, вчера я у вас была… по поводу мальчика пропавшего, Миши Котлова…
– А, конечно, да, – отозвался милиционер лениво. – К сожалению, не могу порадовать.
– Да? – Сердце Анны Юрьевны упало.
Она эту ночь почти не спала, пила успокоительное, все ждала, когда запиликает телефон и ей сообщат, что Миша нашелся. Крепилась, утешала себя, что ее просто не хотят беспокоить в поздний час, дают отдохнуть, но утром обязательно позвонят.
– Но и огорчить тоже не могу, – продолжал милиционер. – Ведь мы могли найти его, хм… Понимаете меня?
– Нет, – сказала она.
– Ну, в больнице или в морге, или даже мертвым на улице, но ведь не нашли. – офицер хохотнул, показывая, что это шутка, но от его смеха Анну Юрьевну покоробило. – Скажите лучше, во сколько у вас поезд? Вы ведь сегодня уезжаете?
– Да, в шестнадцать сорок пять с Курского.
Ну да, пять часов в поезде, затем в автобус, чтобы к ночи вернуться в родное Заволжье.
Но как вернуться туда без Миши? Как посмотреть в глаза его родителям?
– Хорошо, понял вас… – Милиционер умолк, должно быть, записал время отправления. – Если будут новости, я обязательно сообщу вам, не сомневайтесь. Ситуация под контролем…
Это все были дежурные фразы, гладкие и бессмысленные, как пластиковые фрукты.
– Да, – сказала Анна Юрьевна и нажала «Отбой».
– Ну что? – спросила Елена Владимировна.
– Ничего, ничего пока…
Дети стоят рядом, видят лицо классного руководителя, и значит, нельзя показывать, как она расстроена.
– Пойдемте в зал, спектакль скоро начнется, – проговорила Анна Юрьевна, натягивая на лицо улыбку.
– А что Миша? – неожиданно подала голос Света Лапырева. – Он найдется?
Ну да, и еще на десяти лицах написан тот же вопрос, в глазах тревога и непонимание – обычные школьники, из благополучных, в общем, семей, неожиданно столкнувшиеся с такой стороной жизни, о которой они раньше не знали.
– Обязательно. – В это слово Анна Юрьевна вложила как можно больше той веры, что у нее еще оставалась. – А сейчас нам нужно идти, вот-вот дадут третий звонок, а мы еще места не нашли!