Хобот рассказывал, что и наш домик первоначально предназначался исключительно для опытов. Место было выбрано с прицелом (как будто уже тогда знали что-то о близком Изломе), да еще и форма стен была шестигранной, крыши куполообразные, никаких тебе привычных скатов, и внутри ни одного прямого угла. Какие именно тут планировались эксперименты, теперь уже сложно было сказать. Купца Филонова и при жизни крепко шпыняли сверху и снизу. Охота на ведьм тогда уже не велась, за чернокнижие не сжигали, однако смотрели на всякие подобные эксперименты все-таки весьма косо. Словом, разрешение на въезд в Россию Тесле не дали, а после и купцу пришлось спешно бежать, поскольку дворцы и усадьбы жгли и рушили уже по всей России. Домик, однако, уцелел, послужив какое-то время амбаром, а после поработав и самым настоящим сельсоветом. Позже хотели построить на его месте церковь, да испугались непонятной конструкции. Ломать на кирпич даже не стали пытаться — сразу осознали, что путного ничего не выйдет. Так дом и сохранился, протянув без малого два века, не перекосившись и не рассыпавшись. Хобот говорил, что и мы в него не просто так попали. Будто бы и здесь была какая-то хитрая причина, но об этом он мог только догадываться, но я-то знал, что он прав. Если уж были мы Пси-Фактором, которого опасалось земное правительство, то только в такие загадочные места нас и следовало поселять…
Помню, поначалу тут ой как непривычно было находиться. Я ведь точно проснулся после долгой болезни, — в памяти пусто, в голове шаром покати, и такой, блин, неуют кругом! А здесь и вовсе показалось все поначалу непривычным: потолки огроменные — в три человеческих роста, арки — какими-то лепестковыми сферами, вместо углов — стяжки скругленные, и коридоры поворачивают не иначе, как по-змеиному — точно в тоннелях железнодорожных. Вместо чердаков — мансарды остекленные, и окна точно бойницы. Словом, тут у кого хочешь мозги бы потекли. И я постоянно плутал — то столовую не мог найти, то учебный класс. Даже комплексовать начал — вроде как самый тупой, а после заметил, что и другие путаются, даже учителя! А уж они-то здесь все должны были назубок выучить — до последнего метра и градуса.
Словом, я вновь шагал по Ковчегу! Справа и слева мигали датчики камер, но меня это ничуть не тревожило. Я ведь и не скрывал, что вернулся. Кому положено, те это давно знали. Хлебом и солью встречать не спешили, но и это мне было по барабану.
Уже на нашей половине ко мне присоседился летающий буй. Этакое зеркальное яйцо — только размером с хорошую дыню — с массой каких-то глазков и тараканьих усиков. Я едва удержался от соблазна, чтобы ни припечатать по «дыне» с правой. Конечность бы наверняка зашиб. В подобных устройствах обычно все склепано и свинчено крепко, да и полновесной электроники было, как тех же мурашей в муравейнике. А в общем, штукенция весьма походила на ту, что зависала надо мной в больничной палате. Во всяком случае, понятно становилось, отчего преподаватели не выходили меня встречать. После ЧП на озере определенные перемены, очевидно, произошли и в Ковчеге. Во всяком случае, раньше подобных новшеств здесь не наблюдалось. Теперь, очевидно, систему слежения, или, как они ее называли, наблюдения, существенно усилили. Ну, да Скелетон с Гольяном и с этими дынями сумели договориться, коли выбрались ко мне в гости.
Впереди поджидала удобная развилка: слева автоматические двери в концертный зал, справа комнатка, превращенная в подсобку и оснащенная обычной дверцей на петлях. В нее-то я и юркнул, галантно пропустив электронного наблюдателя. Пока он щелкал своим электронным клювиком, я стремительно юркнул обратно. Все было сделано красиво и чисто, — глупая дыня и наполовину не успела развернуться. Я даже услышал, как она пристукнула с той стороны по двери. И злорадно хмыкнул. Ручек и ножек для преодоления столь допотопных препятствий у этой системы явно не водилось. Я невольно покосился на собственные ладони. Интересная деталь: левая рука была как новенькая, — пропали два заветных шрама, а вот на правой программа клонирования сработала более причудливо, аккуратно воспроизведя рисуночек стрелы. Должно быть, перепутала татуировку с родинкой. Ну да я не возражал. Такую же стрелу месяца полтора накололи почти все мальчишки Ковчега. Внешний мир опознавал друг дружку по кодам да паролям, вот и мы придумали свой маленький аусвайс…
И не хотел я вроде, а вот ведь! — ноги сами привели к кабинке, где прятался телефонный аппарат. Старенький — по таким еще лет сто назад, наверное, звонили. Металлический корпус, железные, стертые до лакового блеска кнопки, эбонитовая тяжелая трубка. Мало на что рассчитывая, я прижал к уху дырчатый эбонит.
— Служба доверия готова выслушать вас! — медоточиво пропел женский голос, и я уныло повесил трубку. Это было совсем не то, что мне требовалось. Ну а «то» получалось далеко не всегда. Хорошо, хоть дынеобразный наблюдатель не застукал меня здесь…
Проходя мимо учебных классов, я постарался двигаться по возможности быстро и бесшумно. В это время ребят там, понятно, не было, но могли оказаться преподы. К двери, за которой проходили занятия у Хобота я на минуту приник ухом. За дверью царила абсолютная тишина. Я даже рискнул потянуть на себя ручку. Заперто. Значит, и впрямь никого. Это мне не понравилось. Хобот обычно засиживался в учебке допоздна. Хотя… Раз на раз не приходился.
Миновав спирали коридора, я поднялся еще на этаж, по залитой светом оранжерее скользнул на нашу половину. Среди цветов и лиан возилась стайка девчонок, но я незаметно тенью оплыл их стороной. Викасика среди них не было, а прочие девчушки-подружки меня не интересовали. Хотя и Викасик по большому счету не интересовала, но… Наверное, вру, все-таки интересовала. И вероятно, даже очень сильно интересовала, только я как-то гнал эту тему стороной. Толку-то думать да фантазировать, если все знали, что Викасик — подружка Скелетона. Их вместе когда-то доставили в Ковчег — еще задолго до меня, и как-то все сходу признали, что Вика — девчонка не свободная. А уж со Скелетоном вязаться да соперничать только безумный мог. Да и чего соперничать, если Викасик вроде как сама к нему липла. Ну не то чтобы липла, но ведь вместе всегда держались. И темы находили общие, и вспоминали о чем-то явно из совместного прошлого. Ребята в такие минуты почтительно помалкивали, а я мужественно перечеркивал внутри себя нечто розово-сопливое, о чем хотелось иногда думать. Ну, то есть и глаза ее широко расставленные мне начинали казаться совсем даже и не интересными, и походка так себе, и фигурка. Даже на голос ее реагировал вполне спокойно. И знаете, мне даже нравилась это моя горделивая способность отстраняться. Потому что кое-кто из парней откровенно психовал и истерил по всяким таким поводам, а я мог достойно отойти в сторону. Ну просто потому, что третьему среди двоих делать нечего. И тут уж лучше сразу не обманывать и не заводить себя. Что называется — обойтись без лишних соплей. И не разводить антимоний по поводу единственной и неповторимой, без которой только в омут с головой, дуэль на пистолетах и шмат отравы под язык.
Я пока руки свои восстанавливал, поэму одну прочел. Ну то есть не прочел, если совсем уж честно, а просмотрел. Что-то вроде мини-ролика — «Ромео и Джульетта» называется. Там двое не шибко взрослых под замес крутой попадают. Семьи-то у них враждовали, а эти двое решили, что друг без друга никак. Я прямо сразу отчего-то Скелетона с Викасиком представил. Только наши-то удрали вместе, а те двое все чего-то страдали да переживали по поводу своей сердитой родни. Ну и прикончили себя в итоге. Глупо как-то — ни пульс не проверили, ни зрачки. Но все равно было жалко. И понимал, что хоть и ругаю их за то и за се, а ситуация не казалась вовсе уж фантастичной. Когда жизнь хвостик прищемит, каких только глупостей не наделаешь. Я, может, и Скелетона вдвойне уважал, потому что рядом с ним была Вика. Не знаю… Сложно было про это думать. Только мне в Ковчеге сразу стало не одиноко, когда в первый же день в столовке она подошла ко мне и скоренько объяснила, где какую пищу и как набирать, какие коды, значит, и какие кнопки нажимать. Вроде ни о чем больше не говорили, а мне хватило. И тепло как-то стало, и не страшно. Она пустоту мою заполнила, понимаете? — ту первую, самую звенящую. А после уже появились Мятыш с Гольяном, задира Дуст, добрый и отзывчивый Тошиба. Между прочим, и про телефон доверия мне первая Викасик шепнула. Тоже ведь выбрала день. Тошибы тогда еще не было, и депрессняк навалился мощнейший. За окнами стучал и барабанил ливень, хлестали молнии, и я все никак не находил себе места. Словно дождь мне память промыл, опять какие-то голоса слышались, картинки маячили. Казалось — наморщи лоб, чуток напрягись, и сразу вспомнишь что-то очень важное. Я и морщил, и напрягал, даже щипать себя пытался, — бесполезно. Тут вот Викасик ко мне и подрулила. Объяснила про телефон и как пользоваться нашептала. А я ведь уже знал про него, но Вика так на меня посмотрела, что я сразу просек, что звонить нужно именно сейчас. Вот я и позвонил.
И получилось так, что услышал совсем иной голос…
Да, это был совсем другой голос — усталый, мужской — и словно через помехи едва пробивающийся. А главное — говорил он о вещах понятных и важных. Я тогда много чего услышал полезного — и про себя кое-что узнал, и про жизнь, и вообще. Викасик мне тогда ничего не сказала, но я и без нее сообразил, что преподам про этот голос говорить совсем необязательно. И про грозу сообразил. Потому как связь получалась только в грозовую погоду. Не всегда, но если раз за разом пытаться, то обязательно проклевывалось. С кем я беседовал, я не мог уяснить до сих пор. И никто, наверное, не знал. Впрочем, эти вещи пацаны между собой не обсуждали. Особая это была тема. Практически запретная…
Сидевший на стреме Кайман оторвал от планша глаза, какое-то время непонимающе смотрел на меня. Видимо, с трудом переключался от виртуалки к действительности. Наконец до него дошло, что перед ним не привидение, не монстр экранный, а вполне оживший питомец Ковчега, и толстые губы его резиново пошли растягиваться.