– Сколько там? – стараясь спокойно, спросил он.
– Сколько положено, двести пятьдесят евро, – улыбнулся Иса. – Че, считать будешь?
И просто отдал Илье пакет. Илья заглянул: стянутые вакуумом пластиковые пачки, все набитые фиолетовыми полотнами. Он таких никогда не видел, вытащил на свет. Бумаги по пятьсот евро. Такие бывают? Если бывают, то в пачке полтинник, а в пяти пачках – двести пятьдесят. Вакуум.
Кивнул. Начал отходить.
– Отвезу деньги, потом он привезет товар.
– Давай, давай, – сказал Магомед. – Ехай. И скажи ему, чтоб телефон включил.
– У него выключен?
– И скажи ему еще, что если он еще раз с нами сыграет игру, как тогда, ассалям алейкум ему будет. Ну он знает, – лениво, равнодушно протянул Магомед.
– Я передам.
– Скажи, мы его пробили нормально. Про отца все знаем. Нам насрать на его отца, скажи.
– Ясно. Я курьер просто.
– Вот и передай это все, курьер. Передай, если товара не будет через три часа, будем по-жесткому с ним рамсить. Крыша не поможет, скажи.
– Хорошо.
– Я ему отправлял сегодня эсэмэску, он не отвечает что-то. Тебе отвечает?
– Я без телефона тут. Утром отвечал, – сказал Илья. – Сейчас нет с ним связи.
– Картинку ему отправлял. Фотографию. Он не получал? Вотсапп пишет – не доставлено.
– Не знаю, говорю. Меня отправили сюда за деньгами, я должен взять, отвезти.
– Может, подбросить тебя? – спросил вертлявый. – Ты за рулем?
– Я на такси, – сказал Илья.
– Зачем такие деньги на такси возить, давай подвезем, брат! – улыбнулся вертлявый.
– У меня инструкция есть, – упрямо мотнул головой Илья.
Люди, которые смотрели в плазму, не отрывались. Монако играло с Пари Сен-Жерменом.
– Инструкция, бля! Короче, скажи ему, до часа товара не будет, мы его курицу ебнем. А не будет до вечера – его ебнем самого. Если его подвал не учит ничему.
– Что? – переспросил Илья. – Какую курицу?
Вертлявый улыбнулся. Магомед почесал бровь.
– Иса, где ты мне фотку пересылал, покажи пацану.
Тот покопался в телефоне недолго, открыл: девушка заходит в подъезд пятиэтажки. Пальто парусом, шапка, шарф.
Нина.
– Это баба его. Нам партнеры адрес пробили, работу, все. Заебется ее спасать. Так что скажи, через три часа товар чтобы тут. У нее папа не генерал, всем по хуй. Так что быстрее ехай, понял? И пусть телефон включает, скажи.
– Я скажу.
– Деньги, брат, что? Мусор. Бери, не жалко, у меня еще есть! – засмеялся Магомед. – А жизнь дается человеку только раз, знаешь? Пушкин сказал.
Отвернулся и уткнулся в футбол.
– Проуожу, – прогудел Илье в ухо синий борец с бородой.
В лифте он каждую секунду смотрел Илье в глаза. Искал там что-то. Но Илья научился за семь лет делать из глаз мутное стекло.
Довел до выхода, развернулся и пошел вразвалочку назад.
Делай, Илья, что хочешь с этими деньгами.
Красный пакет болтался в руке как мешок со сменкой, ничего не весил.
Илья подумал: вот если прохудится, вывалятся пятьдесят тысяч евро на тротуар неощутимо. Свернул его, сунул под куртку, надулось брюшко. Оглянулся – идут за ним бородатые? Едут машины? Казалось, нет.
Добежал до метро; опять осмотрелся. Нырнул в пустой вагон: тут точно бы заметил – то нет. Они просто отпустили его, просто нагрузили деньгами на всю жизнь и сказали: иди.
Куда теперь?
Менять? Заказывать билеты? Лететь? В банк класть их?
Чего ему бояться? Он пока и невидимый, и свободный. Он на них имеет право, на эти двести пятьдесят тысяч, это ему из главной кассы выдали, пересчитали семь лет молодости в евровый эквивалент. Вот паспорт, вот деньги, вот будущее, уебывай. Они спохватятся, конечно – и абреки эти, которые совсем не бандиты, и менты, которые не менты вовсе, но будет уже поздно – на два, на три дня опоздают, и за это время он уже со своей новой фамилией рассеется; полетит – хоть в белой футболке с золотым принтом и в кепке олдскульной – над океаном в город Медельин, потеряется там и там будет смотреть сериал на пятьдесят сезонов, пока не узнает, чем все кончается. Одно отличие от сна: Нины не будет рядом.
Включи телефон, Петя.
Нет связи.
Нет связи с Петей, нет связи с Ниной, с родителями: от всех отрекся, когда заметал следы. Никого не предупредить ни о чем. Хороший был план вчера – вернуть Хазину телефон, а сегодня оказался плохой.
Да лети ты в Медельин, господи, лети жить! К херам их всех!
Что, ты простил его папашку, который обпичкал сына властью, обучил его к людям как говну относиться? Потому что – что?! Что он валокординчик глотает?!
Что, ты Хазина за семь своих лет честно-искренне извинил? А?
А?! Это ведь они пиздели про хищников, про то, что друг друга все в этом мире жрут! Их только то не устраивало, что они кого-то схавать не могли, когда им размаха челюстей не хватало, когда у них в глотке что-то стряло! Ну вот, нате, вона вам кое-чего не по зубам: люди с бородами, которым на милицейских генералов насрать! Нате, схарчите-ка их, попробуйте, не зассав!
А?! Это же ваши правила, ваша и игра, пускай они теперь с вами, как вы с нами, разве не это будет справедливость?! Это вам наказание, вам расплата – я о ней из Соликамска просил, я богу на вас стучал, и он вот: натравил на вас беспредельщиков. По закону нельзя, так хоть по понятиям!
Только вот по той же блядской пищевой цепи они сначала Нину схарчат, беззубую и мягкую, а только потом уже пойдут искать Хазина. Но тут только к тебе вопросы, Хазин, потому что это ты с этими бородатыми уже, оказывается, мутил, ты кидал их, это ты своей беременной бабой прикрываешься, а не я!
Да кто вы мне все? Вы мне все чужие люди!
У меня своих и нет, кроме самого себя. Горите все!
Вышел из метро.
И что, что она беременная? Что, что я ей вчера предложение делал?! И что, что я сам ее уговаривал ребенка оставить?! Что с того-то?! Это не мой ребенок, это Хазинский ребенок, это его баба, это его отец, я с Хазиным два раза всего виделся: когда он меня из спеси в тюрьму определял, и когда я ему горло резал! Мы друг другу посторонние! Это его мать!
А у меня вон своя, она в мертвецкой тоскует, она застряла между здесь и там, мне с ней еще надо решить, при чем тут Хазинские родственнички?!
Ты же там лежишь, ма, и ты же мне все это рассказываешь?! Нет уж, давай так: ты туда, а я сюда. Я сюда, а ты уж сама как-нибудь там. Не учи меня, не затаскивай к себе!
И что, что Нина тут ни при чем?
Так получилось, понимаешь, что если мне – наверх, то ей – к тебе, вниз. А если ей – наверх, то спускаться придется уже мне. Обоим наверху не остаться, Магомед не даст. Она ничем не заслужила, а я-то – чем?! Почему я должен ее обменивать на себя? Потому что я ее от аборта отговорил?
Это не про честность, это не про справедливость, не про расплату, не про отпущение грехов, это только про то, что три мертвеца уцепились мне за ноги и тащат на дно, в трясину, не дают выгрести к воздуху, вот это про что!
Почему тут можно только себя вместо нее живоглотам скормить, кого я этим впечатлю, кто это оценит, кто узнает про это: никто и никогда, бесславный подвиг – идиотство, тут нет никакой победы и быть не может, нет никакой жертвы и никакого спасения, это все только про зубы в три ряда и про лоскута красной требухи. Это все зря, это все зря, зря и зря.
И что этот ребенок – он же в лапы старшему Хазину попадет, и тот воспитает из него второго Петю, ты сам им так все подтасовал, второго избалованного говнюка, которому можно все! Он вырастет, он пойдет в мусора, он из скуки и спеси загонит на зону следующего Илью, вот и весь твой выигрыш.
За что тебе дохнуть? Ради чего?!
Беги! Лети!
– Магомеда можно? Как тогда набирали.
Белокожая женщина вымученно улыбнулась ему и сняла трубку. Набрала, пошептала что-то.
– Присаживайтесь.
Илья провалился в кресло, глубокое, как волчья яма, как котлован. Сидел и глядел загипнотизированно на лифты, на три пасти, три жерла: откуда выйдет?
Разъехались створки, вышел человек в синем. Не спеша двинулся к Илье. Лицо ничего не выражало. Можно еще было встать и убежать. Можно было убежать. Илья рыпнулся и встал.
– Че такое? – спросил бородатый.
– Вот, – Илья протянул ему красный пакет. – Сделки не будет. Возвращаю деньги. Тут все. Передай Магомеду.
– Че это? – бесстрастно сказал тот.
– Хазина грохнули. Который вам должен был товар. Держи бабло.
Бородач заглянул в пакет, пожал плечами.
Илья развернулся и зашагал к выходу.
Выскочил из подъезда, закрыл глаза. Голова раскалывалась. Ветер его охолонул, дал продых. Покурить надо. На пачку как раз и осталось.
Хорошо, что не успел в двести пятьдесят тысяч фиолетовыми ассигнациями поверить.
Побрел по Якиманке вперед, к Полянке и к мостам. Чтобы в голове заглохло, стал петь песню – на испанском.
Tú, el aire que respiro yo
Y la luz de la luna en el mar
La garganta que ansío mojar
Que temo ahogar de amor
Спросил себя: ну что, поступил красиво? Ответил себе: нет, как мудак.
В ушах звенело. Знобило еще.
Курить хотелось дико.
Перешел мост – и попал опять на Красный Октябрь. Все дороги сюда и так вели; но Илья сейчас специально шел. Знал, куда.
Завернул налево – к клубу «Icon». Тот был заранее заклеен афишами каких-то американских звезд, которых еще только на Новый год в Москву везли. Новый год был недостижим.
За углом начинался тот заводской переулочек.
У дверей агентства стояла некрасивая девушка Гуля. Куталась в плащ, курила. Илью узнала сразу.
– Можно мне тоже?
– Ну как, получилось с паспортом? – Она достала ему из элегантной, как перламутровая шкатулочка, пачки тонкую сигаретку с платиновым ободком.
– Получилось.
– Вернулись тур оформлять? – она улыбнулась ему.