Что касается литературы, писатель-прозаик может быть немножко глуп, я уже говорил. Есть же глупые романы, которые приносят огромную пользу – например, роман Чернышевского «Что делать?». Умным его не назовешь, конечно, и само это средство – создать производственный кооператив, чтобы преобразить Россию, – не особенно умное, и нарисованный там в конце хрустальный публичный дом… Но ведь видно же – и даже Набоков это почувствовал, который начал с презрения к нему полного, а кончил в этой главе из романа «Дар» все-таки глубоким сочувствием, – видно же, что с болью человек пишет, добра действительно хочет, а не зла. Вот это очень важная примета глупости: глупость настоящая, советская – она хочет зла, она хочет насилия, ей не справиться. Нам не справиться умом с дураками, но дуракам с нами глупостью тоже не особенно, все равно надо принуждать. Помните, когда Михалков гимн написал – еще тот, советский, – ему сказали, что вообще-то так себе стишки. А он: «Да, текст говно, а вставать будешь». Будешь, конечно, потому что заставят, потому что уже и закон такой принят, что за оскорбление гимна… С ними же не так просто. Вот он написал глупый текст – и черт с ним, ну дурак; а триста дураков приняли его в Госдуме – тоже наплевать. А потом тебя заставляют вставать; а потом, когда ты не встаешь, тебя сажают. Они все-таки очень опасны, поэтому надо быть поосторожнее.
Я тут текстик написал по случаю того, что эти люди запретили изображение любви к несовершеннолетним.
«Если бы у меня была хоть малейшая возможность что-нибудь на свете запретить, я запретил бы Глупость. Исключительно вредное мироучение. Сколько от него бед. Как оно портит жизнь. Делает ее такой утомительной. И главное, такой обидной. Я имею в виду, конечно, Глупость с большой буквы. А не нашу обыкновенную человеческую. Которая тоже, увы, неустранима, поскольку реальность – внутри нас и вовне – слишком сложна; нельзя прожить, не наделав тысячу ошибок. То переоценишь кого-нибудь, то недооценишь. Перепутаешь цель и средство; а потом еще окажется, что и средства были не те, и цель не стоила того, чтобы ее добиваться. И почти у всех почти все время ослаблен контроль за речевым поведением. Сболтнешь что-нибудь – и причинишь кому-нибудь боль, и сам страдаешь.
Эта глупость – наша слабость. Наверное, более или менее простительная, хотя и приводит часто к непрощаемым поступкам. Рассыпавшись на эту тысячу ошибок, она исчезает вместе с нами. Только и скажешь под конец – в утешение самому себе, в оправдание ли: „Жизнь прожить – не поле перейти“. А Глупость как мироучение – наоборот, сила. Страшная сила. Как говорится – всесильно, потому что неверно. Круче всех философий, всех религий. Философы стараются о ней не думать, даже не смотреть в ее сторону. И богословы, кажется, тоже – а зря. Когда она в какой-нибудь стране полностью овладевает государством и народными массами, тогда через довольно короткий исторический интервал стране и части масс приходит конец. И Глупости – сама-то она бессмертна – приходится заново выбирать объем, вес и силу голоса»[25].
Тут еще надо иметь в виду… это как раз связано с тем, над чем я сейчас работаю. Я сейчас пишу предисловие к повестям и рассказам Алексея Ивановича Пантелеева, того самого Л. Пантелеева, который «Честное слово» написал. Был он замечательный человек, очень хороший, очень несчастный, я такого несчастного в жизни даже не видал. И я никак не мог начать этот текст, кроме того, что вот, более несчастного человека в жизни не видел. И я думал: почему он был несчастный, не всегда же он был несчастный? Ну да, под конец естественно – потому что остался совсем один: жена умерла, дочь в сумасшедшем доме. Болен неизлечимо, абсолютно одинок, томим и терзаем манией преследования, и тексты не получаются. Но не всегда же так было? А я подумал, что ведь и всегда ему было очень тяжело, потому что я вспомнил, с чего началось наше с ним знакомство – бесконечно много лет тому назад, в Союзе писателей, вот так же где-то выступая. Речь была о нем, о его книгах, о каком-то его юбилее. И я сказал, что Пантелеев принадлежит к тем писателям, которые хороши не тем, что они написали, а тем, чего они не написали. Потому что человек жил под диктовку времени; и вот как быть писателю вообще и детскому писателю? И тогда я вдруг понял, как мне надо начать этот мой текст про Пантелеева. Он касается всех: он касается ваших бабушек и дедушек, моих родителей и ровесников моих родителей. Я сказал однажды в передаче про Пантелеева на «Эхе Москвы», что это было очень трудно: быть человеком – и быть советским человеком; очень трудно совмещать. Советский – не всегда вполне человек. Это как-то ужасно много людей оскорбило, и какой-то умный мне написал: а я вот считаю, что нельзя быть Самуилом Лурье – и человеком. Но это, в общем, правда, с этим я не спорю. Я довольно долго мучился, как бы это написать – очень трудно такую формулировку найти, и вот как будто удалось.
«Быть так называемым советским человеком в так называемом Советском Союзе было очень тяжело, вредно для ума. Который ведь страдает от несогласия с самим с собой, даже когда не осознает такого несогласия – и не осознает, что не смеет осознать. Чтобы чувствовать себя настоящим советским, надо было искренне верить, что являешься гражданином лучшего из государств, которое учредил, основал лучший – самый человечный – из людей. А потом тридцать лет подряд возглавлял гений всех времен, народов и наук. А после его смерти – созданная ими обоими политическая партия, коллективно воплощавшая ум, честь и совесть эпохи. Что политика и экономика этого государства реализует единственно верную философскую модель – а заодно самые благородные идеалы человечества. Что в этой стране самый высокий в мире уровень жизни, самые справедливые законы, самые свободные выборы, самый благоприятный моральный климат: человек человеку – друг, товарищ и брат. И вообще все устроено так, чтобы в любой ситуации, общественной и личной, добро неизбежно одерживало верх над злом».
Это ведь я не пародирую. Несколько поколений людей в этой стране, чтобы не чувствовать себя подлецами… не говорю: подвергаться опасности, сесть в тюрьму – не в этом дело, нет. Просто вы обыкновенный инженер, врач, учитель, лектор, преподаватель вуза; вы хотите быть гражданином этой страны, вы точно не шпион, не враг, не диссидент. Более того, большинство их них даже верили, за неимением другого, за неимением возможности сопоставить – они в самом деле думали, что они живут в стране, в общем, хорошей. Да, идеалы социализма – а чем они плохи, справедливость, братство и так далее? С одной стороны, в это надо было как-то верить; но с другой стороны, верить в это было совершенно нельзя. То есть надо обязательно отключить некоторую часть ума, чтобы просто чувствовать себя честным человеком. Вы должны решать: вы умный или честный? Ужасно на самом деле. Людей выручал дефицит, выручал недосуг: ну абсолютно некогда, надо было успеть забежать за детьми в детский сад, успеть в магазине отстоять очередь. К счастью, думать в очередях совершенно некогда, это я помню по себе, и читать не дадут никогда. Это спасало очень, что надо было все раздобыть, достать, вывернуться… При этом, если ты дошел до такой мысли, что не всё в полном порядке – ты должен был бояться, ты должен был носить в себе, чувство вины. Несколько поколений подряд носят его в себе и до сих пор они живы; сейчас, когда Советский Союз распался, им легче, потому что теперь они могут думать, что тогда все было неплохо, а вот враги… то есть у них появилась концепция действительности. А тогда не было. Вы не можете одновременно думать про одно и то же две разные вещи, если вы умный человек; значит, вы как бы сходите с ума. Вот это схождение с ума называется двоемыслием.
«Короче и грубо говоря, когда в голове у настоящего, стопроцентно советского, звучали слова Лебедева-Кумача на музыку Дунаевского, с тридцать шестого и до агонии практически ежедневно – „Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек“ – его мозг не ощущал ни малейшего неудобства. И сам не чинил препятствий голосовым связкам».
Мы говорим о том, что нужно найти свой голос. Вот что такое глупость: это когда ты такую песню поешь, тридцать шестого года; хорошо, может быть, можно спеть: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», но там же дальше написано: «С каждым днем все радостнее жить». И как это спеть так, чтобы твой внешний голос не разошелся с твоим внутренним голосом? Вот тут начинается такой пунктик помешательства. Не хочется называть поколение моих родителей – не говоря о том, что они войну пережили, отец на фронте был, – не хочется сказать, что они были глупцы. И невозможно даже. И, наверное, нечестно, несправедливо, неблагородно. Но с другой стороны, надо понимать, что все-таки страшный опыт насилия над собственным мозгом, который пережили десятки и сотни миллионов людей и передали своим детям – он же все равно вот эту ноосферу, в которой мы живем, определяет. И люди, которые сейчас овладели властью, собст венностью, пишут все эти законы – они пользуются и этим безумием, и таящимся за ним страхом. И поэтому глупость представляет собой в нашей стране – здесь и сейчас – роковую и мучительную силу.
Лекция III. О пошлости
Я думал, что это будет забавная легкая лекция, и аудитория будет все время смеяться. Потому что пошлость – она же в самом деле бывает такая невинная, такая забавная. Особенно если разбираешь ее механизм. Я честно, как обещал, сел вчера за телевизор и несколько минут посмотрел. Подумал: какой сейчас должен быть самый отвратительный канал? – «НТВ». Включил, выдержал недолго, но мне сразу попался пример, такой милый и тонкий, его будет достаточно. А именно: на переднем плане появились какие-то сады, прелестный русский пейзаж, и диктор заговорил, что очень важна в человеке доброта, и добрый человек – это тот, кто заботится обо всех окружающих. «Мы заботимся о яблоках. И наш сок потому и называется „Добрый“…» Вот он, весь механизм – казалось бы, невинней и не бывает: просто подаются сигналы положительных эмоций с той целью, чтобы вы заплатили сколько-нибудь денег. Тут переплетается словесная красота и положительные чувства – их и эксплуатируют с тем, чтобы взять у вас немного денег. Это очень невинный и простой пример, но я лучше сразу скажу, а то забуду, довольно резкое определение пошлости; там будет еще несколько по ходу дела. Когда есть корысть и когда играют на ваших добрых чувствах с целью чем-нибудь от вас поживиться, там почти всегда мы имеем дело с пошлостью. Можно сказать так: если глупость, о которой мы говорили на прошлой лекции, гораздо опаснее – она насилует людей, наш мозг в частности, то пошлость требует от нас сладких слез восторга и оргазма, можно имитированных, но обязательных; ей это нужно. В сущности, вот и вся ее стратегия.