Мадам ей смущённо улыбнулась:
– Подлечиться надо чутка. Ты уж меня не выдавай, милая, у вас с ним и без меня хлопот хватает, – вздохнула. – Приболела немного, возраст… У нас же в Крыму медицина, сама понимаешь, – посетовала она и бодро заверила: – Но мир не без добрых людей…
– Это правда, – согласилась Ольга. – Что-нибудь серьёзно? Помощь нужна? Больница есть хорошая…
– Нет, спасибо, всё, что надо, люди делают. Да ты не беспокойся, милая, пустяки! На следующей неделе уже на работу выхожу.
– Вот как? – Ольга словно невзначай открыла коробку, которую крутила в руках, достала длинную спичку. – Он вас уже ждёт не дождётся.
Мадам снова вздохнула:
– Не вовремя я уехала, – в голосе беспокойство. – Но прихватило. А болячки свои напоказ выставлять…
– Так тоже нельзя, Елена Павловна! Не чужие мы вам всё-таки, – Ольга задумчиво посмотрела на спичку в своей правой руке.
Мадам отвернулась за кофеваркой, гейзерное бурление только что закончилось. Камеры повсюду, её давно заметили, и если она не ошибается, у неё в распоряжении всего несколько минут. Ольга медленно, с нажимом провела по воспламенителю. Сперва огонёк зарделся лениво, потом ярко вспыхнул, чёрный внутри с осыпающимися неоновыми искрами по краям. Мадам покосилась на спичку и улыбнулась Ольге:
– Забыла спросить: молоко, сливки?
– Не надо, – Ольга покачала головой. – Елена Павловна, а что вы знаете о своём работодателе?
– В смысле?!
– Сколько вы у него работаете?
– Так три года уже.
– Дольше, чем мы знакомы, верно? – сказала Ольга. – В два раза дольше. И до вашего появления он превращал дом в свинарник.
– Мужики, – усмехнулась Мадам.
Чтобы не обжечь пальцы, Ольга затушила спичку. Взяла новую. Мадам принялась разливать кофе по чашкам. В первую очередь Ольге. Шок мало по малу отпускал её. Она узнала эту чашку. И подносик – Палех. Интересно, где сейчас можно достать такое? Рыжий котёнок, дом, которого не было. Здесь изменилось всё, в этом месте, которое она когда-то так любила. Этого дома не было, долгое время, а потом его отстроили заново. В точности воспроизвели всё. Даже подносик и чашки. Только без фей, одни лишь демоны. Но когда вы практически не ограничены в средствах, вы можете создать это замертвевшее, каменное время. Холодок пощекотал Ольгин затылок. Надо держать себя в руках. Шок проходил, и только сейчас она поняла, насколько была безрассудна. И насколько ей в действительности страшно. Но выхода нет. Ольга зажгла вторую спичку. С еле слышным стоном Мадам вздохнула. На мгновение звук воспламеняемой смеси словно выдавил из пространства другие звуки. Мадам уже наливала кофе себе.
– А ещё он мне рассказывал про вашу бабушку, гадалку, мол, соседи её звали конотопской ведьмой. Правда?
– Да, бабушка была добрая, – улыбнулась Мадам. – Лечила многих… Гадала. Баловалась приворотами.
Эти спички горели долго. Но Ольга тут же затушила одну и взяла новую. И зажгла. Мадам в задумчивости посмотрела на огонь. Затем спросила:
– Что это ты делаешь, Оленька?
Ольга подняла горящую спичку, которой был не страшен ветерок.
– В детстве мы так играли, – пояснила она будто не своим голосом, холодным, жестоким и полным отчаяния. – Поджигали всякую живность. Сначала лягушек. Это было очень смешно.
– Оленька…
– Потом котят, щенков с помойки. И не только. Ведь не только? Правда?
Мадам как-то странно дёрнула головой.
– Три года… Немало. У нас с ним был всего год с небольшим. Как вы это делали?
– Что?
– Рукопись.
– Я не понимаю, Оленька…
Ольга засмеялась, страшно, неприятно:
– Точнее, как ты это делала?
– Не понимаю…
Ольга усмехается, но теперь по-другому. Ей бы остановиться, но она не могла остановиться: порой отчаяние и горечь несправедливости делают нас безрассудно бесстрашными, а потом остаётся только отчаяние. Ольга гасит спичку, тут же зажигает следующую. Шипящий звук, пламя, чёрное внутри…
– Не только котят и щенков. И раздувшихся лягушек. Вот такими в точности спичками. Такие они были?
Мадам, как заворожённая, смотрела на разгорающийся огонёк. Чашка давно уже была полной, и теперь кофе из кофеварки Bialetti переливался через край.
– Не только живность, верно? – тихо сказала Ольга. – А вот и этот самый дом. Помнишь?
– Бабушка была доброй, – монотонно произнесла Мадам.
– Нет, посмотри! Это ведь другой дом. Того давно нет. Он сгорел. До тла!
– Добрая, и доченька пошла в неё…
– Только это были не мы, с этими спичками, от которых не убежать. Не я, верно? Нас не было трое. Это были вы, вдвоём. Это были вы!
Мадам похлопала глазами, на её лбу образовались капризные складки, потом сказала в сторону:
– В неё пошла дочура моя…
– В кого?! – Ольгин смешок вышел зловещим. Не затушив спичку, которую держала в руке, она взяла следующую, зажгла. Мадам быстро, словно украдкой, посмотрела по сторонам. Потом огонёк притянул её взгляд, но стон, сорвавшийся с её губ, теперь прозвучал громче.
– Глазками пошла в неё, – сказала она.
Ольга бросила в траву обе горящие спички, Мадам, косясь, проследила за ними. Ольга тут же вытащила из коробка новую.
– Бабка… – несколько хныкающе произнесла Мадам.
– Да. Конотопская ведьма, и маленькая дочь в Крыму, – согласилась Ольга. И чуть приподнялась, отстранив от себя коробку воспламенителем к Мадам. – Только ничего этого нет! А есть вот это.
И она зажгла эту новую спичку, медленно, а потом подняла на уровень глаз Мадам. И та отшатнулась от неё, как от удара. Глаза её потемнели, и игра пламени словно трансформировала лицо, вычленив какие-то незнакомые черты. Мадам ссутулилась и устало вздохнула.
– Нет, не отворачивайся! – потребовала Ольга. – Три года… Как ты воровала рукописи? Фотографировала? Смотри, такие были спички, правда?
– Не делай этого, – вдруг попросила Мадам. И что-то случилось с её голосом. – Это была не она! Это была я. Она ничего не знает.
Вся недавняя слабость в Ольгиных ногах и эта муть в желудке вернулись. И теперь не холодок, а ощущение жути поднялось по спине к затылку. Потому как что-то случилось с голосом Мадам, женщины, которая только что жаловалась на возраст и связанные с ним болезни. И, наверно, он мог быть так же Ольге знаком, этот голос, как и этот воскресший из прошлого дом. Это был высокий, по-детски звонкий голос совсем юной девушки.
– Что? – просипела Ольга.
– Она меня заставила! – звонкий голос, почти визг смертельно перепуганной юной девушки. – Фотографировать. И ниточки завязывать.
– Господи, – хрипло прошептала Ольга. – Что с тобой?
– Зачем ты её вызвала? Я боюсь её! Она идёт.
«Кто? О ком она говорит?! – подумала Ольга. Эта муть в желудке качнулась и удушающе поднялась к горлу. – Тьма?! Значит, она существует? Значит, она не была их страшными играми?!»
– Успокойся, дыши… – Ольга попыталась взять её за руку. Но было уже поздно. Мадам опустила голову, отвернулась, а потом медленно подняла взгляд. И словно притащила откуда-то пятно темноты, изуродовавшее её лицо:
– Сучка! Всё-таки нашла меня, – произнесла она каркающим, низким, грубым голосом. – Криворотыйкрючконос.
В тот день Тьма была очень сильна. Она заявилась и не собиралась уходить. Я нашёл тебя в сияющем облачке, у кроватки, где спал ребёнок, наша младшая сестра, уже не младенец, но всё ещё беспомощный ребёнок. Тьма заставила тебя тянуть к ней руки и повторять: «Криворотыйкрючконос».
– Всё, успокойся, дыши, – сказал я тебе. – Нет никакого криворотогокрючконоса.
Я не верю, что ты тянула руки к её шее и что могла причинить ей вред. Ведь она была такая же, как мы, наша сестра, плоть и кровь, и когда она появилась, наше счастье засияло ещё ярче. И ты послушала меня, не сразу, но послушала. И никто ничего не узнал. Мы изгнали Тьму. Мы стояли на краю, на границе вместе, и Тьма не посмела больше вернуться в этот день. Но мы увидели, на что она способна, и поняли, как нам надо много сил. Супергероям, охраняющим сияющий мир от прихода Тьмы.
Ты подошла к кроватке, когда ребёнок уже не спал, и повторила то, что говорила не раз:
– Из-за неё всё изменится, – но ты не злилась больше, а говорила печально. – Из-за неё всё кончится.
– Но нет же! – я опять успокаивал тебя. Такое случалось редко; обычно мне требовалось твое успокоение. – Она такая же, как мы. Посмотри, разве нет?
– Такая же, как ты, но не я.
Я это уже слышал от тебя, но в тот раз, очень смущаясь, всё-таки решился:
– Почему? Ты говорила… Потому что мы с ней родились красивыми?
Ты улыбнулась. Я, наверное, сам не желая, очень сильно обидел тебя, потому что не видел тебя никогда такой печальной.
– Глупый, – сказала ты. – Посмотри, что ты видишь?
Я хотел возразить: на самом деле, они просто дразнят тебя, твой нос не настолько огромный, да и не крючком, и рот не кривой, лишь прикус немного… ты унаследовала эти незначительные изъяны от нашего отца, а его никто не считал уродом. Но ты поняла, о чём я думаю, и снова улыбнулась, и снова – печально.
– Это внешне, а я говорю про то, что внутри, – пояснила ты. Но я не понял, и тебе пришлось, указав на ребёнка, объяснить ещё раз: – В ней есть сила, как и в нас. Я чувствую это. Но наша поднимает нас вверх. Её направлена в другую сторону. Она никогда не поверит в супергероя. Она предаст нас. И сможет всё разрушить.
– Мы научим её быть нами.
– Нет, только не её! Она отнимет тебя у меня. Она захочет, чтобы я осталась во Тьме. Потому что эти принцессы-ангелы сами состоят из тьмы. Я там была и видела.
– Это в тебе ещё говорит та, которую мы прогнали, – мягко сказал я, не употребляя слово «болезнь». – И мы не пустим её больше так. Не дадим застать врасплох. И когда она явится, мы будем готовы.
– Допустим, – ты наконец улыбнулась не печально и посмотрела на кроватку с играющей малышкой. – Но вы с ней похожи. Мы с тобой в этом – нет. И когда-нибудь тебе придётся выбирать.