а это все пройдет – просто появятся гении, может быть несколько гениев. Появятся женщины, которые пишут гениальную прозу, и она окажется другой. Потому что мне кажется, что женщины по-другому воспринимают действительность, понимают ее и, наверное, называют для себя по-другому очень многие вещи. А проза придумана мужчинами, для мужчин, по правилам мужского ума, и имеющиеся авторы-женщины пишут по этим правилам. И женской прозы, по-моему, не существует.
«Расскажите, пожалуйста, подробнее: что такое литературный голос? Как понять и услышать свой?» Я сказал – это страшно трудно, почти невозможно. Это, собственно говоря, самое главное для литератора: нашли вы свой голос – вы литератор, не нашли – значит, не получилось. Вот и все. Ну что же делать, так жизнь несправедлива. Все настоящее очень трудно.
«Чем отличается создание текстов для чтения от созда ния текстов для публичного произнесения, если и те, и другие готовятся заранее и записываются?» Про это я в прошлый раз тоже говорил. Когда текст – для произнесения, то представляешь себе, кому ты это говоришь, поэтому твой текст заведомо близорук, заведомо неокончателен, заведомо не гениален. Он имеет в себе некоторую степень актерства. Кстати, есть превосходный автор, который из-за этого так и не научился писать великую прозу – Евгений Львович Шварц, гениальный в некоторых сценах своей драматургии. Всю жизнь он хотел писать именно прекрасную прозу, но ему мешал этот опыт драматурга. У него все время получался не его авторский голос, а голос от автора, как в радиопостановках или радиоспектаклях. Все время немножко приподнятый голос, обращенный к довольно узкому объему, к залу, попросту сказать. И это другое. Все-таки настоящий писатель пишет не залу, он пишет в беспредельное пространство своего собственного полного одиночества.
«На цинизм и абсурд не влияют, к сожалению, ирония и пафос. А что может, по-вашему, повлиять хоть как-то? Спокойная логика? Басом пишет Козьма Прутков». Да, это правда, очень тонкое замечание. Но это комический бас такой. И вообще юмор часто бывает басовит. Что касается цинизма, абсурда и как влиять – я, собственно, вторую половину лекции и хотел этому посвятить. Положим, про меня все понятно, я могиканин, я не доживу до торжества ума ни в этой стране, ни в мире. Уже ясно, что я, как и все другие до меня, потерпел в этой жизни поражение – не какое-то там биографическое или литературное, а просто под самый конец очень многие люди чувствуют, как все-таки все было глупо. Вот Блок, который вообще-то писал про любовь, испытывал мистические видения, так много понимал про страсть – в общем, у него было о чем подумать, кроме глупости. И все-таки это же он написал, что будешь умирать и подумаешь: «Человеческая глупость, / Безысходна, величава, / Бесконечна… Что ж, конец? / Нет… еще леса, поляны, / И проселки, и шоссе, / Наша русская дорога, / Наши русские туманы, / Наши шелесты в овсе…»[22].
Это действительно довольно горько. Казалось бы, какое мне теперь уже дело до человечества, кроме того, что молодых и детей почему-то очень жалко? Человечество, как можно было убедиться, охотно подчиняется глупости, охотно исповедует глупость, охотно поступает глупо. Какое мне дело? А все равно какое-то чувство обиды, что жизнь этим испорчена, искажена, что она потому была не прекрасна. Даже если я сам был бы очень хороший человек и счастливый при этом, жизнь все равно была бы очень не прекрасна, потому что глупость играет слишком большую роль. Что ее побеждает, кто, когда и как ее побеждал? Я думаю, что все-таки кроме текста ничего и нету. Никаким умом глупость не понять, совершенно как Россию, у нее другая логика, противоположная уму. У нее своя логика, отличающаяся вот какими свойствами.
Во-первых, она мыслит фрагментарно, кусочками. Вот сейчас Госдума принимает закон об оскорблении религиозных чувств. Что сделал бы умный человек? Он сначала попытался бы определить, что такое религиозное чувство. Потому что религиозное чувство действительно существует, но чрезвычайно редко встречается, очень у немногих людей, и нам трудно представить его содержание. Но можно читать, можно создать антологию текстов, начиная от Фомы Аквинского, Блаженного Августина или Тертуллиана, вплоть до Матери Терезы – «что такое религиозное чувство?». Что при этом испытываешь? Какой-то личный контакт с создателем Вселенной, опишем так. Теперь вопрос: как можно это чувство оскорбить и чем? А что делает глупость? Глупость говорит: а мы за оскорбление религиозных чувств вас… Ну как же так? Вы же, ребята, семьдесят пять лет население страны обучали научному атеизму. Исключали отовсюду, арестовывали и сажали людей за то, что они осмеливались во что-то там верить религиозное. Как минимум четверть населения, на данный момент, была насильственно приведена к воинствующему атеизму, после чего выходит руководитель коммунистов и говорит: мы не потерпим оскорбления религиозных чувств. А совесть-то у вас есть? С чего начать-то надо? Начать надо с того, что извините нас, мы неправильно поступали. Нет же – вот с самой серединки и никогда не доходя до конца. Глупость никогда не доходит до своего предела, не позволяет себе додумать до конца и начинает всегда думать откуда-нибудь с серединки. Это ее первое свойство. Вот сейчас Милонов говорит: «Каждому сперматозоиду надо присвоить идентификационный номер»[23] – почему с серединки, почему именно… там в первой редакции было «присвоить каждому эмбриону права гражданина России». Почему именно России? Может быть, и обязанности тоже? «Когда матушка еще была брюхата мною, меня записали в барак 216, на койку № 6». Что такое, почему с серединки, почему не дойти до конца, до абсурда? А они до абсурда в результате потом доходят, но это все равно не конец.
Во-вторых, глупость все крайне упрощает. Она, конечно, спасительна и очень помогает жить тем людям… взять антисемитизм, например. Понятно же, что на свете существует зло – и смерть, как я говорил, – и вообще все не очень славно получается у очень многих. Каждый человек нуждается в какой-то гипотезе мироздания; а нас всех к тому же не обучали философии, мы не знаем, что такое религиозные чувства, никто никогда не то что не заставлял – нам запрещали читать какого-нибудь Канта. Значит, что мне может помочь, когда я вижу: кругом какие-то большие, злые, богатые, все против меня? А я скажу, что миром правит мировая закулиса, состоящая из евреев. Они там где-то за океаном, они делают так, что все так плохо, что у меня в подъезде грязно, что вот я водку пью и так далее – это они виноваты. Это очень простое и удобное объяснение, даже можно понять и простить. Тут проблема только в том, что когда Вольтер нам говорит: «Я отдам жизнь за то, чтобы вы высказывали свое мнение», вплоть до того, что «высказывайте свое мнение, что меня надо убить» – вероятно, договорим мы… допустим. Все очень любят на это ссылаться. Но ведь он говорит «высказывать». Высказывать, а не хвататься за автоматы.
В-третьих, глупость связана со злом. Технически глупость почти ничем не отличается от лжи: как и ложь, она производит тексты, содержащие недостоверную информацию – по другим причинам, но в общем это одно и то же. Поэтому они сестры и очень часто помогают друг другу. Вот еще почему на глупость не действует ирония: потому что ирония тоже в родстве с ложью, потому что в иронии все зависит от интонации голоса. «Отколе, умная, бредешь ты, голова?»[24]. Это можно сказать иронически, поскольку обращено к ослу. Но если сказать почтительным голосом, осел вполне может принять это за чистую монету. «Отколе, умная, бредешь ты, голова?» – «Оттоле бреду», – ну и все, нормально. Ирония, преувеличение, гротеск – не очень теперь действуют, потому что они уже дошли до всего. Покойный Юшенков в этой самой Госдуме, когда они напринимали все эти законы, вышел на трибуну и предложил принять закон, чтобы лето обязательно сменялось осенью, а осень зимой, и поставить на голосование. Но они просто отклонили это предложение, и все. А Юшенкова убили, просто убили. Так что какие тут иронии, какие абсурды, какие гротески…
Лично я думаю, что надо просто взять себе какие-то гигиенические правила. Я их составил и даже собираюсь их зачитать. Там у меня есть некоторая проблема, опять же связанная со словами. Во-первых, это 16+ или даже 18+ – опять-таки надеюсь, что тут нет детей. Во-вторых, русский язык, видите ли, необычайно богат… Был такой прекрасный поэт и великий переводчик Сергей Владимирович Петров. И в семидесятые годы, в самый разгар тогдашней глупости, где-нибудь, допустим, в 78-м году, он сделал доклад в Союзе писателей на секции переводчиков. Собрались такие пожилые дамы, знающие по несколько языков, в таких, знаете, кофточках с брошками, букли такие… А доклад назывался «О происхождении и бытовании русского дурака». Там их было старушек десять – и я сидел тоже, – и он раздал каждому машинописные листики. Он выявил триста синонимов слова «дурак» в русском языке. Абсолютное большинство было абсолютно непристойно, непереносимо, невозможно. Я некоторые помню – к сожалению, у меня листочка не осталось, но я все равно не осмелился бы огласить. Много лет прошло. Но я придумал тут один эвфемизм, который сейчас и буду использовать.
Поскольку мне кажется, что я здесь не для того, чтобы бороться с глупостью вообще – я все-таки не Лукиан и не Салтыков-Щедрин, – я хочу сказать, что есть опасность для тех, кого я люблю, для моих детей, для внучки, для вас для всех; в этой стране здесь и сейчас есть опасность. Бывают такие периоды в истории стран и человечества, когда мы присутствуем при таком буквально извержении глупости, когда глупость поощряется и уже начинается соревнование: а кто еще большую чушь сейчас скажет, предложит, сделает? И при этом, заметьте, всегда эта чушь почему-то связана со злой волей. Вот Милонов ведь не предложил каждому зачатому ребенку с этого момента платить большие деньги? Нет, он хочет сажать женщин за аборты и врачей за то, что они их делают. Всегда хочется кого-нибудь наказать, ограничить, запретить, лишить, – и это, конечно, очень опасно. Победы против этого нету, потому что, еще раз скажу, умом глупость не победишь. Политический режим не такой, чтобы умные имели какие-то права, даже хотя бы права национального меньшинства. Нас всех когда-нибудь, я думаю, спасет какой-нибудь великий гений вроде Салтыкова-Щедрина, который так напишет портрет современного дурака, современного глупца, чтобы каждый раз, как только кто-нибудь видит такого человека, про него бы говорили: о! да это же он, из этого романа! Всё, с этого момента – литература обладает таким волшебным свойством – эта порода людей перестанет так активно размножаться делением, она как-то начнет сужаться и пойдет на нет, как только вся страна засмеется над этим типом мышления.