Но прежде, чем этот день наступил, пришла наконец Джинни, снова в клетчатой юбочке и зеленом свитере. Она принесла ему свежую газету «Санди Таймс Скотлэнд», извинилась, что так долго его не навещала, хотя постоянно справлялась о нем у бабули Пенни. Они с друзьями мастерили костюмы к празднику. Взрослые, в том числе ее мама, помогали ребятам во всем и готовились к празднику сами. Теперь почти все сделано, и она хочет предложить Брюсу выйти с ней на улицу погулять – пора приходить в норму к празднику, чтобы поучаствовать в нем и порадоваться вместе со всеми.
Брюс слушал ее и не слышал, но видел все – как изгибаются губы, как появляются ямочки на щеках, когда она улыбается, как открывается ее взгляд навстречу его взгляду и какой бархатной теплотой наполняются ее глаза, когда она говорит о близких людях, а каштановые волосы рассыпаются по плечам, когда она смеется, откидывая голову.
Джинни удивленно посмотрела на него, не понимая, почему он молчит, но, смутившись от его взгляда, просто предложила выйти погулять.
Бабуля Пенни уже давно подготовила его одежду для подобного случая – что выстирала, что почистила, что зашила и даже незаметно залатала. Она и крепкую палку приготовила, чтобы он опирался при ходьбе.
От свежего воздуха у Брюса закружилась голова, он покачнулся, и Джинни поддержала его – несмотря на хрупкую фигурку, руки у нее оказались сильными.
Выйдя со двора, они повернули к озеру и по тропинке, выложенной камнем, подошли к берегу. Здесь было довольно сухо, отсюда начинался мост, что вел к развалинам замка. На мосту во многих местах среди покрытых мхом камней зияли опасные дыры, и Брюс вздохнул с облегчением, когда Джинни сказала, что вообще-то они с ребятами не раз тут ходили, но только не с больной ногой.
Брюс всматривался в развалины замка, которые при дневном свете не казались такими таинственными и угрожающими, и он не поделился с Джинни тем, что слышал ночью, – наверное, почудилось.
Вдоль топкого берега тоже шла проложенная человеком каменная тропа, которая привела их к стоящему на небольшом холме старинному зданию с красивой вывеской на входе: «Вэлкам!» И ниже: «Нью клаб». Вход обрамляла гирлянда разноцветных воздушных шаров – верный признак, что здесь будет праздник.
Джинни так посмотрела на Брюса, что он понял: девушка ждет от него слов восхищения. Восхищения выдумкой и душевной чистотой, вложенной в украшение клуба.
И он от всей души сказал:
– Круто!
Возвращаться домой не хотелось, но он устал, разболелась нога, и Джинни это заметила. Они повернули назад, и Брюс снова увидел с замиранием сердца: справа и слева от поселка и даже за ним, сколько хватало глаз, раскинулась радужная вересковая пустошь.
На пороге дома их встретила Грэни Пенни, отругала за долгую прогулку, поворчала, но в голосе ее прорывалась радость от того, что Брюс идет на поправку.
Попрощавшись и пообещав зайти за Брюсом завтра после полудня, когда должен начаться праздник, Джинни упорхнула, но радость в душе Брюса теперь не улетела вместе с ней. Оберегая эту радость, он холил ее и лелеял в своей душе целый день, думая о том, что завтра будет праздник и будет Джинни, и что Джинни и есть праздник.
Все, что в этот день случилось дальше, было для него не существенно, он ничего больше и не запомнил, лишь в памяти всплывали картины – мост к развалинам замка и Джинни, клуб, украшенный воздушными шарами, и Джинни, разноцветная вересковая пустошь и Джинни.
Заснул он сразу, как только лег в постель, но среди ночи что-то опять разбудило его, посторонний звук, доносившийся со стороны озера. Подойдя к окну, он вгляделся в темноту – ночь была безлунная, небо закрывали тучи, моросил мелкий дождь. Вдруг – или это ему показалось – где-то в том месте на озере, где как раз находились развалины замка, где-то в середине, возник слабый поток света, устремился вверх, заметался и тут же исчез. И вслед за этим Брюсу снова послышался слабый скрежет, или хриплый стон, или то и другое, и затем тишина. Тишина и темень.
Слышал ли кто-нибудь еще в поселке эти звуки? Может, и нет – дом бабули Пенни стоял ближе всех к берегу озера и, особенно, к мосту, соединяющему берег с развалинами замка.
Он так и не смог заснуть до утра, веря и не веря, что увиденное им и услышанное было на самом деле, понимая, что прошедший через испытание Чертовой Тропой человек вполне мог лишиться рассудка. Поэтому он решил не говорить ничего бабуле Пенни и вообще никому.
Когда-то давно в поселке Блэкмор была небольшая ткацкая фабрика. Ткали клетчатую ткань для килтов. Фабрика со временем пришла в упадок, но само здание сохранилось хорошо. Часть его занимает начальная школа для детей от пяти до двенадцати лет, а также помещение служит воскресной школой и местом собраний для церковной общины. Другая часть используется как клуб, особенно летом, когда на летние каникулы в Блэкмор съезжается много молодежи. И хотя мебель в клубе довольно старая, входная дверь сияет новой жизнерадостной вывеской «Вэлкам!». А ниже, чуть мельче: «Нью клаб».
Еще в поселке имелась небольшая гостиница типа «кровать и завтрак», хозяйкой которой была миссис Бернет. Она прибыла из Англии, да так и прижилась здесь, выйдя замуж за мистера Бернета, школьного учителя физкультуры и очень уважаемого в поселке человека. На первом этаже гостиницы – магазин, где можно купить товары первой необходимости и даже есть телефон.
Гостиница никогда не пустует – в любой сезон найдутся любители насладиться видами Раннохских болот, холмистыми долинами, заросшими вереском или покрытыми снегом. Уж не говоря о живописных берегах глубоководных озер – лохов, таких, как Лох-Левен, куда мистер Бернет водит пеших туристов на несколько дней и, пугая их, складно рассказывает байки о здешних местах, не всегда правдивые, зато захватывающие воображение.
Наконец наступило утро, и Брюс, не выспавшийся, в дурном настроении пошел в ванную и, взглянув в зеркало на небритую хмурую физиономию, ужаснулся. Он взял с полочки над зеркалом крем для бритья и бритву с новым лезвием, заботливо приготовленные для него бабулей Пенни, и с огромным удовольствием побрился! Такого наслаждения он давно не испытывал – а как иначе, если тебя уже довольно долго бреют неумелой рукой, а лицо протирают салфеткой, смоченной водой из тазика.
Получив восторженный комплимент от попугая Пола: «Дурак родился!», а от бабули Пенни своеобразное: «Оден поцеловал», Брюс сам застелил постель, позавтракал, оделся и почувствовал, что рана на боку уже почти его не беспокоит. Но при ходьбе опухшее колено напоминало о себе сверлящей болью, хотя опухоль стараниями бабули Пенни постепенно спадала. Грэни Пенни помыла посуду, прибрала на кухне, надела праздничное платье и бусы, и сама – новая и праздничная – отправилась в клуб помогать, в чем потребуется.
Брюс взял газету, сел в кресло у окна, куда еще ни разу не садился, считая, что ему, как больному, полагается лежать и сидеть на кровати. Он открыл и стал перелистывать страницы газеты без особого интереса, постоянно поглядывая на часы на стене в ожидании Джинни.
Ровно в двенадцать часов появилась Джинни, сияющая в предвкушении праздника и сама, как праздник, принесла из прихожей его палку, и они не спеша отправились к клубу.
У клуба уже толпились люди, как жители поселка, так и гости, но и новые еще прибывали – на машинах, на мотоциклах, на велосипедах, приветствуя друг друга по именам и по прозвищам. Наконец двери открылись, и толпа с хохотом и шутками, острыми, не всегда приличными, как единая семья, хлынула в здание. Мужчины галантно пропускали женщин вперед, впрочем, стараясь приобнять зазевавшуюся даму. Но никому, ни самой даме, ни даже ее законному супругу это не казалось обидным – законный супруг тоже был не прочь прижать к себе какую-нибудь даму. Гомонила и визжала ребятня, своя и приехавшая с родителями, все радовались в предвкушении большого веселья. А большое веселье ждало всех сразу за дверью клуба.
В огромном помещении на всем, что имело плоскую поверхность – на столах, на подоконниках и даже в корзинах на полу вдоль стен, – было изобилие всяких закусок, всяких вкусностей, которыми так славились хозяйки Блэкмора. Многие семьи привезли корзины угощений. Был отдельный детский уголок с напитками, компотами, мороженым и сладостями.
Джинни с Брюсом протиснулись в тот угол, где собралась молодежь – местные и приезжие молодые люди и девушки. Многие из них уже знали историю Брюса, но разглядывали его настороженно, стараясь угадать, что за птица этот студент и нужен ли он им. Однако открытый взгляд и дружелюбная улыбка Брюса, рука, протянутая каждому парню для рукопожатия, не оставили сомнения в его самых лучших намерениях. Только один парень не пожал ему руку и демонстративно отвернулся, изучая этикетку на бутылке.
И пошло-поехало застолье. Парни, подражая старшим, говорили тосты на гаэльском языке, который они, в сущности, не знали: «Сланджах-вах!» – Будем здоровы! И отвечали: «Сланджах воре!» – Обязательно будем.
Девчонки, воспитанные в строгости, поглядывали на родителей. Шум стоял такой, что сосед не слышал соседа, и уже кто-то настойчиво пытался затянуть любимую гаэльскую песню, но его утихомиривали, потому что не пришел еще для этого черед, потому что сейчас, по всем правилам Фестиваля, начнутся танцы.
Столы, все еще уставленные обильной закуской, сдвинули к стенам, включили музыку, и все, от мала до велика, кто встав в кружочек, кто парами, кто в одиночку, пустились в пляс, танцуя, кто во что горазд. Брюс отошел к стене и, опершись на палку, наблюдал за танцующими. Он видел, как образовался кружок из нескольких девчонок, в котором танцевала Джинни. Но вот ребята разбили кружок, и Джинни подхватил тот самый парень, который отказался пожимать Брюсу руку. Парень был красив, самоуверен, тут же попытался прижать Джинни покрепче, но она его оттолкнула и направилась к Брюсу, а парень крикнул ей что-то злое вслед.