Ну, хоть какие-то хорошие новости. Кирилл докладывал, что удалось установить на данный момент. Имена, возраст, род занятий потерпевших. Одна – исполнительница приватных танцев в дорогом клубе для мужчин («ну что ж, какой-то след»), а вот другая – студентка пятого курса, и вот надо же как – психфака («Ещё один след?»). Никаких сайтов знакомств, там даже в комментах… пока они были живы… «Надо же, наша непорочная дева как развлекается», типа такого. Там много. Про тихий омут тоже… Потом, правда, заткнулись.
– Ладно, – сказал Сухов.
– Найти бы их, комментаторов, – вдруг помечтал Кирилл, – и рёбра помять.
– Да, – сказал Сухов. И посмотрел на Вангу. Она уже была спокойной. И глаза были спокойными. Чуть холодней, чем обычно. Чтобы не различить, как близко в них клокочет ярость. Это всё больше становилось их личной вендеттой, и это плохо.
– Правда, других комментариев намного больше, – сказал Кирилл. – Хороших. Люди сочувствуют. В ужасе от всего этого.
– Хороших людей вообще больше, – сказал Сухов. Наверное, больше. Только у них не получается сделать, чтобы этот мир перестал быть порой таким поганым местом. Что ж вы, хорошие люди, а? Может, пора проснуться? Хотя бы чуточку раньше, чем клюнет жареный петух.
А их коллеги-федералы оказались более эффективны. Умудрились выехать по одному из правильных адресов. Возможно, им повезло. Возможно, потому что не знали о существовании некоего Дюбы, и младший Пиф не был у них в разработке. Не знали о таких мелочах, как «Вангино колечко» и не забивали себе голову всякой ерундой. Действовали прямо, жёстко и эффективно. Тогда их можно поздравить. Только ведь и они не успели, хоть и оказались в верном месте. Но уже не в совсем правильный момент. Требование известной поговорки выполнено не до конца. Режиссёр сегодняшнего прямого эфира покинул съёмочную площадку, вполне вероятно, незадолго до их появления. И хоть они делают важные лица («сложные щи», как говорит Ванга), им он тоже не оставил никаких значимых следов.
И всё это сейчас неважно. Потому что их отстранили. Их с Вангой только что сняли с этого дела. И сейчас Сухов стоит перед Егорычем и слушает его сожаления. Хотя с гораздо большим удовольствием согласился бы на разнос. Какой угодно жёсткости – хоть в пух и прах, хоть матюгами, хоть в морду!
– Простите, я ничего не могу поделать. Это не от меня, – шеф закатил глаза к потолку, – исходит. Так что… сдавайте им все дела.
Разговор происходил не у Егорыча, в кабинете Сухова. Два вежливых следователя, которых Форель окрестил «Простаком» и «Умником» тоже здесь, собирают в коробки материалы по делу. Все знают о предстоящем повышении шефа, его вроде как даже выводят из-под удара, и хоть Егорыч ничего не может поделать, он не скрывает своего неодобрения происходящего. Следак в нём всё же пересиливает функционера и не одобряет. Ну, что ж, и на том спасибо.
– Может, мне и панель им свою отдать? – пробурчал Сухов.
Умник посмотрел на него удивлённо, Простак усмехнулся:
– Оставьте себе на память, – позволил он.
– А карточка-то какая в центре интересная, – похвалил Умник Эдварда Мунка, и даже было почти незаметно, что он язвит. – Настраивает на рабочие мысли.
Простак позволил себе ещё одну вежливую усмешку, Сухов предпочёл не отвечать. Простаку это не понравилось, и он решил поинтересоваться, взяв одну из книг Форели, так же приложенных к делу:
– Почему вы ему всё-таки доверяете? Почему не допускаете мысли, что он вас искусно водит за нос?
– Теперь это ваша работа, доверять или не доверять, – сказал Сухов.
– Ну-ну, – в глазах Простака даже мелькнуло что-то типа сочувствия. – Нам известно, что у вас с этим Форелью установились… особые отношения, но всё же, а?
– Собирайте побыстрее всё, за чем пришли, и покиньте мой кабинет, – попросил Сухов. Егорыч беспокойно вздохнул.
– Это не конструктивный подход, – заметил Умник. – Алиби он себе мог состряпать какое угодно, башка-то у него варит. Вопрос лишь в том, как он это проворачивает.
– Разве нет? – согласился Простак с коллегой.
Теперь Сухов вздохнул и посмотрел на них насмешливо.
– Нет-нет, вас никто ни в чём не обвиняет, – тут же отреагировал Простак.
– Просто подумайте: главное его алиби в том, что всё это будет потом опубликовано, кто ж станет так себя подставлять, – допустил Умник. – Но ведь, Сухов, что может быть надёжнее такого алиби? Немного на двойную игру смахивает, а?
– Вполне, – оценил Простак. И нахмурился.
– Не думали об этом? – полюбопытствовал Умник. – Я, ребята, ничего не скрываю, он копирует мои книги, мне даже нужна ваша помощь… Что может быть надёжней, чем спрятать вещь на видном месте? Или, к примеру, сблизиться со следственной группой?
Простак посмотрел на него строго, на Умника.
– Лишь в том смысле, что вблизи не увидеть, – тут же отреагировал Умник.
– Он лишь имел в виду, что иногда не мешает расширить взгляд на вещи, – вступился за коллегу Простак.
– Что вы хотите от меня услышать? – вздохнул Сухов. Опять эта усталость, опять это дурное вечное дежавю.
– Вопрос всё тот же: почему Форель больше не в разработке?
– Ну, может быть, потому, что год назад мы всё это проходили? И я задавал именно этот вопрос. Прежде всего самому себе. Тогда Форель был первым в списке моих подозреваемых. Сейчас это не так.
– Год назад, – пробурчал Умник.
– Никто не умаляет ваших заслуг, Сухов, – заметил Простак. Год назад вам удалось раскрыть дело серийного убийцы. Тропарёвского, кажется?
Последний вопрос он адресовал Умнику. Тот кивнул:
– Так точно. Дело закрыто. Главный обвиняемый в местах лишения свободы. Но дело оказалось чуточку шире. И теперь придётся подчищать.
Простак поморщился:
– Я бы не стал так формулировать, – заявил он. – Но завершить начатое придётся.
– С чего намерены начать завершение? – сказал Сухов.
– Мы давно работаем, – заверил Простак. – И если б не обстоятельства, с удовольствием бы продолжили работать, так сказать, в связке.
– Образно выражаясь, – с пониманием кивнул Егорыч. И посмотрел на Сухова. – Давайте, заканчивайте побыстрее. Дела не ждут.
– Да уж, – согласился Умник.
– Я их тут не держу, – Сухов указал на визитёров. Егорыч покивал:
– Вот и ладненько… А колечко своё, мил человек, ты прибереги. Не стоит такими вещами разбрасываться.
Сухов чуть было не взглянул на шефа удивлённо, но мгновенно подавил свою реакцию. Всё же ему пришлось отвернуться. Скрыть благодарную улыбку, которая, конечно, существовала только внутри него. Оба визитёра почуяли неладное и тут же приняли охотничьи стойки.
– Так, о чём речь? – оживился Простак.
– И нечего волком смотреть! – поругал Егорыч Сухова, а потом доверительно поделился с визитёрами: – Как говорится: сколько волка ни корми, а у медведя больше!
Хихикнул своей шутке и направился к выходу, бросив по дороге:
– Аппетит больше! А вы чего подумали?
Дверь за ним закрылась.
– Да ваш шеф – шутник, – хмыкнул Умник.
– Точно, – согласился Сухов. Он давно всё держал под контролем. – Будет, чем на пенсии зарабатывать.
– Так что там за колечко у медведя? – Простак поставил коробку на стол, закрыл её.
– Мне-то почём знать? У него спросите, – Сухов указал на дверь, за которой скрылся Егорыч. А потом, словно сжалившись над подозрительностью своих гостей, добавил: – Ладно, не берите в голову. Личная жизнь, образно выражаясь. К делу не относится.
– У вас, Сухов, есть личная жизнь? – поинтересовался Умник.
– А что, хотите быть подружками невесты? – предложил он.
– Личная так личная, – Простак весело смотрел на них. – А то мы, было, подумали, маяк какой.
Сухов удивлённо скривился. Умнику пришло какое-то сообщение. Он с ним ознакомился, произнёс:
– Забавно, – посмотрел на Сухова. – Значит, Форель наш уважаемый не является подозреваемым? Тогда не знаете ли, почему его издатель Григорьев только что купил три авиабилета на Ригу? На себя, супругу и дочь?
– Ума не приложу, – искренне ответил Сухов. – Может, отпуск?
– Ладно, спросим у него, – сказал Простак. – Что это за отпуск такой внезапный. Тем более, у человека там прикуплена недвижимость.
– Сухов, – вдруг позвал Умник.
– Что?
– Ничего, – Простак улыбнулся. – Всё-таки будьте осторожны.
35. Великий Урод
Он сидел в кабинете, в который не допускал никого, и смотрел на свою рукопись. Сухов сейчас не может говорить. И Ванга тоже. В общем-то, это понятно. Непонятно только другое: что происходит? И как такое вообще возможно?!
Он поднялся со стула, того самого, с удобной прямой спинкой, на котором создал четыре книги о Телефонисте и недавно начал пятую. Огляделся по сторонам, стараясь, чтобы его взгляд не казался болезненно-подозрительным, словно кто-то мог его сейчас видеть. Кабинет чист, проверяли, нигде не прячутся видеокамеры-шпионы. В доме давно уже никого не было, кроме Сухова и Ванги, Ольги, Мадам и кроме него самого. О чём думать, а-а? О чём думать, чтобы мысли сейчас не взорвали голову?! Сухов, Мадам. Ванга и Ольга. Эти два вежливых клоуна не в счёт. Да и все они появлялись в разное время.
(Кроме него самого)
О чём думать, где искать ответы? И эти следы в снегу в одну сторону… Он сказал Сухову, что проще всего было бы считать, что он болен. Что у него тяжелейшее раздвоение личности.
– Я болен, да? – произнёс он с мрачной усмешкой.
Но даже если он лукавил перед Суховым, всё равно ничего не получается. У него железное алиби, прежде всего, перед самим собой. Даже если допустить немыслимое, то как бы ни изловчался, как бы ни хитрил его больной ум, чтобы скрыть от него самого следы преступления, он бы не смог всего этого провернуть чисто физически. Он только что поминутно расписал весь свой график на момент появления Телефониста; прекрасно понимая, что всё это бред и паранойя, он всё равно сделал это. И облегчённо вздохнул – ничего не выходило, как ни крути. Близко не лежало. Тогда что? Как текст, который выходит из-под его пера, тут же, иногда с опережением, воплощается в жизнь, становится сюжетом для