ДОЛГОВЯЗЫЙ — в руках бумаги, на носу очки. Карлик же уходит, как будто цоканье его не касается.
КАМИНСКИЙ (Долговязому). Забуревает персонал!
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Простите?
КАМИНСКИЙ. Забуревает персонал, говорю! К ноге не идет.
Долговязый не улыбаясь смотрит некоторое время на Каминского, потом снова углубляется в бумаги.
Чего читаем?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Про вас читаем, Павел Маркович.
КАМИНСКИЙ. Что-о?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Так, ничего особенного. Плановая проверка.
КАМИНСКИЙ (мгновенно трезвея). Что за ерунда.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Может, и ерунда. Но лет на восемь наберется.
КАМИНСКИЙ. Вы с ума сошли.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Я?
КАМИНСКИЙ. Эй! Куда вас понесло?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Я работаю. И мне не надо мешать.
КАМИНСКИЙ. Вы!.. Вы отдаете себе отчет?.. Шутки это вам, что ли? Своим идиотским рвением вы можете нанести вред имиджу государства! Да кто вам позво.
Долговязый берет Каминского за лицо и грубо толкает. Каминский, отлетев, падает на пол. Пауза.
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Павел Маркович! Это лирика всё. А мы практики. Вот закон, вот нарушения закона. «Наезжаем» по службе, «отъезжаем» по договоренности… Расценки известны. (Пауза.)
КАМИНСКИЙ (не вставая с пола, тихо). Сколько?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Трешка.
КАМИНСКИЙ. Чего?
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Да уж не тысяч! Мы с вами не ларек крышуем, Павел Маркович, побойтесь бога. Дело государственной важности, особо крупные размеры… Трешка налом — и никакого ущерба имиджу государства! Я ж России не враг. Пять дней вам хватит?
Уходит. Каминский сидит неподвижно. Возвращается КАРЛИК — уже без тележки золота, но с маленьким островом на веревочке — дом, бассейн, пальмы…
КАМИНСКИЙ (поднимаясь). Здравствуйте…
КАРЛИК. Здорово, соколик.
КАМИНСКИЙ. Запамятовал. Как вас по имени-отчеству?
КАРЛИК. Да мы по-простому. Глебыч, и все!
КАМИНСКИЙ. Да неловко… КАРЛИК. Ловко-ловко! Глебыч!
КАМИНСКИЙ. Глебыч… А что у нас вообще слышно?
КАРЛИК. Вообще — Россия встает с колен.
КАМИНСКИЙ. Это я знаю. Это я, Глебыч, сам и писал. А конкретнее?
КАРЛИК. А конкретнее — плохо твое дело, Каминский. Бог — он все видит!
ГОЛОС ТИШУКОВА. Глебыч! Зайди.
КАРЛИК. Пора мне. (Сворачивает остров и прячет во внутренний карман.) Кто в Бога не верит, пропадет! Истинно говорю.
Освещается та часть сцены, где уже стоит Тишуков, — туда и переходит Карлик.
КАРЛИК. Здесь я, Петр Петрович, вот он я!
А Каминский остается стоять неподвижно, глядя, как по авансцене медленно проволакивают за ноги тело ТОЛСТОГО. Потом свет в этой части сцены гаснет.
ТИШУКОВ (после паузы, кивая вслед телу). Ошибочка вышла, Глебыч.
КАРЛИК. Приходят?
ТИШУКОВ. Каждую ночь, как по расписанию! Матрос Попов, матрос Серьга, капитан-лейтенант Жихлов. Стоят, смотрят. Матроса Корнеева сестра повадилась вопросы задавать. Хамит мне в лицо. Мать старшины Гущина сошла с ума — верни ей сына да верни. Я пытаюсь разговаривать — не слышит. Фотографию тычет…
КАРЛИК. Спрятаться бы вам.
ТИШУКОВ. Что?
КАРЛИК. Спрятаться. В другую судьбу уйти! Сбить со следа их всех. Уснуть, а проснуться потихонечку в другой судьбе. Они придут, а вас и нет.
ТИШУКОВ. Спрятаться — это… вообще неплохо бы.
КАРЛИК. Я и слово тайное знаю.
Пауза.
ТИШУКОВ. Опасно это, Глебыч. Путешествия эти. (Хомяку.) Правда, Яша? (Снова Карлику.) Тут ведь никогда не знаешь наверняка. Вдруг проснешься, а ты никто!
КАРЛИК. Так не бывает.
ТИШУКОВ. Еще как бывает.
КАРЛИК. Все равно — кто-то… Ну хоть шахтер или, там, таджик на стройке.
ТИШУКОВ. Это и есть никто.
КАРЛИК. Так не насовсем же, Петр Петрович! Со следа сбить.
ТИШУКОВ. Опасно… (Пауза.) Ах, как я в детстве хорошо спал, Глебыч! Сны такие — просыпаться было жалко! Днем тоска — мамка, школа, баян этот. Во дворе братья Тюрины, уголовнички… А во сне. Поверишь ли, Глебыч — чечетку бил! Еще звук слышал, когда просыпался… Летал над землей буквально, как эти… братья Гусаковы! Помнишь братьев Гусаковых? Э-эх, ты.
Оркестр начинает негромко играть пасодобль.
Во-во! Оно!
Подбумкивая губами, радостно отбивает несколько тактов ладонями.
А? (Довольный.) Вот так вот! А то еще снилось, что я… (Смеется.)
КАРЛИК. Гагарин?
ТИШУКОВ. Не-а. Попенченко!
КАРЛИК. Кто?
ТИШУКОВ. Боксер такой был, Глебыч. Всех клал. Вот поверишь, чуть глаза закрою — то чечетку бью, то в рожу козлам этим…
МАМА (появляясь). Петя! До-мой…
ТИШУКОВ (после паузы). Значит, спрятаться?
КАРЛИК. Да поглубже, голубчик. А врага того мы найдем, найдем.
МАМА. Петя! Тебе телефонограмма.
ТИШУКОВ. Какая телефонограмма, мама, что за ерунда. (Опомнившись.) Какая телефонограмма?
МАМА. Каминский какой-то сбежал.
ТИШУКОВ. Как сбежал?
МАМА. Я не знаю. Мне позвонили, просили передать, я записала: «Каминский сбежал…».
Под барабанную дробь РАБОТНИКИ МАНЕЖА выкатывают пушку. В луче света у пушки появляется КАМИНСКИЙ — в белом цирковом костюме, весь в блестках. Барабанная дробь усиливается волнообразно.
Каминский прощается с публикой и запрыгивает в пушку. Барабанная дробь нарастает. Служитель манежа зажигает фитиль и подносит его к пушке. Выстрел, дым из жерла, удар тарелки — и Каминский возникает в луче света на противоположном балконе, на фоне нарисованного лондонского Биг Бена.
КАМИНСКИЙ. Ап!
Через секунду оркестр начинает играть попурри на тему английского гимна, а возле Каминского возникают грозди микрофонов. Голоса наперебой: «мистер Камински!», «мистер Камински!»… Подняв руку, он устанавливает тишину и начинает нести англоподобное. В этой мешанине, однако, хорошо различимы слова «Russia», «corruption», «Kremlin», «anti-democracy»…
КАРЛИК. Что он говорит?
ТИШУКОВ. Про меня говорит.
КАРЛИК (с восхищением). Как это вы по-английски понимаете!
КАМИНСКИЙ. Thank you for your attention!
Снова голоса: «мистер Камински!», «мистер Камински!..»
КАМИНСКИЙ (Тишукову, с прощальным поцелуем). Bye-bye!
Исчезает вместе с лучом света.
ТИШУКОВ. Ишь, какой отчаянный. Чего это он вдруг, как думаешь?
ДОЛГОВЯЗЫЙ (входя с листком бумаги). Вот… Полный текст пресс-конференции. (Хочет уйти.)
ТИШУКОВ. Стоять! Ну-кась… «Реванш номенклатуры», «режим личной власти, погрязший в коррупции.» (Карлику.) Я ж говорил, про меня. «Шантаж и вымогательство…» (Долговязому, после паузы.) А вот это уже самодеятельность… Здесь шантажирую я!
Еще пауза, слышен дальний раскат грома.
Погоди-ка. Может, ты и на меня бумажки собираешь? А?
Начинает надвигаться на Долговязого, тот пятится, растерянный.
В оппозицию собрался? Борьба с антинародным режимом?
Будем меряться бумажками? Ну! Открывай свой покер, валяй до горы! А я свой покажу…
ДОЛГОВЯЗЫЙ. Петр Петрович, да вы что? Да я же…
Гром гремит совсем близко. Долговязый вдруг срывается с места, хватает портфель Тишукова — и с портфелем в зубах начинает ловко карабкаться наверх по пожарной лестнице у кулисы.
ТИШУКОВ. Ага-а!.. Глебыч!
Карлик, метнувшись за кулису, выволакивает динамо-машину с черепом и костями — и начинает крутить ручку. Вой машины. Долговязый уже скрывается за верхним порталом, когда Тишуков, надев резиновые перчатки, присоединяет большие клеммы к опорам лестницы, по которой лезет Долговязый.
Разряд тока, дым. Страшный крик Долговязого сверху.
Через пару секунд на сцену начинает падать пепел. Карлик крестится.
Тишуков неторопливо отсоединяет клеммы, присаживается на динамо-машину; достает фляжку, наливает.
Пауза.
ТИШУКОВ. А раньше не пил я, Глебыч — ни капли, вообще… Здоровье берег, представляешь? (Пауза.) Какое тут здоровье с вами! Чистый террариум…
Жестом приглашает Карлика присоединиться. Не торопясь наливает ему.
Разряд молнии за окном — и звуки ливня по крыше и подоконнику. Карлик крестится еще и еще.
ТИШУКОВ (рассмотрев, как впервые). Ты в Бога веришь, Глебыч?
КАРЛИК. А как же, Петр Петрович! Нам без Бога нельзя.
ТИШУКОВ. А Ему без нас, Глебыч? Ведь скукотища. А так — каждый день спектакль. Ну, помянем. товарища по работе.
Карлик, снова перекрестившись, пьет.
Дай бог, чтоб не последний!
Карлик поперхивается. Тишуков стучит его по спине. Карлик откашливается; они закусывают. Тишуков берет в руки горсть пепла, разминает, смотрит на Карлика.
Ну что? Вопрос с преемником, таким образом, решили.
КАРЛИК. Ой, Петр Петрович, да вы что! Да я и не думал никогда. Не надо! Нет, нет. Не по сеньке шапка. Мое дело тихое, православное. За Русь молиться буду.
ТИШУКОВ. Ты чего так разволновался, Глебыч? Я про тебя и не думал в эту сторону.
КАРЛИК (после паузы). А кто? (Еще пауза.) Просто интересно.
ТИШУКОВ. Да я же, Глебыч. Я, кто ж еще. Сам себе и преемлю.
КАРЛИК. А вот и правильно! Я всегда говорил.
ТИШУКОВ. На Западе, конечно, начнут рожу кривить.
КАРЛИК. Зато на Востоке как обрадуются, Петр Петрович!
Из оркестра начинают доноситься разрозненные звуки тубы и контрабаса.
ТИШУКОВ. Да! Тяжела ты, шапка Мономаха, но делать нечего! Шапку, Глебыч, мы тоже в оффшор кинем, так оно надежнее. Камешков оттуда только наковыряем. (Пауза.) Черт возьми, и не уйти ведь по-хорошему! Обложат, как зайца. И эти тоже. россияне. Ну что я могу поделать, если им меня нужно? Прямо извелись все. Ну, нате вам меня.