– Да, – согласился Игорь Рутберг. – В курсе.
Сейчас, после драматичной до комизма ссоры с женой он думал о Ванге. Чувствовал себя всё более весело, прямо прилив сил какой-то. Только Ванга не устраивает драматично-комичных разборок. И слёз он её ни разу не видел. Гормоны есть у всех, просто Ванга не слаба на мокрые глаза, расстояние от источника до слёзных желез подлиннее. Намного. Только, похоже, она всерьёз решила его бросить. Игорь Рутберг отпускал поводок, знал, когда натянуть, знал, чем её привлечь, и она приходила. Отшучивался, потому что они и правда во многом были похожи, и им хорошо было вместе. Но поводок натягивался всё сильнее, Ванга словно упиралась ногами, шла к нему, но упиралась всё сильнее. Смешно, но неужели он настолько действительно привязался к ней? Наверное, он увидит её слёзы, её тяжеловесные слёзы в тот день, после которого она больше не придёт. Можно растянуть это мгновение, но нельзя сделать его бесконечным. Он нужен ей, потому что они похожи, и он знает её самые тайные и самые стыдливые фантазии, которых она не стыдится. Но эта история почти закончена, исчерпана, и Ванга теперь намерена двигаться дальше. Сама не знает куда, но дальше, без него. Хотя голос тела всё ещё удерживает её, Ванга действительно решила всё прекратить. Это волевое решение и, возможно, глупое, но ведь Дюба прав – она не такая, как все, и когда что-то, пусть даже самое соблазнительное, вдруг перестаёт устраивать, такие девушки без сожаления обрубают концы. Но сейчас у Игоря Рутберга ещё оставался козырь, замануха, как он его называл, он ещё знал, чем её привлечь.
– Эх, – весело произнёс Игорь Рутберг. – Всё бросить, жениться на ней. Будет кому хлопать дверью и показывать язык.
Игорь Рутберг допил свой джин-тоник. Николай вышел во двор, по которому Дюба с восторгом раскатывал в инвалидном кресле с движком. Николай – молодчина, он уже прошерстил сеть и уже отчитался, где можно заказать уникальный протез, за дорого, но дело того стоит. Возможно, Дюба сможет даже и бегать. Игорь Рутберг посмотрел на свой стакан, затем в окно, сквозь двор и куда-то далеко, за реку, где ещё, укутавшись в воспоминания, жило детство, и куда всё ещё можно было иногда прийти.
Жениться на Ванге и протез для Дюбы… Он сильный, тёзка, главное, чтобы нашёл это в себе и поднялся. Пусть бегает! А что, может, даже станет параолимпийцем.
Игорь Рутберг всё ещё смотрел куда-то сквозь пустой стакан и сквозь время. Радость и счастье никуда не деваются. Надо только помнить Путь. Ванга и Дюба…
– Тёзка, – проговорил Игорь Рутберг, – я не дам тебя в обиду. Я очень постараюсь не дать тебя в обиду.
Глава одиннадцатая
26. Форель: его дом и его книга (герметический треугольник)
Сухов и Ванга дочитывали рукописный текст, с трудом пробиваясь сквозь почерк Форели. Несколько раз Сухов ловил себя на том, что думает: «Ох, чёрт, что же творится в его башке? В его симпатичной башке?!» Может, Ванга права – он мог бы быть Телефонистом, но ему повезло, он стал писателем.
В другой раз он подумал: «Что это? Как он утверждает – пишет только развлечь читателя, и судя по тиражам, ему это удаётся? Или необходимость выпустить своих собственных потаённых чудовищ? Попугать, шокировать, показать потаённые страхи и фантазии, и выпустить чудовищ, которые в обычной жизни обычного человека спят глубоким сном и никогда не проснутся?!»
И они читали дальше. Это было даже больше того, на что они рассчитывали. Сначала Форель позволил им прочитать то, что было набрано, первые три главы, отправленные им вчера издателю. И всё труднее было отделаться от ощущения, что «Две свечи» являлись буквально сценарием для ролика, поученного ими первого апреля в 11:34 пополудни. А потом он дал им рукописные страницы.
– Я такого ещё не делал, – хриплым голосом признался Форель. Он то ли смущался, то ли его похмелье оказалось несколько посильнее, чем у Сухова. – Этого ещё не видел никто. Написал только что. Начал в Поляне. Так хорошо работалось, быстро; закончил уже здесь. Ольга знает, но не читала… Аркаша… Григорьев тем более.
– Вы не давали никому читать своих рукописей? – удивилась Ванга.
– Никогда, – как-то печально признал Форель. – Это даже ещё не набрано. Не прошло авторский фильтр. Это как ваши черновики, помните, Сухов, вы вчера спрашивали? Сырой обнажённый текст, – он болезненно поморщился. – Не давал. Не хочу, чтобы кто-то копался в моей голове.
«Похмелье у него правда сильное, – сочувственно подумал Сухов. – Хоть и держится огурцом».
– Даже Ольга, – добавил Форель. – Тем более, Ольга. – Правда смутился и сказал: – С похмелья люди иногда бывают откровенней, чем допустимо. Не обращайте внимания, – улыбнулся. – И обещайте не использовать против меня.
– Обещаем, – Ванга ответила ему ободряющей улыбкой, а потом её губы опять наметили это движение, как будто она собиралась шмыгнуть носом. – То есть, для полной ясности, кроме автора – мы первые?
– И единственные, – ответил Форель. – Теперь, наверное, до тех пор, пока книга не будет дописана. – Посмотрел на них испытующе. – Вы ведь уже поняли, для чего я это делаю.
– Догадываемся.
– Раз уж речь зашла о том, что он… копирует книгу… Всё равно – немыслимо.
– Полагаете, совпадение может случиться ещё раз? – осторожно спросила Ванга.
– Это не совпадение, Ванга! И вы знаете это, – одно короткое мгновение писатель выглядел беспомощным. – Что я могу полагать? Это ведь необъяснимо, да, Ванга? Это же дурдом… Такое даже представить невозможно.
– Вы видели ролик, – быстро сказала она.
– Видел, – вместо того, чтобы кивнуть, Форель как-то странно помотал головой. – Поэтому хочу, чтобы вы знали всё, что уже написано или будет написано в пятой книге. Только вы и я. До окончания романа его текст не увидит больше никто. И если это снова случится…
Его голос сорвался. Сухов сказал:
– Если это снова случится, то это будет похлеще, чем просто дурдом.
– Послушайте, я писатель и, как уже говорил, могу предположить всё что угодно. В том числе, даже то, – он грустно развёл руками, – что я болен. Не ведаю, что творю. Шизофреник ведь не знает, что он шизофреник. Записываю, как видения, то, что случилось на самом деле. Это было бы самым простым объяснением. Конечно, для меня – самым печальным. Но… Ведь думали об этом? Сухов точно! От подобных пограничных, даже катастрофичных мыслей меня спасает стопроцентное алиби. И то, что моя жизнь холостяка-затворника закончена, с некоторых пор я не один. Можно сказать, случайно совпало, – он вдруг быстро щёлкнул пальцами; его недавнее болезненное смятение проходило. – А можно сказать, просто повезло!
Весело посмотрел на Сухова и предложил:
– Сухов, пива хотите?
– Очень, – признался тот. – Но потерплю. Если позже.
– Правильно! – одобрил Форель. – Нас ждёт очень серьёзный разговор, а потом и… Мне тоже надо.
Посмотрел на рукопись, которую только что передал им:
– Вот так и выходит: обещал Ольге, что у неё будет право первой ночи, первый читатель… Получается, что соврал. – Подумал, поморщился. – Но так даже будет лучше. Для её же блага.
– Меньше знаешь, крепче спишь, – согласился с ним Сухов.
– Точно! – Форель ещё раз щёлкнул пальцами. – А про сны как-нибудь потом поговорим… Всё-таки хотелось бы рациональных объяснений, – усмехнулся. – Пока не всё потеряно. И насчёт полнейшей и абсолютной конфиденциальности – мы договорились с вами.
Сухов и Ванга кивнули.
– Простите, но у всех свои крысы в голове, – настаивал писатель. – Хочу, чтобы и с этим осталась ясность: при малейшей утечке любого рода наше сотрудничество тут же заканчивается. Я подозреваемый? Окей!
– Надеюсь, не подозреваемый точно, – неожиданно заявил Сухов. – В худшем случае, свидетель. Лучше всего, если бы речь шла о консультанте, как с Тропарёвским делом.
Форель усмехнулся, не глядя на Сухова, указал на него большим пальцем:
– Ванга, вы слышали – он прозрел.
А она в ответ чуть ли не прыснула и отвела взгляд.
– Но всё-таки с ясностью, – не унимался Форель. – Утечка – конец сотрудничеству – я подозреваемый. Окей! Окей… тогда между нами появляются адвокаты и прочие бездельники…
Ванге понравилась последняя фраза, и она сказала:
– Мы усекли.
Форель посмотрел на неё вполне дружески. Похоже, последствия пьянства начали потихоньку отпускать его. Он признался:
– Ванга, я вам доверяю. Я редко ошибаюсь в людях и вполне понимаю, как вы можете себя повести для… дела. Вроде бы для дела. Не торопитесь, здесь другой случай. Ошибка пройдёт, а предательство останется. Другой, ваш случай.
Ванга взглянула на него с интересом и смущением.
– Доверяю, – кивком головы подтвердил Форель. – Во многом мы разные, но в этом похожи. Мы скрытные. Редко допускаем в свой мир. И тогда это дорогого стоит. Я даже ему доверяю, – он вдруг широко и дружелюбно улыбнулся Сухову и махнул рукой. – Действительно, кто старое помянет…
Сухов с пониманием кивнул. «Что происходит?» – подумала Ванга. – «Это чё, мужики затеяли мириться?»
– Так что мы сейчас организуем нечто вроде герметического треугольника. Я понимаю, как это звучит. Как нелепо… Но ведь то, что происходит, далеко не нелепо… Я не знаю, как он это делает. Совпадения – и то чудовищны! Но это хотя бы можно объяснить, оставаясь в рациональном поле. Опережения невозможны! Это… безумие. Никто не может копаться в нейронах чужого мозга, и предугадывать здесь нечего. Не прокатит! Я сам не знал, что напишу. «Две свечи» родились случайно из зрительного образа. Читайте, а потом завершим нашу беседу.
– А что вы говорили про сны? – неожиданно спросила Ванга.
Сухов с удивлением посмотрел на неё, – вроде договорились безо всяких там колечек всевластия, – а потом на Форель, и ещё больше удивился. Тот сразу как-то снова поник, словно похмелье немедленно напомнило о себе.
– Вас тоже беспокоит всякая дребедень? – он попытался усмехнуться.