МИССИС УОТСОН. Понятно. А я думала: вы за Путина.
ГОЛЬДИНЕР. Я за Путина! Потому что — так им и надо! Ой, Женя, все это — агицин паровоз.
МИССИС УОТСОН. «Агицин паровоз!» Бабушка так говорила!
ГОЛЬДИНЕР. У вас была правильная бабушка.
МИССИС УОТСОН. Бабушка была чудесная… А что за паровоз?
ГОЛЬДИНЕР. Не знаю. Я не думаю, что это вообще паровоз… Я ведь тоже слышал это от бабушки. Я думаю, это что-то такое безнадежное. Как строительство коммунизма.
МИССИС УОТСОН. Да, бабушка так говорила, когда расстраивалась. Она умерла здесь, только не в Нью-Йорке, а под Чикаго, на «Диване». Там есть улица — Дивон, так наши ее переименовали в Диван. Там много с Украины.
ГОЛЬДИНЕР. А бабушка откуда родом?
МИССИС УОТСОН. Не знаю.
ГОЛЬДИНЕР. Тульчин, Гомель, Мозырь, Слоним, Шклов?..
МИССИС УОТСОН. Не знаю. Родители уже из Харькова.
ГОЛЬДИНЕР. А-а, вы говорили. тогда. Хороший город. Между прочим, был столицей Украины! Не тянет на родину?
МИССИС УОТСОН. Нет. Какая родина? Я ее не помню. Родители уехали, когда мне не было года.
ГОЛЬДИНЕР. В каком году?
МИССИС УОТСОН. В семьдесят девятом.
ГОЛЬДИНЕР. Да, в семьдесят девятом уже помаленьку выпускали.
МИССИС УОТСОН. Так они не собирались ехать! Там такая дурацкая история. Отцу кто-то привез отсюда книгу — даже не Оруэлл, и не Солженицын. Я забыла название — какая-то запрещенная книга! Кто-то ее увидел и — «стукнул». Отец так говорил. А отец был инженером на заводе — смешное такое детское название было у этого завода… Вроде «тяп-ляп»… «Тяж-маш», вот!
Гольдинер роняет из пальцев чашку.
МИССИС УОТСОН. Ничего, ничего, я уберу!
ГОЛЬДИНЕР. «Энерго… тяжмаш».
МИССИС УОТСОН. Exactly! Точно! Вы знаете этот завод?
ГОЛЬДИНЕР. Да. Там работал. один мой знакомый.
МИССИС УОТСОН. Ну вот. Отца вызвали в какой-то их советский офис… Он так странно это называл — Контора. «Вызвали в Контору». И потребовали сказать, откуда книга. Он, конечно, не сказал. И тогда был скандал. И какой-то мелкий партийный босс на этом заводе. — как это называлось? партийный глава?
ГОЛЬДИНЕР. Партийный организатор. Парт-орг.
МИССИС УОТСОН. Да. Парторг! Отец его показывал, этого человека.
ГОЛЬДИНЕР. На фотографии?
МИССИС УОТСОН. Нет, сам. Так смешно показывал: маленький, скрюченный от страха. Все боялся, что из-за отца эта Контора накажет его самого! Он был. — я опять забыла это смешное слово.
ГОЛЬДИНЕР. Парторг.
МИССИС УОТСОН. Да, — в том цехе, где работал отец. И этот человек требовал отца судить, написал какое-то ужасное письмо в газету, про диверсантство.
ГОЛЬДИНЕР. Диверсию. Идеологическую диверсию. Это так называлось…
МИССИС УОТСОН. Да, наверное. И вот после этого письма…
Грохот поезда заглушает ее часть ее рассказа. Наконец снова становится слышно.
Выгнали беременную… Отец еле устроился дворником — за это еще надо было кого-то благодарить… Такая странная у вас была страна! А потом его вызвали в эту Контору и велели уезжать. Он не хотел, он был очень proud… — гордый! Но уже появилась я.
ГОЛЬДИНЕР. Был. Вы сказали: был…
МИССИС УОТСОН. Отец умер три года назад.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Его бы все равно выгнали. Ничего нельзя было сделать. Это была такая система, вы даже не можете себе представить.
МИССИС УОТСОН. И слава богу, что не могу. (Пауза.) Знаете, я ведь почти благодарна этому негодяю! Как здесь говорят: every cloud has its silver lining. У каждой тучи есть серебряная подкладка.
ГОЛЬДИНЕР. Нет худа без добра.
МИССИС УОТСОН. Да, наверное… Представляете? — какой-то трусливый подлец в Харькове, тридцать лет назад. — и вот я американка! Кормлю белок в Сentral Park, живу в свободной стране! (Пауза.) Отец, конечно, сильно тосковал на этом «Диване». Там действительно — тоска. Потом мы переехали. Но они сюда так и не вросли. «Плавильный котел». Вот — не расплавились! А тут, знаете ли, очень чувствуют чужих… Rules… Правила! Тут надо жить — по правилам.
ГОЛЬДИНЕР. Я всегда жил по правилам.
МИССИС УОТСОН. Вы — тут. А мама у себя в Нью-Джерси до сих пор наряжает елку на Новый год! Перед соседями неловко.
ГОЛЬДИНЕР. А почему нельзя наряжать елку на Новый год?
МИССИС УОТСОН. Можно, но как-то странно… Есть Рождество…
Пауза.
Ну вот. Взяла — и все на вас вывалила. Тут это не принято. (Улыбается.) Rules! «How are you — гте!», «How are you — fine!»…
ГОЛЬДИНЕР. У меня в школе был дружочек — Лева Файн.
МИССИС УОТСОН. Файн — значит «отлично»!
ГОЛЬДИНЕР. Они не успели уехать из Харькова до немцев. Их выдали соседи. (Пауза.) Почему, чтобы выжить, надо стать негодяем?
МИССИС УОТСОН. А что, если бы соседи не выдали Леву Файна, их бы убили?
ГОЛЬДИНЕР. Не знаю. Не знаю! (Пауза.) Как ваша фамилия? Та. Вы говорили.
МИССИС УОТСОН. Ровински.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Джейн Ровински. Вот как, значит, получилось. А отец, по имени —?
МИССИС УОТСОН. Марк.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Какая странная штука жизнь, Евгения Марковна!
МИССИС УОТСОН. Ой! Евгения Марковна… Как будто и не я. Как замечательно!..
ГОЛЬДИНЕР. Я немножко устал… Я пойду еще полежу, ладно?
МИССИС УОТСОН. Все ОК?
ГОЛЬДИНЕР. Все хорошо. Вы — идите…
МИССИС УОТСОН. Хотите, я оставлю вам диск с этой певицей?
ГОЛЬДИНЕР. Да, да.
МИССИС УОТСОН. Вот он, на подоконнике. До субботы.
ГОЛЬДИНЕР. До субботы.
Миссис Уотсон уходит.
ГОЛЬДИНЕР (после паузы). Ничего нельзя было сделать. Все равно ничего нельзя было сделать…
Грохот поезда. Когда он заканчивается, становится слышно, как по карнизу стучит дождь. С улицы входит Гольдинер. Он с палочкой. Снимает плащ и шляпу, стряхивает воду за порог. С трудом снимает ботинки, надевает домашние туфли. Вынимает из пакета продукты, ставит в холодильник^ Включает чайник и начинает накрывать на стол — чашки, сахар, какая-то коробка с пирожными… Звонок в дверь. Гольдинер открывает.
Входит МИССИС УОТСОН.
МИССИС УОТСОН. Здравствуйте!
ГОЛЬДИНЕР. Я почти успел. Снимайте плащ — и прошу к столу.
МИССИС УОТСОН. Спасибо. Только я бы сначала…
ГОЛЬДИНЕР. Сегодня ничего не надо делать. Просто посидите тут… Правильные ацтеки по субботам не работают!
МИССИС УОТСОН. Что ж вы раньше не сказали? Дорогой мистер Гольдинер — я с удовольствием посижу с вами просто так, только сначала схожу в магазин.
ГОЛЬДИНЕР. Никаких магазинов! У меня полный холодильник еды.
МИССИС УОТСОН. Конкурирующая Фира?
ГОЛЬДИНЕР. Причем тут Фира! На меня теперь большой спрос. Все старушки Брайтона хотят увидеть это чудо. Снимайте плащ, чайник уже вскипел.
МИССИС УОТСОН. Хорошо. Спасибо.
Садятся, пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Ну? Как дела в Америке?
МИССИС УОТСОН. Все хорошо.
ГОЛЬДИНЕР. Статуя на острове — стоит?
МИССИС УОТСОН. Стоит.
ГОЛЬДИНЕР. Ну и слава богу. (Пауза.) Здесь тоже все как обычно. На набережной обсуждают выборы на Украине. Внизу в видеосалоне — свежие поступления с Родины: группа «Бретельки» и кино про Колчака. В продуктовом появилась новая продавщица из Кишинева — очень симпатичная; говорят, даже моет руки. (Пауза.) Это пирожное называется «картошка», вы обязаны попробовать.
МИССИС УОТСОН. Картошка?
ГОЛЬДИНЕР. Да.
МИССИС УОТСОН. Спасибо.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Ну, что… Приговор приведен в исполнение?
МИССИС УОТСОН. Что? А-а, да… Последний день.
ГОЛЬДИНЕР. Как я удачно вышел тогда на Манхеттен…
МИССИС УОТСОН. «Every cloud…» В каждом плохом — как вы сказали?..
ГОЛЬДИНЕР. Нет худа без добра.
МИССИС УОТСОН. Точно! Мне было приятно с вами познакомиться.
ГОЛЬДИНЕР. И мне. (Пауза.) Знаете, я перед вами очень виноват.
МИССИС УОТСОН. Ну что вы, я давно забыла! Выбросьте из головы эту ерунду, все хорошо!
ГОЛЬДИНЕР. Да. Вы здесь…
МИССИС УОТСОН. Я здесь.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Хотите на прощанье один анекдот из прошлой жизни? Вам как специалисту по ацтекам это надо знать.
МИССИС УОТСОН. Конечно, давайте!
ГОЛЬДИНЕР. Это было довольно давно. Я работал в одной организации. Мелким начальником, ерунда. И пришел к нам по распределению, после института, молодой специалист. Его звали. (Пауза.) Вот черт возьми — забыл!
МИССИС УОТСОН. Неважно, как звали… И что?
ГОЛЬДИНЕР. Как неважно! Весь анекдот в имени. (Пауза.) Забыл! Да что же это, только что помнил.
МИССИС УОТСОН. Не расстраивайтесь, Вульф Мойхелевич: вспомните — позвоните мне и расскажете! У вас же есть мой телефон.
ГОЛЬДИНЕР. Да. Непременно расскажу… Вы пейте чай, остынет.
МИССИС УОТСОН. Спасибо. Все очень вкусно.
Пауза.
ГОЛЬДИНЕР. Что слышно в научных кругах? Как ведут себя ацтеки?
МИССИС УОТСОН. Ужасно! Давно хотела вам на них пожаловаться. Сжигают книги, кроваво воюют, играют в футбол.
ГОЛЬДИНЕР. Все, как у всех.
МИССИС УОТСОН. Не совсем. В футбол они играют — каменным мячом. А победителя кладут на каменную плиту на вершине пирамиды, красят тело синим мелом, вырезают у него сердце и кладут сердце в специальный каменный сосуд, а тело сбрасывают вниз.
ГОЛЬДИНЕР. И что победитель? Относится с пониманием?
МИССИС УОТСОН. Да. Ведь иначе не взойдет солнце.
ГОЛЬДИНЕР. А-а… Ну, это другое дело. Надо — значит надо! Тоже ничего нового. Зачем вам ацтеки, Женя? Плюньте на ацтеков! Вот вам мы — изучайте! Хорошо сохранившиеся останки. Некоторые даже разговаривают. Образцы вымирающей цивилизации. Столько было крови — какие там ацтеки!
МИССИС УОТСОН. Вы замечательный, Вульф Мойхелевич! Я давно хотела вам сказать. Вы никакой не вымирающий. С вами интересно разговаривать. Мне ни с кем не было так интересно разговаривать с тех пор, как умер мой отец. Что с вами?