, то же самое сказано и о человеке после искупительной жертвы: «Открыты врата рая, наше естество село одесную Бога»[372]. Федор же Студит и патриарх Никифор считали, что историк Евсевий, отрицающий истинное значение плоти, отрицал и реальность Боговоплощения[373]. Естественно, что Григорий Палама развил и конкретизировал это учение. Согласно Паламе, душа любит тело и пребывает с ним в неразрывном единстве, в теле же Христа «обитает вся полнота Божества телесно»[374]. Как заметил В. Лосский, манихейское презрение к телесной природе чуждо православному подвижничеству[375]. «Мы не прилагаем наименование “человек” душе или телу в отдельности, но обоим вместе, ибо человек был создан по образу Божию, – заключает Палама, – ибо тело тоже имеет опыт вещей божественных, когда страстные силы души… оказываются преображенными и освященными»[376]. Это преображение и освящение обóженной плоти видимо знаменовали литые золоченые фигурки в памятниках литургического искусства XIV–XVI вв., создаваемые в эпоху еретических шатаний, когда отрицалась сама святость мощей, икон и церковных таинств. Перед нами уже явление чисто русское, не имеющее аналогов в византийском мире, за исключением группы молдо-валашских панагий XVI в.
Продолжая размышления о «веществе», вспомним, как интерпретировал догмат VII Вселенского собора об иконах тот же Дамаскин: «святые и при жизни были исполнены Духа святого, также и по смерти их благодать св. Духа неистощимо пребывает и в душах, и в телах, лежащих во гробах, и в их чертах, и в их изображениях»[377]. Именно это «драгоценное тело» передается в серебряном литье и в русской деревянной скульптуре, где надгробные фигуры святителей, преподобных и деревянные статуи – «иконы на рези» – отдельно монтировались на крышу саркофага или киотную стенку.
Можно добавить кое-что и в связи с каменной пластикой, широко распространенной на Руси вплоть до XVI в. в виде наперсных резных икон. Помимо общеизвестных фрагментов из Евангелия, апостольских Посланий, Откровения Иоанна Богослова (Христос – краеугольный камень, камень живой, избранный, драгоценный, белый камень, на котором написано новое имя, и пр.) следует вспомнить многозначительную метафору, заимствованную Григорием Богословом из Оригена и Филона Александрийского: «покрытый камнем» человек – это человек, стремящийся к Богу, камень – слово, ставшее плотью, воплощенный Бог, Христос, как камень, укрывающий нас от всепоглощающего огня Его присутствия[378]. Таким образом, наперсная каменная икона не просто святой образ, оберег или вместилище для реликвии, но и постоянное присутствие Бога, защищающего нас.
Самым сложным в контексте настоящей темы является вопрос толкования догмата VII Вселенского собора в связи с каноничностью или неканоничностью скульптуры в христианском мире. Иоанн Дамаскин, посвятивший немало усилий раскрытию догмата об иконопочитании, со ссылкой на Писание не раз порицал поклоняющихся предметам, вырезанным на металле или камне[379]. Однако речь идет здесь не о материале изображения, а его внутренней сути, в данном случае о том, что резанные эллинами произведения были жилищами демонов, которым приносились жертвы.
Тем не менее, скульптурные изображения христианский мир знал издревле. Евсевий описал статую Христа, воздвигнутую евангельской кровоточивой женой в Панеиде[380]. Хотя отношение к статуям было осторожным – по источникам порой прослеживаются их сопоставления с человеческим телом. Так, например, в Житии Федора Эдесского сказано, что святой соблюдал в своей келье такое полное молчание, что имел сходство с бронзовой статуей. Аналогичные сравнения имеют место и в связи с въездом императора Констанция II в Рим[381]. Здесь, конечно, имеется в виду бестрепетная твердость металла, уместная при описании св. подвижника, равно как и гордого триумфатора.
Способы «освящения» каменного изваяния после победы христианства над язычеством и факты существования резных икон описаны в мартириуме апостола Андрея в связи с чудом в Синопе: св. Андрей приблизился к каменной статуе, начертал на ней знак креста и заставил ее исторгнуть воду[382]. Аналогичный эпизод обнаруживает Житие св. Панкратия, усмирившего буйного демона, оби тающего в каменном идоле[383]. Однако особенно показательные сведения содержатся в Деяниях апостола Андрея. Оказывается, была исполнена мраморная его икона, совершенно походившая на святого[384]. Этот факт серьезно корректирует негативную позицию Иоанна Дамаскина. Любопытно, что и чудо в Синопе, и описание названного рельефа связаны с личностью ап. Андрея. Перед нами древнейшие агиографические данные, свидетельствующие о понимании христианами силы воздействия пластики и начале изготовления св. образов из камня, долженствующих запечатлеть черты первообраза. Здесь уместно вспомнить тот же догмат об иконопочитании, где сказано, что иконы могли быть написаны красками, дробными камнями (мозаика) или исполнены «и из другого, способного к тому вещества»[385]. Известия, подобные вышеназванным, позволяют видеть за «другими веществами» – камень, дерево, кость и пр. Действительно, Византия оставила множество рельефных икон[386], которые не только были частью сакрального убранства храмов, но и имели порой славу чудотворных образов.
Есть основания предполагать, что подобных памятников в Византии было немало. Однако выявить их не всегда возможно. И дело не только в массовом их уничтожении иконоборцами, но и в терминологической идентичности их обозначения в источниках, подобно живописным образам (и то и другое – икона). Поэтому выявлять древнейшие пластические образы можно лишь предположительно. Не исключено, что рель ефной была икона Христа (Спас на мраморе), которая находилась слева от царского входа Софии Константинопольской, где над порталом была мозаика «Император Лев IV перед Христом» (886–912), а справа – чудотворная Богоматерь Иерусалимская. Мы усматриваем в их сопряжении буквальное суммирование догмата об иконопочитании (живописная икона, мозаика и икона «из другого… вещества»).
Не исключено, что рельефной была и чудотворная Одигитрия в соборе г. Лидды (так наз. Римская), которая, согласно сказаниям, явилась в виде Нерукотворного образа на мраморе, причем каменотесы Юлиана Отступника не могли счистить образ со столпа.
В христианском мире, в частности в Византии, не только каменные, но и деревянные скульптуры имели за собой евангельские традиции, запечатленные, правда, в латинских источниках IX и XII вв. с опорой на древнейшие сведения. Такова легенда о луккском епископе Гвалефреде, где говорится о существовании в Иерусалиме VIII в. святого изваяния Христа, созданного свидетелем крестной казни Никодимом[387]. Именно к нему восходит, видимо, широкий круг резных распятий, подражающих знаменитому «Volto Santo», по преданию перевезенному в Лукку. Из легенды о Шимоне Киево-Печерского патерика ясно, что на Руси в XI в. эта святыня бала известна[388]. «Распятия», ориентированные на легендарное Никодимово изваяние, широко бытовали в Каталании, Оверни, Италии, Скандинавии на протяжении XI–XIII вв.[389]. Самое важное то, что в основе предания лежит мысль о святости скульптурного образа, восходящего к евангельским событиям. Евангелист Лука – первый автор богородичных образов, Никодим – создатель древнейшей резной «иконы Страстей Христовых».
О том, что в христианском мире, в частности в Византии, имели место рельефные иконы не только в камне, свидетельствуют и древние проскинитарии. Западный паломник Аркульф в конце VII в. видел в Константинополе, как фанатик из числа иконоборцев срывал со стены дома резное в дереве изображение Богоматери[390].
Стоит вспомнить и то, что иудеи называли христиан «чтителями деревянных богов»[391]. Правда, тут можно видеть и намек на деревянные иконные доски. Так или иначе, даже Ветхий Завет, на что ссылается Иоанн Дамаскин, защищая произошедшее от Бога «вещество», предписывал знать «и каменное дело, и различные древоделства во всех делах»[392]. Проблему еще в IV в. «резюмировал» Иоанн Златоуст, утверждая, что «различие вещества не оскорбляет достоинства образа»[393].
Если романский мир «получил» скульптуру через фигурные реликварии из дерева, то Византия наследовала традиции античности. На вопрос о существовании здесь круглой скульптуры в камне некоторые древние источники косвенно дают положительный ответ. Так, в июне 726 г., когда арабы осадили Никею, осажденные с молитвами толпились возле образа Богоматери. Один солдат швырнул в него камнем, отбив изображению ногу[394]. Последнее позволяет видеть здесь трехмерную статую. Есть и более поздние данные об изваяниях такого рода. Речь идет о времени царствования Михаила III Пьяницы (IX в.). Император на частной арене во дворце св. Мамы нередко принимал участие в бегах. В таких случаях статуя Пресвятой Девы, водруженная на императорском троне, «заменяла» собой царя