гу сворачивали, границы передвигали туда-обратно почем зря. Мечи с саблями переплавляли на ружья, ружья — на автоматы, а автоматы — на пучковое оружие. Прогресс, блин! Все, значит, на что оказался способен человеческий гений, все укладывалось в перечень сражений и затяжных войн.
Между прочим, если говорить про Хобота, так он и под коллег своих не копал, наоборот — вполне корректно защищал мир айпированных, объяснял, что выхода вроде как и не было иного, потому как три мешка опасностей со всех сторон — от фокусов на солнце до инопланетян и столкновения с Туманностью Андромеды. И чтобы, значит, спастись, нужно поднимать биологический статус человека, дать ему возможность выжить при любой гравитации, в любой атмосфере, при любой температуре. Иначе рванет очередным потопом — и копец. Вот, Хобот этак аккуратненько и подводил нас к мысли, что не так все скверно в айпированном сообществе и незачем воспринимать его совсем уж в штыки. Дескать, жили люди без чипов — и что? Один геморрой только и заработали — планету чуть не сгубили, друг дружку едва не покромсали. Может, конечно, и айпирование — не лучший выход, но хоть какая-то разумная попытка спастись. Кстати, прочие преподы о том же вроде говорили, да только слушать их было одно мучение. А Хобота мы слушали. И спорить с ним запросто пускались. И Хобот нас слушал. Не просто слушал, а слышал. И возражал, когда надо, и соглашался. Нормальный, короче, мужик. А эти теперь его драконили за то, что он с нами «спелся», за то что «подыгрывал» сомнительному контингенту. И что-то при этом тянули из него, заставляли признаться и покаяться. В общем, тошно это было все выслушивать. Тошно и противно…
— Во, бараны! — не удержался Дуст. — Как есть вышибут.
— Кто про уроки им настучал, интересно знать?
— А тебе не все равно? Может, из него и выжали информацию. Они это умеют.
— И что теперь делать?
— А что мы можем? Леталки разве последние посбивать да стекла повышибать.
— Сейчас такие стекла — фиг вышибешь.
— Надо петицию сочинить. Куда повыше! Сочиним письмецо коллективное и разошлем по сети.
— Ну и что? Пришлют комиссию из таких же меднолобых да шкафоподобных и устроят разбор полетов. Еще хуже выйдет. И письмо, кстати, заблокируют. Даже читать не будут. Тут жестче надо. Нормальную акцию измыслить.
— Какую?
— Может, снова на железке товарняк тормознуть?
— Железка — фигня. Тут надо хорошенько подумать. И замутить что-нибудь крупномасштабное.
— Пока будем думать, нас тут всех повторно заморозят. Еще лет на сорок! И дождемся тогда…
— Ша! — рявкнул Скелетон, и все заткнулись, уставившись на его вытянутый палец. Лица преподов были повернуты в нашу сторону. Прикиньте, они НА НАС глядели! С экрана, значит. То есть видеть, конечно, не могли, но ведь смотрели!
— Придурки, — шепотом выдохнул Скелетон. — Коммутатор-то обратимый.
Только тут до нас дошло. То есть, пока преподы орали, а мы глазели, все было нормально. Но как только развопились мы, эта команда нас тут же и засекла. Слух-то у айпированных получше нашего! Может, даже проводник рассмотрели. Он, конечно, всего-то с мизинец младенца, но и со зрением у айпированных было как со слухом — полный, значит, порядок. Любую мелочь могли рассмотреть!
— Линяем, — шепнул Скелетон и, точно рыбак на зимней ловле, начал стремительными движениями выуживать из вентиляции проводник.
— Дуст с Хомой и Кустанаем — на лестницу! — шепнул Гольян. — Свалку устройте, задержите их. Остальным — врассыпную!
С кучей-малой на лестнице Гольян хорошо придумал. Он вообще в таких ситуациях быстрее всех соображал. Считай, засада с алиби в одном флаконе. А главное — как подгадал-то! С Хомой-то мы нормально корешились, а Дуста я давно на прицеле держал. Противозный тип. Тошибу прессовал, ехидничать был мастак — давно напрашивался. Мог гадость сказать, когда не ждешь, еще и уставится при этом песочного цвета гляделками — чем, типа, отвечу. Я, понятно, не отмалчивался, но чаще все же терялся. Такие уж он моменты подбирал, поневоле растеряешься. А если отвечал, Дуст только скалился зловеще. И не боялся я его вроде, а все одно, холодок неприятный появлялся. Уж про мстительность Дуста интернатовская братва отлично знала. Потому и прозвала ядохимикатом — Дустом, проще говоря. Ну то есть, воевать мы не воевали, а все-таки неприязнь какая-то тлела. Я так думаю, и геройство мое последнее тут не пело и не плясало. Ну спас Мятыша — и что? Кто нормально ко мне относился, еще больше зауважал, а прочие, вроде Дуста, наоборот. Словом, нам и изображать ничего не понадобилось. На лестнице Хома толкнул Дуста, а тот его сразу по зубам смазал. Качественно так! И ко мне уже развернулся с занесенной рукой, да только я уже ждал — тут же и боднул его лбом. Это у меня фишка такая была. Специально против взрослых придуманная. Им ведь головой в грудь только и достанешь. Вот и Дуст к стене мячиком отлетел, затылком треснулся. И вмиг озверел. На кулаках-то он мастер махаться. В общем, драка могла бы получиться качественная, но тут-то преподаватели и нарисовались на лестнице.
— Хомин, Рябов, Кустанаев! Эт-та что еще за цирк?..
Случись такое в другую минуту, и занялись бы нами вполне серьезно — со всем надлежащим занудством и прилежанием. Да только преподы не по нашу душу прискакали. Конечно, сообразили, что кто-то их в учительской подслушивал, вот и ринулись на охоту. Мы-то им были не нужны по большому счету. Поэтому Хому с разбитым носом немедленно отправили в медпункт, Дуста услали на кухню, а меня, вот смех-то, опять отконвоировали в теплицы. Еще и корзину в руки сунули. Вроде как в наказание — урожай к обеду собрать. А мне до лампочки. Главное, парни успели рассосаться. И коммутатор, конечно, уже надежно припрятали.
Овощей я, конечно, нарвал, трудно, что ли. Еще и жука какого-то стряхнул с лохматых листьев. Большущего — в пол-ладони да еще с рогами. Что-то отдаленно похожее на колорадского жука, только раз в сто или двести крупнее. Этакий уральский Голиаф. Мне про таких Тошиба рассказывал. Вроде как до восемнадцати сантиметров вымахивают и до определенных пор считались самыми крупными жуками на планете. В последние полсотни лет многое, конечно, изменилось, хитиновых мутантов армия целая повылазила. Вот и этот троглодит — откуда только взялся? Да еще в теплицах Ковчега!
Жука я вынес под открытое небо, с силой подбросил вверх. Это чудо, кувыркаясь полетело вниз. Я даже испугался, что разобьется, но перед самой землей хлопком распахнулись закрылки и с механическим гулом этот красавец по спирали взмыл к облакам. Щурясь, я смотрел, как он виражами набирает высоту — тяжело, неспешно, однако вполне уверенно.
Нет, ну вот скажите: как такое возможно? Ведь по сути — кирпич с крылышками, а летает, верно? Ученые вон про шмеля гадают — не могут понять, как при таких аэродинамических качествах он летает, а тут и вовсе нечто неописуемое.
И тут же сердце дважды пробило — ну, прямо в гонг. Я снова вспомнил, что и я умею что-то подобное! Да не что-то подобное, а летать! Ешкин кот! Как птицы и те же шмели! Как жук этот голиафоподобный и Карлсон из древних мультов. Ведь не зря мне снились эти елочки-сосеночки подо мной, этот посвист в ушах и стремительные воздушные горки.
Я закрыл глаза и отчетливо ощутил миг невесомости. Всего лишь миг, но меня как волной окатило — будто сыпанули на голову жаркой печной начинкой. Выгребли углей, золы искристой — и сыпанули. Паром ударило в голову, я сам не заметил, как развел руки в стороны, что-то клокотало в животе или мне это только так казалось?
— Кустанаев?..
Точно ступенька подломилась подо мной. Я распахнул глаза и увидел Викасика, глядящую на меня с приоткрытым ртом. А я уже летел вниз — с той же высоты, на которой заканчивались армированные крыши теплиц. Немудрено, что я заорал. Уже не от восторга, — от страха. Ну, и шмякнулся, конечно, аж пятки все отбил. Хорошо хоть сумел упасть и прокатиться всем телом. Старый трюк для любителей падения.
— Как ты? — Вика подскочила ко мне, дрожащими руками ощупала плечи и голову.
— Вроде нормуль, — я судорожно дышал. Болел ободранный локоть, болели пятки и колени.
— Ты… Ты как туда забрался? — Викасик задрала голову и сама, видать, поняла нелепость вопроса. Забираться было не по чему. Теплицы располагались шагах в десяти, здание Ковчега — и того дальше.
Я сел, потер плечо. Рубаха разодрана, на ладони опять красно.
— Вот, снова в больничку, — прошипел я.
— Не надо, это я сама смогу. — Викасик решительно прижала к моей ссадине ладонь. — Сейчас пощиплет, приготовься.
— Не пугай…
После подобного приземления меня и впрямь было сложно чем-то напугать. И все-таки я ойкнул. Кажется, это называют «из огня да в полымя». Ладошки Вики показались мне обжигающе холодными. Ну, прямо заморозила. Я даже услышал, как шипит и застывает корочкой кровь под ее пальцами. И ведь первый раз такое! Когда Скелетон с Гольяном помогали мне освобождаться от чипов, все происходило совсем иначе. А Викасик… То есть, может, я сам себе морочил голову, но как-то она это проделывала аккуратно. Я бы сказал — ласково. Даже грустно стало, что ободрал не полспины, а только плечо и локоть. Уже через две-три минуты с лечением было покончено. И Викасик сияла, довольна была, что все получилось грамотно. Я ее понимал, не со всеми выходило как со мной. Кто-то сопротивлялся, у кого-то болезненно все проходило, а тут пшик — и готово!
Я осторожно приглядывался к ней. Не знаю, но чем-то она меня пугала. Может, тем, что отличалась от прочих девчонок. Недаром она одна бродила с нами. И дружила опять же со Скелетоном. А дружить с таким типом — это я вам скажу!.. То есть нет, парень он нормальный — много чего может, но я вот пробовал представить себя девчонкой — ну, и значит, чтобы со Скелетоном… Не то чтобы целоваться, а вот как-то там симпатизировать, неровно дышать, что ли… Словом, ничего у меня не выходило. То есть выходило, но абсолютно не так, как я ожидал. Я ведь Скелетона уважаю. Дружить не дружу, но нормальную дружескую симпатию, конечно же, испытываю. Но стоило мне представить себя девчонкой, и все враз поменялось. Прямо на сто восемьдесят градусов. Мне даже противно стало, и я как-то по-новому разглядел Скелетона — его долговязую и тощую фигуру, череп его шишковатый с выбритыми иероглифом дорожками, губы бледные, шрам на левой щеке, глаза, редко улыбающиеся. Брр-р-р! А вот Викасик к нему неровно дышала. То есть так думали все в Ковчеге, а я сомневался и не хотел верить. Наверное, потому что сам неровно дышал к Викасику…