«Как бы вы связали слова „текст“ и „течь“?» Никак бы я не связал, поскольку они совсем разного происхождения, хотя поиграть в это можно.
«Долго ли вам было стыдно за написанное? То, что вы говорите, касается любого языка? Смогли бы вы писать, к примеру, иероглифами, если бы они были у нас в ходу?» Это интересный вопрос. То, что я говорил – «есть зазор между словом и мыслью», – видимо, относится к любому языку. Мог бы я писать иероглифами, я совершенно не знаю, а что касается «стыдно за написанное», то я честно попытался припомнить… это мне позволяет перейти непосредственно к теме лекции. Стыдно бывает, когда напишешь глупость. Причем делать глупости и писать глупости – очень разные вещи. Потому что «делать глупости» – мы все их делаем, по неосторожности, по легкомыслию; потом страдаешь очень, сам несешь какую-то ответственность, терпишь какие-то последствия. Глупость сделанную можно себе простить. Подлость простить себе нельзя, а сделанную глупость так или иначе себе прощаешь, хотя бы потому, что за нее платишь. А вот написанную глупость себе простить совершенно невозможно. Это очень острая и жгучая рана.
У меня всего-то было два или три таких случая, когда я написал решительную глупость. Причем неважно почему: мы сейчас и увидим, какие есть источники глупости, когда пишешь, там ведь невнимательность бывает, некомпетентность, неграмотность простая. Описку и опечатку читатель тоже воспринимает как глупость, и ты все равно в них виноват, хотя, казалось бы, без опечаток и описок невозможно. И за каждую стыдно. А еще бывает цензура: вот она выдернет что-нибудь посерединке – и кажется, ты полную глупость написал. Помню, когда я получил один журнал, – я так ждал, что вот получу эту статейку, по-моему, она была про Тициана, – я бросил этот журнал на пол, рвал его, топтал ногами в ярости, потому что выглядел там полным дураком. Но я был совершенно не виноват: так называемый редактор поменял титул короля Карла V, это было что-то ужасное. Вот пример, когда я написал глупость, которая объяснима только советским воспитанием, происхождением, а именно: в романе «Литератор Писарев», описывая, что герой ждет зимних каникул и праздников, я так перечислил эти праздники, что получилось как у советского школьника – Новый год, потом Рождество. Для дореволюционного времени, как вы понимаете, это было в обратном порядке.
У меня есть какой-то внутренний вывих в мозгу, связанный с цифрами, я всегда путаю цифры. Был какой-то совершенно кошмарный случай, когда я, пытаясь в новогодней колонке рассказать, с какой скоростью Земля вращается вокруг Солнца, в сто тысяч раз увеличил, потом получил письмо от какого-то физика… Ну и правильно. Сущий позор, сущий позор. Нужно цифры проверять, вообще нужно все проверять. И не нужно быть невеждой, и нельзя быть некомпетентным; ты кажешься глупым читателю, когда ты некомпетентен. Мне самому кажется, что автор, когда напишет… хотя, может быть, он не виноват, может, это корректор… Но если написать «он целуеться» с мягким знаком, вот эта путаница инфинитива и третьего лица, очень частая, или после «однако» поставить запятую – у меня возникает подозрение, что автор не гений. Хотя, может быть, это и неправильно, потому что если вы возьмете письма Пушкина – он не знал никакой орфографии абсолютно. Но ведь сейчас немножко другое время, и все мы получили другое образование. И сегодня человек, который берется писать, должен не оскорблять меня хотя бы грамматическими ошибками.
Бывает глупость жизненная, бывает написанная, глупость сделанная и глупость сказанная. Конечно, приходится про это думать, и я много лет думал. Не только я, есть замечательные сочинения Лукиана, есть «Похвала глупости» у Эразма Роттердамского, есть лекция Бродского о глупости[15] – по-моему, есть в интернете, очень советую прочитать. И вообще, видимо, каждый человек, имеющий дело с текстами, да и не только, рано или поздно задумывается. Очень мешает жизни и портит ее вот эта странная вещь, которую даже довольно трудно определить; мы сейчас попытаемся все вместе это сделать. Симптомы мы видим, а вот определить ее довольно сложно. Станислав Лем однажды написал, что зло рождается из глупости и питается ею[16]. И вроде это как будто правильно, но, когда начинаешь думать, получается, что это как с курицей и яйцом: может быть и наоборот.
Я думаю, что глупость есть природное, необходимое и неизбежное свойство любого человека – по двум причинам. Во-первых, человек – единственное из животных, которое знает, что оно смертно. И во-вторых, человек когда-то был стадное, стайное, а ныне социальное животное. Отсюда проистекают две важные вещи. Отчего мы делаем глупости? Во всяком случае, если вспомнить мои собственные, я сказал бы так: «Человек делает глупости, потому что не всегда знает, или никогда не знает точно, чего он хочет». В отличие от животных, которые всегда знают, чего хотят. Кто-нибудь когда-нибудь видел глупую кошку? Кошка глупой не бывает, если только не нализалась валерьянки. И вообще звери не бывают глупыми и умными, мы называем умными послушных зверей. А человек – нет. Тот факт, что мы знаем, что мы смертны, вынуждает нас все время отключать какую-то частицу мозга, не додумывать всех вещей; даже если нам откроется истина – не додумывать ее до конца. Попросту говоря, мы боимся, мы готовы не быть до конца умными, подозревая, что это очень и очень печально. О чем и в Библии сказано: там это говорится не о мудрости, а о познании, но то же самое. А во-вторых, человек стайное, стадное животное – и, стало быть, очень боится одиночества. Поэтому ему нужно чувствовать себя в среде какой-то общности и при этом кому-то подчиняться. И от этого очень многое происходит. Заметьте, что средняя женщина, как правило, говорит глупости меньше, чем средний мужчина; вообще женщины в среднем умнее, потому что женщине, чтобы не быть одной, часто бывает достаточно одного человека. А мужчине нужна некоторая общность, социальная жизнь. Я думаю, что историческое происхождение глупости именно таково.
Но потом это все многократно меняется: то, что делается для того, чтобы подчиняться – становится средством подчинять и так далее. И потом уже не поймешь: вроде бы всякое начальство, особенно в недемократических обществах, как будто бы пользуется человеческой глупостью, а само оно вроде как умное. И какой-нибудь начальник говорит: «А вы что, всерьез поверили, что я вылез с этими амфорами? Это же было шоу для идиотов»[17]. Он искренне считает, что с идиотами надо обращаться как с идиотами, а если он лжет тем, кого считает дураками, то он умный. Потому что «обманули дурака на четыре кулака». И в этом смысле демократия – видимо, единственный общественный строй за всю историю человечества, где умным, как некоему меньшинству, конечно, но все-таки предоставляются какие-то права. Регулярно, не эксклюзивно, не потому, что тирану нравится вот этот мудрец, а потом он ему отрубает голову. А просто так: у умных тоже есть права. Но это требует совсем другого отношения к государству – как к машине, которая обслуживает нас, а не как к божеству, которому мы служим.
Что же касается написанных глупостей, то иногда они бывают очень обаятельны. Пушкин сказал, что поэзия должна быть глуповата, но я бы сказал, что и проза тоже. Потому что и в прозе тоже – еще и еще раз скажу – как у глухонемых: ну не сказать единой мыслью «Войну и мир», не сказать, надо передавать через пластические образы. Значит, и проза должна быть немножко глуповатой, и это иногда бывает необыкновенно обаятельно. А уж в поэзии – сколько угодно раз, особенно когда страсть охватывает. На самом деле мы все так или иначе дураки: дураки во всем, чего мы не понимаем, во всем, чему мы не учились, чего мы не знаем. Во всем, в чем мы некомпетентны, но пытаемся об этом судить или действовать, мы являемся дураками. Поэтому нам очень смешно бывает друг за другом следить: как этот человек проявляет себя глупее меня. А он только в одной этой строчке, может быть, глупее меня, а на самом деле гораздо умнее.
Я когда-то хотел написать такую работу «Смешное в лирике». Вот выдающийся пример глупости такого умного и даже гениального человека, как Борис Пастернак: строчка «Грудь под поцелуи, как под рукомойник!»[18]. С одной стороны, очень трогательно и замечательно – и поцелуи, и грудь, и даже понятно, что за рукомойник: как на даче, с таким соском, Мойдодыр такой. Даже похоже немножко. Но вот эта командная интонация: «грудь под поцелуи!» – что-то в этом есть смешное, независимо ни от чего. А ведь прекрасное лирическое стихотворение, молодой Пастернак, влюбленный и все такое. У Цветаевой очень смешно: «Льни! – на лыжах! – Льни – льняной!»[19], вот уже слово завело, но представить себе, как это – прильнуть к ней на лыжах, довольно сложно. А не слышат; это, извините за банальность, как токующий тетерев. Но это гениальные авторы. А когда не гениальные, то человек иногда очень проговаривается. И главный источник человеческой глупости и в жизни, и в литературе – это все-таки когда автор слишком уважает самого себя. Когда он для себя является эстетическим объектом, когда он думает, что он умнее нас или красивее. Я уже об этом в тот раз говорил: когда автору нравится он сам, он выглядит глупцом.
Незабываемый пример: в Доме книги продавалась такая книжка, я теперь жалею, что тогда ее не купил, но стихотворение запомнил на всю оставшуюся жизнь. Там лирический герой взбирается со своей любимой девушкой на какую-то гору, где и происходит самое главное. И стихи такие: «Никто на той вершине не был. / И мы забылись там, любя. / Ты видела меня и небо, / Я видел землю и тебя». К этому, надо сказать, был еще приложен его портрет – много наград, в военной форме; так и думаешь: бедная девушка, как она смотрит на это все, жуть какая-то. И все, автор раз и навсегда остался в моей жизни глупцом.