– Как ты думаешь, – улыбается Ео, – могу я что-то знать или предвидеть? То, чего ты, находясь на Земле, предвидеть не можешь?
– Можешь, – кивает Тоша, уже понимая, куда клонит Ео.
– Вот поэтому.
Ждать подтверждения его слов не приходится долго. Уже в понедельник к Антону подходит старшеклассник, который хохотал, когда били Ромку. Как его зовут, Тоша не знает, все называют этого прыщавого и худосочного парня Сельдью.
– Ты это… слышь… – говорит Сельдь, протолкавшись на перемене к парте Антона, который складывает книги и тетради в портфель. – Разговор есть, понятно? Можешь после школы? На пару слов?
– Зачем? – спрашивает Антон, перенимая у Сельди манеру говорить вопросами.
Тоша понимает, что бить его за вчерашнее не будут. Вряд ли кто-то понял, что это он помешал избиению. Но и общаться с гоп-компанией Краса совсем не хочется.
– Разговор есть, – повторяет Сельдь. – Тебе че, трудно?
– О чем? – не сдается Тоха.
– Короче, – Сельдь наклоняется и шепчет на ухо, – жизнь дорога – придешь сегодня, понял? Или пожалеешь. – Он отстраняется, глядя, какое впечатление его слова производят на Тошу. – Я не шучу, – добавляет он, когда понимает, что собеседник не задрожал и вещи в портфель продолжает складывать с тем же спокойствием.
– Хорошо, я приду, – вздыхает Тоша. – У меня пять уроков.
– Блин, у нас шесть, – говорит Сельдь. – Плевать, после пятого ждем за школой.
За школой курят Сельдь и Паха – еще один из свиты Краса. С ними какой-то незнакомый парень. На вид он на пару лет старше шестнадцатилетних Сельди и Пахи. А те настолько же старше Тоши. Незнакомец высокого роста, в длинном черном плаще. Волосы темные и тоже длинные.
– Привет! – Он дружелюбно протягивает Тоше широкую ладонь.
– Здравствуйте, – говорит тот, пожимая.
– Можно на ты, я не настолько старше, – улыбается незнакомец. – Зови меня Стасом.
– Хорошо, – пожимает плечами Тоша. – Я – Тоха.
– Это я уже знаю. – В полутьме школьного «заугла» кажется, что глаза Стаса блестят – так бывает у человека азартного. – Вот какое дело, Тоха… Ты ведь особенный, правда?
– В каком смысле? – напрягается Тоша.
– Ты знаешь, о чем я. Видения, голоса, может, ауры у людей видишь. Способен на… – он подыскивает слово, – нестандартное, скажем так.
Тоша молчит. Но на прямой взгляд Стаса пожимает плечами.
– А на днях ты остановил разбушевавшегося… как его, Серый? – Сельдь, которого, оказывается, в миру зовут Сергеем, подкидывает: «Крас». – Да, Краса! Ты же не дал ему побить твоего товарища?
– Хотел помешать, – опять пожимает плечами Тоша, надеясь, что имеется в виду попытка встать между Красом и Ромкой.
– Хотел? – Стас оборачивается к Сельди. – А пацаны говорят, ты невидимой стеной приятеля защитил. Нет разве? Причем одним взмахом руки стену создал. Врут?
По блестящим глазам Стаса Антон понимает, что обмануть не удастся. Этот длинноволосый уже сейчас знает больше, чем Тоша может представить.
«Он такой… Ну, почти такой, как Ео…» – завороженно глядя в глаза Стаса, думает Тоша. Мысли мечутся. Никогда и никто ранее не говорил с ним об «этом». Да, и знали не многие. Разве что мама…
– Мам, кажи, ты их видись?
– Кого, Тоша?
– Мачика и девочку… Вот этих… – Маленький Тоша тычет пальцем перед собой.
– Но там же нет никого, Тоша. – Мама вправду пытается понять, на что указывает ее трехлетнее чадо. Но в комнате Тоши только они вдвоем, а палец сынишки направлен в сторону книжного шкафа.
Он видит их с рождения. Хотя слово «видит» – неверно. Их нет там, куда Тоша смотрит. Лица мальчика Ео и девочки Ло размыты. Будто они за тюлевой занавеской в окне или на экране гаснущего телевизора. Окно это чуть слева и сверху от Тоши.
Вообще Тоша с детства замечает всякие несообразности: то фиолетовое свечение над чьей-нибудь головой, то странный косой луч, пробегающий перед взором, когда закрыты глаза.
Вскоре Тоша, привыкший к тому, что не все видят такое, перестает удивляться. Точнее, он решает для себя, что непонятное видят все, но говорить об этом не принято. Это секрет. Лишь когда становится старше, понимает, что это не так.
Ео и Ло росли вместе с Тошей – то есть всегда оставались чуть старше. У Ео темные волосы и челка. Глаза веселые, хитрые и… добрые. Тоша всегда хотел, чтобы у него был такой старший брат. Ло блондинка – с двумя косичками и даже будто бы маленькими бантами. Кажется, у нее и веснушки есть, хотя Тоша мог и выдумать, ведь их разглядеть в «окне» невозможно. Ло тоже очень добрая – у нее всегда такое лицо, будто она приятно удивлена.
Последнюю попытку рассказать о них Тоша предпринимает в шесть лет. И снова с мамой. Она, пряча испуг за полуулыбкой, касается сыновьего лба сначала ладонью, потом губами. Слегка отстраняется и пристально смотрит в глаза.
«Только бы не сумасшедший», – думает она.
Подозрения на душевную болезнь сына есть давно – ведет себя не так, как все, с друзьями общается мало, зато все время разговаривает сам с собой. Все дети разговаривают сами с собой, но Тоша – особый случай. Как обычно ребенок разговаривает с игрушками? На все голоса и за всех персонажей. А Тоша скажет что-то и ответ слушает. Нет, не с самим собой разговаривает обожаемый мальчуган мамы Риты. И не с солдатиками или машинками. Не с плюшевым мишкой Томом. В щель замочной скважины старой, побеленной двери Рите видно, что смотрит Тоша куда-то вверх и немного влево. А время от времени сынуля заговаривает сам с собой и на людях: в автобусе, в кассе кинотеатра, в магазине… И все время смотрит влево и вверх.
Тоша называет мальчика из видения Ео, а девочку Ло. Они появляются, когда сами хотят – вызвать их невозможно. Да Тоша и не пытается, – он относится к их «визитам», как к солнышку, которое то на небе, то за тучами. А вечером и вовсе прячется далеко-далеко за домами. Что толку звать его обратно?
Чаще всего Ео и Ло возникают неожиданно. Вдруг Тоша краем глаза начинает видеть слева и сверху засвеченный кадр. Как в кинотеатре, когда фильм уже кончился, двери из зала открыты в свет летнего дня, но экран еще не погас.
Вот Тоше четыре года и между ним и детьми за «окном» происходит такой разговор:
– Ну, как ты? – спрашивает Ео, а Ло удивленно улыбается.
– Не знаю, – пожимает плечами Тоша и вздыхает.
– Что ты помнишь о нас? – мягко спрашивает Ло.
– Вы – мои лучшие друзья, – говорит Тоша. – Самые-самые.
– Да, – улыбается Ло, а Ео кивает. – Мы очень давно вместе. Очень давно.
Тоша знает, что это правда, но не может ничего вспомнить о том, что было раньше. Появляются размытые кадры – неясные, как те же пятна на экране в открытом зале. То ли это было когда-то, то ли рябит в памяти картинка из вечно включенного телевизора. Мама Рита не любит тишину, а потому телек затихает только на ночь.
Ео и Ло никогда не являются, чтобы сообщить что-то или предупредить. Слезы унять, рассмешить, подсказать у школьной доски – никогда. Будто для них это совсем не важно. Они появляются просто так. Будто соскучившись. Говорят не всегда – иногда только смотрят на Тоху и улыбаются. Но даже во время таких встреч он узнает что-то новое. Тоша это чувствует, но сказать, что именно он понял-узнал, не смог бы.
Ло исчезает из «окна» навсегда, когда Тоше почти девять. Ео появляется один и все так же по-доброму полуулыбаясь, говорит, что Ло больше в «окне» не появится.
– Почему? – спрашивает Тоша огорченно.
– Время пришло, – улыбается Ео.
Тоша выбегает из комнаты плача. Почему-то долго не может принять эту новость. Дня три ходит грустный. Да и Ео после того случая навещает его реже. Оба понимают, что отныне в их общении им будет чего-то, точнее, кого-то недоставать.
Но в ту зиму, когда Крас побил Ромку, Ео появляется чаще, чем в последние годы.
Стас объясняет Антону многое. Про энергию, ауры, про то, как с тем и другим надо работать. Для Тоши все это и ново, и нет. Сейчас, в восьмидесятых годах двадцатого века, разговоры на подобные темы стали популярными, но многое из того, что рассказывает Стас, Тоша уже откуда-то знает – и не из телевизора. То ли от Ео и Ло во время их молчаливых встреч, то ли с более ранних времен. Тех времен, когда Тоша еще был другим и не здесь. Стас просит повторить трюк с созданием прозрачной стены, но у Тоши под заказ это не получается ни в какую. Даже когда Паха замахивается на Сельдь, будто бы собираясь того поколотить, – ничего не выходит. Но Стаса это не расстраивает. Он говорит, и так понятно, про стену, что возникла перед Красом, все правда.
– Почему? – спрашивает Тоша.
Они сидят у Стаса в мастерской. Она располагается на чердаке многоквартирного дома. Там и вправду стоят несколько мольбертов, на которых, видимо, картины. Но они закрыты холщовой тканью, и заглядывать под нее нельзя. Стас, Сельдь, Паха и Тоша сидят на заляпанных побелкой стульях, пьют чай из красивых, синих в цветочек, фарфоровых чашек. Эти чашки в здешней обстановке уместны не более чем балерина на стройке.
– Я же вижу тебя, – говорит Стас и ухмыляется самодовольно. – Чувствую твою энергетику, слышу вопросы, какие задаешь. Да и то, что ты про свои видения рассказал, – пятна там разные астральные, всполохи, косые лучи… Такое бывает у всех… одаренных.
– А у меня че нет всполохов? – спрашивает Сельдь.
Его чашка стоит почти нетронутая, зато он закуривает третью сигарету за полчаса.
– А кто тебе сказал, что ты одаренный? – с широкой улыбкой поворачивается к нему Стас. – Все твои способности, – говорит Стас чуть тише, будто боясь, что кто-то их может услышать на чердаке, – от твоей покойной бабки. Сам знаешь. – Он поворачивается к Тоше, отхлебывает из чашки и внимательно смотрит, какое впечатление произвели его слова на новенького.
Вскоре происходит случай, после которого все меняется. Трое новых товарищей Тохи провожают его домой после очередной встречи в мастерской. На дворе март, около десяти вечера – уже темно. По дороге Стас продолжает рассказывать магические интересности. В том числе о работе с энергией – об умении ее добирать, экономить, отсылать. И бомж, что заснул возле мусорных баков, становится хорошей иллюстрацией к рассказу. Стас просит Сельдь и Паху оттащить бомжа в сторонку, под сень деревьев. Они делают это, хоть и нехотя – чертыхаясь и сплевывая. Бомж пьян, он даже не пытается встать, только бубнит во сне что-то невнятное.