Сердце чуть не остановилось. Спазм, металлической рукой перехватив горло, вызывал удушье. Аркаша закричал, но изо рта вышел только беспомощный хрип… Он убил их! Утопил в ванной, в тёмной грязной воде, в которой покачивались кровавые завитки. Они обе были голые, стояли на коленях, в ванной находились лишь их головы, растрёпанные мокрые волосы плавали по поверхности.
Григорьев услышал свой собственный хрипловатый стон: нет, это не были его жена и дочь. Нет! Резиновые куклы, бабы, купленные в секс-шопе. Как и тогда… Они стояли на коленях, выпятив зады. Бабы, не жена и юла-дочь. Но на искусственных раззявленных вагинах были, как стикеры-напоминалки, приклеены записки с их именами.
Волна слабости поднялась по всему телу Григорьева. Он не знал, что некоторое время беспомощно лепетал, отвечая на вопросы, поставленные ему в конце текста:
– Нет-нет, я не вздумал тягаться, пожалуйста, – а потом с его губ срывались порции жалобного поскуливания. – Пожалуйста…
За спиной еле уловимо качнулся воздух. Его голова сама судорожно вжалась в плечи. Он зябко обернулся, чувствуя затылком хищное дыхание немыслимой болезни; сейчас он его увидит, того, кто выполз сегодня из тьмы, сотворил всё это, он здесь, в его доме, никуда не ушёл. Ждал, таился; сейчас он его увидит, и больше уже не будет ничего.
Ещё раз пришлось сглотнуть ком, гораздо крупней. В холле никого не было. Тот, кто сотворил всё это, просто открыл окна. И по дому прогулялся ветер, пригнал в холл огромного покачивающегося надувного динозавра, собственно, очень большой воздушный шарик, с которым его юла-дочь всё не хотела расставаться. Тот, кто сотворил всё это, уже исчез. Оставил имена его жены и дочери на раскрытых искусственных вагинах. И ушёл. До поры до времени.
В конце текста, безусловно, авторства Форели, ему был задан вопрос: «решил со мной потягаться?». И ещё: «Смотри, что будет». И ещё: «Молчание – золото».
Н-е-ет. Нет! Он не решил потягаться. Нет… Пожалуйста! Надо им звонить. Немедленно. Надо забирать их, жену и юлу-малолетку, и немедленно бежать. В отпуск. На Мальдивы, озеро Гарду, в Юрмалу, где у Аркаши были прикуплены недвижимость-гражданство. Валить! Куда угодно, только подальше отсюда.
«Смотри, что будет!»
Но… нет! Конечно, молчание – золото. И если ты уже отсюда ушёл, он никому ничего не скажет. Пожалуйста…
А потом включилась музыка. Его стереосистема. Григорьев не сразу вспомнил, что он поклонник хорошей ламповой аппаратуры, и что это может быть функция «будильник». Да и как тут вспомнить?! Ни треск, ни шумы, ни музыку, так же, как и текст книги, было не спутать. Григорьев завизжал.
Девушке из хорошей семьи Татьяне Лариной повезло меньше, чем жене и дочери Аркадия Григорьева, хотя она о них никогда не слышала. Она лежала в чём-то вроде большого пенала с непроницаемыми стенами, и под голову ей заботливо положили довольно комфортную подушку. Руки её были свободны, но нижняя часть тела – разведённые в стороны ноги – была жёстко закреплена и находилась с внешней стороны пенала. За прозрачной перегородкой рядом с ней находилась ещё одна девушка, которая предпочла позу на животе. Сначала Татьяна Ларина всё же смутилась и не отказалась от предложенной ей театральной маски. Но девушка за перегородкой – наверное, она всё же была более вульгарной – заявила: «Всё равно они нас видели. И мы их видели. Чего уж тут прятаться?»
«Ну, я-то общалась только с ним, – подумала Татьяна Ларина. – С тем, кто привёз меня сюда. В дом греха», – и решила оставить всё, как есть.
«Дом греха» – как они смеялись вместе с ним над названием. Само с языка сорвалось… Наверное, после этого она и почувствовала к нему полное доверие.
А потом она увидела, как её соседка моргнула, как её лицо на миг застыло, и потом она улыбнулась, и как у неё заблестели глаза. Она повернула голову, посмотрела прямо на Татьяну Ларину и снова улыбнулась. И словно доверительным шёпотом сообщила: «Понеслось». Потом она выдохнула, прикусила верхнюю губу и быстро облизнула её. Попыталась ненадолго приподняться на локтях, опустила голову вниз, негромко застонала и растянулась по подушкам, устроившись на них левой щекой. Её глаза закатились и вновь широко раскрылись, когда они, обе девушки, услышали звонкий шлепок по ягодице. Он предложил немного грубости, тот, кто привёз её сюда, и немного грязных слов. На её усмотрение. И она согласилась, она захотела и того, и другого.
– Какая грязная шлюшка! – хрипловатый мужской голос, но грубый и сильный, сексуальный; и снова шлепок.
На лице её соседки застыло мучительное выражение, и стон, сорвавшийся с губ, прозвучал гораздо громче. Татьяна Ларина моргнула обоими глазами; наверное, и не предполагала, что ей может передаться чужое возбуждение. А потом она почувствовала горячее и влажное прикосновение к внутренней стороне собственного бедра. Она не знала, чьё, но он не спешил, тот, чьи язык и губы сейчас касались её. Это хорошо, что он не спешил. Коснулся лона и снова отступил. Татьяна Ларина отвернулась от соседки. Он не сказал, сколько будет мужчин, но гарантировал полные меры предосторожности. И что увезёт её отсюда так же инкогнито, как и привёз, если она захочет. А может ей захочется и встретиться потом с её партнёрами. Татьяна Ларина выдохнула, услышала, каким сладким вышел её стон. Он только что вошёл в неё, её партнёр, совсем немного, с края, меньше чем наполовину, и тут же покинул. Снова язык и губы. Её вульгарная соседка сказала ей: «Понеслось»? Татьяна Ларина засмеялась и увидела, что безыскусная улыбка удовольствия на лице соседки делает её не похотливой, а счастливой, скорее.
«Человеку хорошо», – подумала Татьяна Ларина. И отвернулась.
Её партнёр снова вошёл в неё, уже глубже, и снова покинул. Вошёл и опять покинул.
– Ну куда же ты? – прошептала она. – Давай.
Почувствовала, наверное, каким горячим стал низ живота, и волну дрожи. Но он всё не торопился. А ей уже было нужно. На миг ощутила его всего, закрыла глаза и снова опустела.
– Давай же, – прохрипела требовательно. Вероятно, даже чуть расстроенно скривилась. Он умел распалить девушку, её партнёр. Но она уже не хотела думать, она ждала. Звала телом, красивым, требующим и податливым. Её не надо было больше готовить. Она хотела его всего. Ей было нужно. Сейчас. Но он снова покинул её. Татьяна Ларина застонала. Перед глазами пронеслась какая-то пелена.
«Я мокрая грязная девчонка», – вдруг с грубой радостью произнесла она. Или только подумала. Но он будто услышал. Вошёл в неё полностью. Татьяна Ларина схватилась обеими руками за простыни, на которых распласталось её тело.
Она не поняла, в какой момент одна из стенок стала прозрачной. Видимо, прежде её занавешивала плотная красная ткань. На палке для селфи к штативу крепился её собственный телефон.
«Я сделаю видео, – предложил он ещё в самом начале. – Только лично для тебя. Захочешь, потом сотрёшь, захочешь – сохранишь».
Это было долго, и ей было очень хорошо. Они довели её до оргазма, лучшего в её жизни, её партнёры, и она не знала, сколько их. А штатив для селфи с телефоном знали. Наверное, она уже сама говорила что-то грубое, то, что хотела всегда, потому что не было запретов, штатив с телефоном смогут поведать ей и об этом. И ещё он обещал ей сюрприз, опыт, которого она точно не имела прежде, и попросил её ничего не бояться. Ей показалось, что о её соседке он был невысокого мнения, хотя не позволял себе ничего такого, никаких уничижительных выражений, но Татьяне Лариной также только показалось, конечно, что у них с ним установились особенные отношения. Потому как сегодняшний «Дом греха» был организован прежде всего для неё. Правда, она очень хотела, чтобы видео, которое она, конечно же, потом удалит, показало ей ещё кое-что: был ли он сам с ней и в какой именно момент.
«Аквариум» – так называлась сегодняшняя сессия. И всё это продолжалось. И вот чего она не ожидала от себя, что ей нужно будет так много. Он словно прочитал желание, которое было замуровано в её теле и грезило тайными фантазиями, похожими на несбыточные сновидения. В какой-то момент она смогла услышать свой собственный грубый, почти животный смех, и понять, что она впервые матерится при половом акте. И от этого ей тоже стало хорошо. Он сумел её сделать абсолютно свободной. Как же потом возвращаться после всего этого, как спать с этим
(додиком?)
её дружком, сокурсником, которого она иногда считала своим парнем. «Аквариум» оказался пугающим опытом. И радостным. Об этом успела подумать Татьяна Ларина, девушка из хорошей семьи, во время совсем короткой передышки. И ещё она подумала, что, наверное, пора уже всё остановить. Но когда всё продолжилось, она, к своему удивлению, не стала возражать.
А потом в соседний бокс, где находилась её соседка, стала поступать вода.
«Я под завязку накачан наркотой и виагрой», – вот что сказал ему младший Пиф в тот единственный раз, когда позвонил ему с собственного телефона. – Я супермен».
Аркадий Григорьев гнал автомобиль за женой и дочерью. Он не собирался сбрасывать скорость, хрен с ними, с камерами, и хрен с ними, со штрафами, главное, чтобы не остановили. Он думал о том, что сопляк совсем сошёл с катушек.
А потом ему позвонили. Его собственный секретарь. Григорьеву было сейчас совсем не до, но он снял трубку – бизнес должен был оставаться на плаву в любую погоду. Голос у этой обстоятельной и всегда толковой хохотушки был какой-то ошеломлённый. Сбиваясь и путая слова, она сообщила ему о том, что уже знали десять тысяч продвинутых пользователей интернета. Прямой эфир… Прямо сейчас. Порнушка, которая всё больше становится убийством онлайн. И совсем уж сбивчивым тоном она осторожно добавила:
– Там комментарии, Аркадий Михайлович, нас тоже…
– Чего?! – заорал Григорьев.
Она запнулась. Боится. Никто не хочет быть тем, кто первым сообщает дурные вести. Григорьев хотел сорвать свой шейный платок, но не стал этого делать – капитан тоже должен оставаться на плаву в любую погоду.