– Она пока отдыхает. Время пошло.
С ним попрощались. Сухов смотрит на Вангу. Он возвращается в мир звуков, он возвращается в мир, где сможет дышать, действовать и забрать свою дочь. И когда он начинает говорить, то точно знает, что теперь в его голосе нет больше ни просьб, ни угроз:
– Нет, постой, – говорит Сухов, и линия пока не отключена. – Чтобы было ясно: если ты с ней что-нибудь сделаешь, я перестану тебя ловить, – пауза не дольше мгновения, но и линия всё ещё не отключена, его ровное сообщение всё ещё слушают, и Сухов заканчивает: – Я тебя убью.
Ответом ему стало окончание связи.
Сухов стоит, замерев, с телефоном в руке, смотрит на него, как будто видит впервые, потом смотрит на Вангу. Она видит то, чего бы никогда не хотела увидеть: как из него уходят силы, энергия, наполнявшая его тело, притягательность, жизненный магнетизм, как из него уходят годы, которых он ещё не прожил, и видит, каким он будет в старости. И она хочет броситься к нему и обнять, крепко, отдать ему хоть капельку тепла, но ей это сейчас надо больше, чем ему, для него время сострадания ещё не пришло, и Ванга стоит и не двигается. А Сухов переводит свой опустошённый взгляд на пробковую панель. Знаменитую пробковую панель Сухова с небезызвестной иллюстрацией. Словно она одна способна вернуть ему энергию. Так и происходит. Что-то возвращается в его взгляд, что не знает о радости, грубое, витальное, отрезанное от души безумие материи, то, что может только вопить в ужасе, в непонимании, в сиротливом поиске этой навсегда утраченной связи. Губы Сухова складываются в овал так же, как на репродукции в центре его панели, пропасть, кромешную бездну, из которой рождается звук. Тихий, всё более нарастающий, хрип, визг, вопль, крик. Ванга видит искажённое лицо Сухова и слышит, как он закричал…
41. Он её не отдаст
– Как он? – спросил Форель.
– Плохо, – говорит Ванга и кивает ему. Такое вот вышло сегодня у них приветствие. Форель приехал сразу, как только Ванга сообщила ему о случившемся.
– Мне бы поговорить с ним.
– Да, – понимает Ванга. – Но чуть позже…
Она покусывает губы, потом устало трёт висок, начинает рассказывать:
– Мы сразу включили план-перехват. Там камеры наблюдения везде… Мы его видели. Он… изображал слепого. Записи скоро соберут, посмотрите…
– Слепого? Он был в очках? То есть, лица она полностью не видела?
– Думаю, что он ещё что-то ввёл себе под кожу, – говорит Ванга.
– Остаётся вероятность, что девочка не сможет его опознать?
– Да. Он так и сказал.
– Хорошо, – Форель кивает. И приходит мысль: «Всё это бесполезно, он просто играет на наших надеждах». – Простите. Дальше.
– Он бросил патрульную машину совсем недалеко от школы. И телефон Ксении, как будто они пересели в маршрутку. Мы сразу отследили рейс: микробус двигался по Киевскому шоссе в сторону области, пригородная линия.
– Они не пересаживались, верно?
– Нет, – Ванга снова закурила, при нём это была вторая сигарета подряд. – Он просто подбросил телефон в чужой багаж – старушку чуть инфаркт не хватил. Микробус остановили сразу, даже не дав доехать до ближайшего поста. Их никто не видел. Хотя от школы он уже отъезжал в форме патрульного. Это сразу бросается в глаза. В том смысле, что сотрудник полиции и девочка-подросток, их бы обязательно запомнили.
«Да, должны были, – подумал Форель. – Только его опять никто не видел». Вслух сказал:
– Он прячет только на видном месте… Что он хочет?
Ванга помолчала. Чуть снова не начала покусывать губу. Взялась рукой за подбородок, оттопыренный указательный палец направила в сторону писателя:
– Чтобы все были в сборе.
– Вот как?
Покивала, так и не отняв руки от лица:
– Как вы и говорили. Только другими словами.
– К сожалению.
– Есть ещё одно требование, – бесцветно произнесла Ванга. Но потом пристально, испытующе посмотрела на собеседника.
– Рукопись, да? – Форель медленно тяжело кивнул.
– Он хочет, чтобы вы начали выкладывать её в сеть, – осторожно подтвердила Ванга.
– Уже звучавшее требование, – напомнил Форель. Подумал: «Как он хочет всё вернуть к прежним точкам равновесия. Пожалуй, я недооценил невероятную степень его психопатичности».
Потом подумал о недавно сделанной записи. Кое-что ему удалось учесть, кое в чём Великий Урод опять пришёл на помощь. Время на исходе: Телефонист не привык действовать в ситуации такого дискомфорта: загоняя их в угол, он загоняет и себя. Но на весах жизнь девочки. Здесь очень сложно и страшно рисковать. Да, страшно. Невероятно. Только нет другого выхода.
Ванга, хмурясь, наблюдала за его лицом, словно и вправду умела читать мысли; ей всё же пришлось покусать губы:
– Требование звучавшее… Что думаете? – быстро спросила она. – Боюсь, Сухов попросит вас об этом.
– Вы же знаете, что будет, – грустно сказал писатель. – Только ухудшит положение.
Она болезненно кивнула. Телефонист искусно отмерил им долю надежды, только она и сама не особо верила в подобные соломинки для утопающих. Всё же произнесла:
– Сухов сейчас в отчаянии.
– Да, – сказал Форель. – Сейчас многие в отчаянии. Но ему хуже всех.
Хотел ещё что-то добавить, но… «Цугцванг, – вдруг подумал он. И облизал губы, совсем как собственный персонаж. – Время на исходе, но надо эндшпиль превратить в цугцванг. Это единственный оставшийся шанс. Когда каждый следующий ход обоих противников – плохой. Каждый ход заведомо ухудшает позицию. Ходить нельзя, и не ходить – нельзя. Но только это уравняет шансы».
Он тут же одёрнул себя: Ванге сейчас не до шахматной терминологии. Тем более Сухову. Больше всем не до игр! Да и ему самому тоже. Только… тот, кто забрал Ксению, продолжает играть. Хотим мы этого или нет. И не оставляет другого выхода. С ним невозможно торговаться, любые уговоры бессмысленны, и как он поступит – известно. И если возможно отыскать выход, то только там, внутри его больной головы. И при этом придётся сильно поесть отравы, нажраться по самое горло миазмами его сгнивших мозгов.
Ванга со всё нарастающим беспокойством наблюдала за его лицом. За его взглядом, который вдруг ушёл куда-то вглубь от поверхности глаз. Как зрачок в замочной скважине, который, отстранившись, оставляет лишь непроницаемую тьму. О таком почти можно было сказать «ушёл в себя», но с весьма изрядной долей этого «почти».
– С вами всё нормально? – тихо позвала Ванга.
– Нет, – он мотнул головой. – Со мной всё совсем не нормально; но кому-то намного хуже, – и уже улыбнулся ей. – Просто задумался.
– Простите, – смутилась Ванга. – Я только…
А он подумал: «Что ты сейчас увидела? Что тебя так сильно напугало? Как я ходил в гости к Великому Уроду? Иногда эти путешествия не выглядят приятно. Но иногда удаётся вернуться с полными сундуками сокровищ, а больше брать негде».
Ванга помолчала. А потом закончила прерванную мысль:
– Просто я подумала… Речь о жизни девочки. Вы не знаете, какая она! Прекрасная…
– Конечно.
– И я подумала, может, стоит согласиться на его требование? Выложить роман. По главам. Уступку за уступку, а? Ведь Ксения…
Он молча смотрел на неё. И видел, как вспыхивает надежда в её глазах и мгновенно тает, и тут же вспыхивает новая. Она ведь всё знает, умница Ванга, но она любит девочку. И готова ухватиться за соломинку. Это только грёбаный Вильгельм Телль мог целиться в собственного сына, чтобы попасть в яблоко на его голове.
– Ванга, он не вернёт её, – сказал Форель. И хоть она всё знала, на миг чуть не захлебнулась собственным дыханием. Молчала. Он смотрел на её лицо. Что в её глазах? Мольба, желание, требование, чтобы он сказал хоть что-то обнадёживающее, готовое обернуться ненавистью, потому что он не говорит ничего обнадёживающего. Её кожа словно стала тоньше, почти прозрачная. Она прошептала:
– Пожалуйста.
Он шагнул к ней, взял за руку. Почувствовал, как она мгновенно напряглась, рука сделалась как камень, и сразу же безвольной, но потом она ответила – сжала его ладонь. Всхлип подавила, лишь волна дрожи пробежала по лицу. Но теперь и его голос изменился:
– Так он не вернёт её. Надо заставить его выползти.
Его голос изменился: холод, лёд подействовали на неё лучше, заставили услышать.
– Куда ж ещё выползти? – только голос её всё ещё не окреп. – Он и так…
– Всегда оставался в тени, – сказал Форель. – Его никто не видел. Даже когда действовал, всегда оставался в убежище. Понимаешь?
Она смотрела на него. Он даже не заметил, как впервые обратился к ней на «ты». Ей хотелось поверить… Форель сказал:
– Надо вынудить его сделать то, чего он никогда не делал. И тогда он ошибётся.
– Я не понимаю! Слова… – Ванга отмахнулась, и теперь он её услышал: все эти слова, сравнения – «убежище», «тень» – хороши для книг, а не для дел. – Говори прямо.
Форель кивнул:
– Прямее некуда: надо вынудить его выйти на свет, где он наследит, – подумал, что опять ему пришлось прибегнуть к сравнениям, и добавил: – Его никто не видел – это его убежище, – сделал круговое движение руками. – Надо заставить его выползти оттуда.
42. Перепад напряжения
Эту новость из блога «Форель» он повторил в своём твиттере. Потом позвонил на канал «РБК», куда его уже однажды приглашали. В самый разгар интереса к «Телефонисту», сразу после премьеры сериала «163» по одному из федеральных каналов, рейтинги зашкаливали, даже номинации на какие-то премии для съёмочной группы. Думал, придётся напоминать о себе, оказалось излишним. Думал, придётся просить, чего никогда не делал, всё же деловой канал, и горячие факты такого рода – не совсем их профиль, но его выслушали с удивлённым интересом и сказали: «Приезжайте».
Опираясь на свои старые костыли, Дюба шёл по тропинке, ведущей к изгибу реки. Охрана в хоромах командира к его вылазкам на природу относилась с пониманием. Лишь в первый раз Николай подошёл к нему и негромко предупредил: «Только не нажрись там, ладно? Не расстраивай Игоря Марленовича».