Потом идёт толпа мерзавцев брошенных. За ней ещё один единственный.
И всё. Конец.
Мне по телефону женский голос:
– Как живёшь?
– Прекрасно!
– Ой, простите, я не туда попала.
– Туда, туда! – закричал я, но она уже бросила трубку.
Так и живёшь: ни пожаловаться, ни поделиться.
Это такая женщина!
У неё два недостатка.
Первый: она не включается.
Второй: включившись, не выключается. То есть нет пуска и стопа.
А так всё при ней.
В курортных городах, как только стемнеет, в комнаты налетают мужики на свет лампы. И кружат, и сидят. Один-два крупных, три-четыре мелких. А дома у них жжёны, жжёны, жжёны…
Много людей переворошил в поисках
красивого тела.
Теперь ищет родную душу.
Давайте сменим азарт на темперамент. Азарт – это наружный огонь охотника. Темперамент – это внутренний огонь восхищения.
– Мой друг! Если бы на одну чашу весов положить случайные половые связи, а на другую – хороший коньяк, я бы выбрал…
– Постой, а зачем их класть на разные чаши?
Как сказал мой друг:
– Там у меня серьёзно. А здесь посто
янно.
До сих пор думаю над этим.
Теория вероятности на женщин не действует.
И закон всемирного тяготения.
И гравитация на них не действует. Поэтому они так нравятся населению.
Что такое шестьдесят?
Что такое шестьдесят? Испуг в её глазах. Всё остальное – то же самое.
На моей площадке молодая собака бодро вытянула старушку на поводке из кухни.
Затянула её на пустырь, в кусты, в газоны, потянула, куда ей надо.
Тащила старуху по своим делам.
Они с бабушкой обнюхивали столбы, бегали знакомиться, лаяли на чужих, отдались безобразному облезлому псу на пустыре.
Всё перевидели, всё пережили и побежали домой перекусить.
Вместо пения – тревога.
Вместо танца – выражение лица и сиплое: «Гоп!»
Вместо поворота тела – движение глаз. Вместо бега – дрожь.
Вместо глаз – очки.
Вместо любви – диета.
Вместо детей – внуки.
Вместо фигуры – пальто.
Вместо зубов – мясорубка.
Вместо комнаты – палата.
Вместо ходьбы – прогулка.
Вместо голоса – дребезги.
Вместо сообразительности – мудрость.
И очень здоровый образ жизни, пришедший на смену самой жизни.
Встал – стало лучше.
Вышел – стало хуже.
Выпил – стало лучше.
Съел – стало хуже.
Прилёг – стало лучше.
Встал – стало хуже.
Сел – стало лучше.
Пошёл – стало хуже.
Чем смешить будем?
Послезавтра концерт в Барнауле.
Умственные характеристики: принятие правильных решений 5,6 секунды, неправильных – 24 часа; принятие неприятностей на свою голову 0,2 секунды, избавление от неприятностей – 1,5–2 года.
Что ты мне: «Молодёжь, молодёжь…» – да если мы захотим, молодёжи вообще не будет.
Ничто мужчину так не молодит, как глупость.
И ещё я думаю: почему с переездом в другой город у тебя не появляются друзья? Вот и сорок. Вот и сорок восемь. И люди вокруг, и есть умнее тех прежних, и уж куда образованнее. Что ж там такое в том далёком детстве? Почему ты с ними мог молчать??! Почему тебе не нужно было платить ему вниманием, талантом, услугой? Мы же тогда их не выбирали.
Видимо, всё надо захватить с собой смолоду.
Потом раздавать, а приобретать поздно.
Склероз крепчал – женщин стал называть «эти люди».
Раньше думал – женщины, теперь – ни дня без строки. Это не талант, это – возраст.
Мемуары – то, что помню.
А склероз – то, что забыл.
Склероз – очень полезная и очень нужная часть мемуаров.
Старость – это бесконечная проверка хотя внешней угрозы никакой.
Чем старше, тем больше отход ко сну похож на отъезд в другой город.
Как пароход хорош для пенсии – плавучий город с врачами, сёстрами, поварами, спальнями, кино и фруктами. И тепло всегда, и вид из окна новый, и пассажиры не задерживаются.
Шестьдесят грянуло и схватило, как радикулит на ветру.
Никуда я особенно не направлялся, но летел.
И вот снизу ухватило меня.
Теперь мы вместе.
Отныне нас будет только больше.
Если вас интересует, что я обнаружил, кроме горя, поражений и одной сплошной тревоги, – друзей!
Живот появляется первым, куда бы ни пришёл. Ведёт себя нагло. Мешает. Хотя кому-то служит полкой для рук.
Я всегда чувствовал себя здоровым и думал – умру, когда захочу.
Тут вдруг почувствовал, что меня могут и не спросить…
Что такое возраст?
Стоишь на футбольном поле. Летит мяч.
Надо рвануться к воротам.
И ты рванулся к воротам!
Но все уже бегут обратно.
И ты опять впереди!
Старость приближается, как электричка. Вот она ещё там, вот она уже здесь.
Глубокой старухой ко мне заглянуло детство. В пожилой женщине я встретил свою юность, и загорелым недоступным чудом мелькнул сегодняшний денёк.
Я остановился на показаниях врача, утверждающего, что я здоров.
С возрастом желание заработать постепенно переходит в желание сэкономить.
В нашем возрасте мы ищем в доме эхо. Я охнул, оно охнуло.
Я заплакал, оно заплакало.
И никаких, извините, слов.
Пожилой человек заходит в море по пояс и долго зябнет, стоя и хлопая руками по воде.
Затем с лёгким стоном приседает, бегом выскакивает на берег и бросается на лежак, улыбаясь, задыхаясь и заговаривая с дамами.
А он вообще старый дурак, хотя возраст здесь ни при чём.
Итог жизни наступает не в семьдесят лет. Итог жизни – в сорок лет.
Ему исполнилось девяносто лет.
Он на юбилее читал свои стихи.
Ему сказали, что он такой же дурак, каким был в пятьдесят.
Он страшно обрадовался.
И он помчался сквозь свои 60-61-62-63-65-70, ускоряясь и удивляясь.
Не в силах снизить скорость.
Только остановиться.
А это уже от него не зависело.
Определяя на глаз национальность
Так и живём, не зная, кто от кого произошёл, определяя на глаз национальность, сразу думая о нём худшее, вместо того чтобы покопаться…
Люблю евреев.
В каждой стране – в меньшинстве.
А в каждой отдельной отрасли – в большинстве.
В итальянском кафе плакат.
Где очень просто написано.
Иисус Христос – еврей.
Твоя машина – немецкая.
Твой телевизор – японский.
Твои деньги – американские. Демократия, при которой ты живёшь, – греческая.
Кофе, который ты пьёшь, – бразильский. Берег, куда ты едешь в отпуск, – турецкий. Цифры, которые ты пишешь, – арабские. Буквы твои – кириллица.
Ну почему твой сосед не может быть другой национальности?
Какая разница между еврейским и английским юмором?
Англичане острят на своей земле.
Расставить любимых в пространстве. Врывается банда:
– Кто из вас еврей?
Жена говорит:
– Я!
Любовница говорит:
– Он!
Друг говорит:
– Вон отсюда!
Он был евреем до шестнадцати лет, а потом пошло…
Кем он только не был!
Но никем не стал.
Стал опять евреем после шестидесяти.
Я пишу с акцентом, читаю с акцентом, и меня с акцентом слушают.
Какая разница между евреем-национали– стом и антисемитом? Никакой. И тот, и другой считают, что все великие люди – евреи.
Еврею, чтобы блеснуть, нужен другой народ.
Алло, алло, алло!.. Да, конкурс в наш театр. Двадцать пятого в десять часов утра. Ваша фамилия?.. Штепнер?.. Кефнер?.. Ступнер?.. А как? Какая первая буква?.. Штульпер?.. Первая буква?.. Что у тебя в начале?.. Ка?.. Ха?.. Ша?.. Хушпер?.. Эн?.. Мишпер?.. Шнейпер?.. У тебя дэ?.. Думпер?..
Вот что. Давай не приходи! Хватит! Всё! Двадцать пятого в десять утра не приходи! У тебя дикция!.. Михлер?..
Нет. Только ты не учи ничего. Только ты!..
Не дай бог! Извини нас! Ты не приходи!! Один!!!
Не важно, кем ты был, важно, кем стал. Когда мне говорят: «Вот вы еврей…»
Я отвечаю: «Иисус Христос тоже был евреем. А кем стал.»
В Одессе говорят…
В Одессе говорят без мягкого знака: «коняк», «белё», «пём», «пёс'ня», «свиня». А ещё «румка», «каструля» и «бруки». Единственное исключение делают в слове «женьщина».
В Одессе говорят:
– Не можешь любить – сиди дружи!
Может быть, вы не знаете, но в Одессе быстро поднятое не считается упавшим.