Плевать ему было, что Илья тут распекается.
Пальцы на ногах уже перестали колоться и онемели, стало клонить в сон, и Илья, чтобы не уснуть, мял Петин пакетик, слушал пальцами, как там мельчайшие песчинки похрустывают-поскрипывают.
Раз – и начал видеть, как Петин ключ от дома подошел к замку на решетке, пошуровал в скважине и отпер, отодвинул ржавую калитку, пополз на четвереньках по трубе, по замерзшему подземному ручью, искать тепло, чтобы только отогреться, и увидел ответвление, которое домой ведет, в Лобню – точно, откуда-то это Илья на полные сто процентов знал, и он туда повернул, а потом оглянулся назад – а за ним кто-то шумно, неуклюже ползет следом. Посветил фонариком – а это Петя, тоже на четвереньках, но трудно ползет, потому что голова свернута набок и вниз, клонится к груди, глазам видеть не дает. Глазами не видит, а идет за Ильей безошибочно, на всех поворотах в нужную сторону берет, по запаху, что ли, и ясно становится, что Илье от него не оторваться, что Хазин, может, и не сразу, но рано или поздно – найдет по теплому следу дорогу к Илье домой и заявится в гости.
Наверху рыкнула машина, и Илья очнулся.
За секунду мотор затих в какой-то дали, и все. Уехали. Свобода.
Пальцы почти не гнулись, пришлось их оттаивать, засунув под мышки. Поприседал, пытаясь не завалиться на Петю. Ноги болели, мускулы все начали уже коченеть. Кое-как оживил их, спрятал трофеи, полез вверх еле-еле по жгучим скользким скобам; это дорога только вниз была предназначена, Илье возвращаться бы не полагалось. Но он думал про Гошу, которому сейчас будет звонить, про паспорт, за которым первым делом поедет завтра утром, про Колумбию, в которую может и должен успеть, про самолет, которым полетит. А от самолета – про Нину, которая упрямо собирается учиться на пилота.
Стукнулся теменем о железо, чуть руки не разжал.
Нет, он не упадет обратно к мертвым. Будет жить. Хочется жить.
Назло им, на вред.
Сделал еще полшажка вверх, опустил голову, как Петя опускал, уперся хребтом в крышку – замычал – и выдавил ее; выкатился на лед, задвинул блин и сразу, шатаясь, на полусогнутых, не оглядываясь назад, потрусил к выходу из кирпичного лабиринта.
Только с улицы написал Гоше, когда уже знал, что его никто не поймает рядом с колодцем.
– Братиш, хорошие новости. Бандеролька из Колумбии.
– Я бы пару единичек взял, – откликнулся Гоша.
– У меня шесть, бери про запас, скидку дам! – трясущимися руками с не первой попытки натыкал Илья. – Полтос за все!
Гоша притих, видимо, калькулировал. Сделка была выгодной, Илья знал. Скидка чуть не тридцать процентов.
– Завтра только смогу наскрести! – Гоша наконец решился.
– Тогда и товар завтра. Утром, – поставил условие Илья.
– Давай в «Кофемании» на Садово-Кудринской позавтракаем? В десять?
– Супер.
И еще сразу одно пришло. От Нины.
«Ложусь спать. Просто хотела написать тебе, что думаю о тебе целый день. Это не розовые сопли! Правда. На вопрос из твоего письма: да, мне тоже дико страшно. Но мы как-нибудь прорвемся!»
Как, Нин?
Домой ввалился за полночь, нос заложен, горло кашлем дерет, глаза слезятся – встреться ему кто незнакомый, подумал бы, что Илья плачет.
Забыл даже проверить спички, которые выставлял у входной двери, чтобы знать, если чужие будут квартиру вскрывать.
Не осталось ни на что сил.
В квартире было холодно: уходил – оставил форточку.
Прямо в коридоре скинул с себя всю одежду, все белье, и голым, дрожа, бегом в ванную – открутил там вентили чуть не до кипятка – и в душ, в душ, мясо размораживать.
Стоял лицом к стене, глазами в кафельные квадраты, трясся, кипятка ему не хватало. Пока вода шла через стылый воздух, теряла злость и не обваривала, просто грела. А хотелось ошпариться.
Пялился-пялился в кафель – и вдруг краешком глаза заметил что-то: не сзади и не сбоку, на самом рубеже видимого.
Как будто прозрачная тень, но не тень, как будто беззвучный целлофан в человеческий рост развернули. Как бесплотное, но движется, живое.
Это ты ко мне приклеился там и приплелся за мной, потому что я тебе дорогу к своему дому показал?
Ухнуло сердце, Илья развернулся резко: лицом – к этому.
Просто пар клубился.
Поднимался из исцарапанной ванной от горячей воды пар и ткался в силуэты.
Пар.
14
Вторник оказался плюсовым и безоблачным.
Тучи разогнали еще ночью, как будто репетировали какой-то государственный праздник. Обратно дали тепло и даже впустили совершенно весенний по запаху воздух. Люди жмурились на импортно-ярком солнце и пробовали улыбаться. Лучи ломили сквозь вагонные окна, проявляли на них разводы от тряпок и угольную пыль.
И еще от Нины пришло радужное:
– Доброе утро! Погода обалденная! Хочу с тобой гулять!
– Доброе! – согласился он. – Работаю!
Пакетики Илья убрал в ботинки. На ментов, которые в любом потоке стояли плотиной, шел уверенно: смотрел в телефон, и это как-то делало его для них невидимым. Как будто с новым айфоном человек не мог быть убийцей и драгдилером. Только их собаки в телефонах не разбирались, поэтому порошок под подошвы и спрятал, запах отбить. Он там выпирал бугорками, натирал ступни, напоминал о себе.
Гошу предупредить, что вместо Хазина сам приедет, решил в самый последний момент – чтобы тот уже был на месте с деньгами, чтобы уже очень верил в свою дозу и чтобы предвкушение заслонило недоверие. Сначала получил от него сообщение в Вотсапп, что опаздывает, потом что приехал. И потом уже написал: «Меня тут вызвали срочно, от меня человек подвезет». Спрашивать, устраивает ли это Гошу, не стал, а Гоша не стал спорить. Кумар его звал помимо Ильи своими ласковыми волнами, обкалывал ум заморозкой.
Кафе оказалось не кафе, а ресторан; Илья вошел в него как приблудный. Вокруг сидели богатые восточные мужчины в костюмах, девушки заоблачные, за одним столиком неуловимо знакомый актер манерно вещал о каком-то своем кино. Пахло свежим хлебом, при входе была витрина с ювелирными пироженками. Охрана спросила у Ильи, ожидают ли его тут; Илью ожидали.
Гоша ерзал на диванчике, лицом ко входу, Илью он угадал сразу. Встретились глазами – есть контакт. Гоша пригладил свои волосы – блондинистые, встрепанные – и Илье улыбнулся.
– Ты от Петра? – спросил на всякий случай, уже протянув руку. – Что, дела у него?
– Занят. Деньги с собой?
– Все с собой! – заверил Гоша. – Спешишь? Позавтракаешь со мной? А то я как-то уже запланировал, а Педро меня с этим делом кинул. Здесь каши отличные, сырники просто супер, и май фейворит – драники с лососем. Со сметанкой. Похмельные. С удовольствием угощу. Зэ френд оф май френд из май френд. Тебя кстати, как?
– Петя. Тоже Петя.
Гоша в жизни был не мерзкий, как на той фотке, которую он Илье для опознания прислал в субботу из клуба. Обычный парень, чуть старше Ильи, разве что изможденный ночной жизнью. Перед Ильей он не лебезил, но над ним и не возносился, общался совсем как с равным. Просто хотел с кем-то поболтать с утра.
Ну и Илье хотелось с живым человеком поговорить. Совпало у них.
– Драники, – сказал он Гоше. – Только у меня со временем не очень.
Присел на гнутый деревянный стул, мореный – у его деда, кажется, такие в деревенском доме стояли. Официанты вышколенные кружили по залу – у всех умные смешливые лица, будто они выпускники МГУ. В витринные окна было видно напротив высотное здание на Красной Пресне. Все остальное залито голубым.
– Итц окей, это Москва! – кивнул Гоша. – Тут у всех с ним не очень. Ты чем занимаешься?
– Я вот этим вот. – Илья шмыгнул носом. – А сам?
– Вас там всех, что ли, Петями зовут? Или это для конспирации?
– Не пали меня, – подмигнул ему Илья, почуяв тон.
– Да я сам дико законспирирован! Весь на паранойе, меня Петя номер один настрополил, никаких палевных слов в мессенджеры не пишу, и весь такой все время телефон щупаю – не греется ли, когда я им не пользуюсь? А то вдруг мне установили какую-нибудь софтину потихоньку и пасут! Могут же ваши пасти? Или «Хей ноу паник иц Титаник»?
– Наши все могут, – уверенно произнес Илья. – Так чем ты занимаешься, говоришь?
– Ой, да всем подряд! У нас, знаешь, такое волшебное королевство – только стартуешь с какой-нибудь реальной темой – сразу или запретят, или отберут! Но это нормально, тут же сафари! Люди же затем в Африку какую-нибудь и едут, чтобы адреналинчиком ширнуться. Поди вон в Америке на слона поохоться – Гринпис хомячкам скормит! А в Африке пожалуйста, но там и на тебя могут поохотиться зато – какие-нибудь дети-солдаты с калашами и мачете! У нас тут как Кусто плавает с акулами, такая жизнь. Девушка, драники и еще раз драники! И мне кофе с халвой, у вас есть, да? Будешь? Офигенное! А Педро давно знаешь? Того, оригинального?
– Лет семь, – сказал Илья. – По работе.
– Ну я так и подумал. А у меня, короче, была своя строительная компания, потом зашли люди в погонах, пришлось подвинуться, потом торговал акциями, пока тут амба не настала, еле успел спасти свои копеечки, потом старт-ап начали с ребятами, так эти там, наверху пирамиды, такой закон приняли, что у нас все превратилось в тыкву, потом открыли кальянную – эти запретили, значит, еду подавать, где табак, мы вылетели в трубу, теперь вот по найму за зарплату тружусь, директором по развитию. Но очень трудно ходить на работу ко времени, вот и сейчас, дорогая редакция. А зарплата это вообще не для потомственного русского авантюриста, зарплата унижает человеческое достоинство.
– Согласен, – поддержал Илья, потому что Гоша глазами искал в нем опоры.
– Я игрок, понимаешь, а казино тоже запретили. Но они вообще молодцы, что все подряд запрещают, я считаю, потому что чем строже запрет, тем больше хочется. Вот в СССР был секс запрещен – и как чпокаться хотелось людям, аж зубы сводило! Мне дед рассказывал. А теперь в любой позе можно, да еще Тиндер всякий, вообще никаких проблем с этим, и все какие-то вялые стали. По себе сужу, хотя, конечно, это может быть просто тестостерон припал, а не Чубайс виноват. Как тебе драники?