Кэтрин заплакала. Эми отвернулась. Ну как можно не сочувствовать этой женщине? Пусть даже она в чем-то заблуждается, но она не играет роли и не занимается саморекламой.
– Кэтрин, как я тебя понимаю!
Выкрики протестующих становились все громче. Эми осторожно отвела край портьеры. Возле тротуара стояла полицейская машина. Джек Селлерс, начальник местной полиции, что-то говорил, размахивая руками. Ассистент оператора держал у него над головой репортажный микрофон на длинной штанге. Оператор вел съемку. Вечером это пойдет по всем каналам. То-то Фил разозлится.
– Я никого не убивала, – прошептала Кэтрин.
Она села, уперев локти в колени, и спрятала лицо в ладонях.
– Разумеется, нет, – сказала Эми.
– Тогда как они могут говорить подобные вещи? Моя сестра – на небесах. Бог следит за каждым нашим шагом. И потом, зачем мне кого-то убивать?
Эми невольно посмотрела на свою камеру, лежавшую на кухонном столе.
– Если ты это знаешь, почему бы тебе им так и не сказать? – предложила она.
В послеполуденное время пастор Уоррен всегда читал Библию. Вот и сегодня он уселся на коричневый кожаный диванчик, раскрыл Священное Писание и стал читать из шестидесятой главы Книги пророка Исайи: «Возведи очи твои и посмотри вокруг: все они собираются, идут к тебе; сыновья твои издалека идут и дочерей твоих на руках несут. Тогда увидишь, и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце твое…»[10]
Пастор любил эти слова. В другое время он бы заложил страницу и вернулся к словам пророка в своей воскресной проповеди. Сейчас его одолевали другие мысли: нельзя ли использовать этот отрывок для подтверждения подлинности звонков с небес? «Возведи очи твои и посмотри вокруг: все они собираются, идут к тебе…» Пастору была ненавистна необходимость думать о вещах, далеких от служения Господу. Если случившееся – чудо, почему он должен как-то подтверждать существование Божьего промысла? Он вдруг почувствовал себя чем-то вроде старой газеты, которую постоянно рвут на все более мелкие кусочки.
Собратья по вере говорили, что он должен быть счастлив. Все колдуотерские церкви были полны. По воскресеньям приходилось даже убирать скамьи, чтобы увеличить пространство. А ведь совсем недавно он радовался, если на воскресной службе была занята половина скамей! После признания Тесс Рафферти и визита епископа число прихожан отца Кэрролла возросло в четыре раза. Иногда у пастора Уоррена возникала мысль: а не было ли все это спланировано отцом Кэрроллом? Следом ему делалось стыдно за столь мелочные мысли.
Чтение Библии прервал звонок у двери кабинета.
– Кто там?
– Пастор, это я.
– Входите, миссис Палт.
Она вошла со своим неизменным деловым блокнотом в руках. Судя по выражению лица, у его секретарши что-то случилось.
– Пастор, я должна вам кое-что сказать. Мне очень тяжело…
– Не стесняйтесь. Говорите смело.
– Я должна уйти.
– Вы хотите уйти пораньше?
– Нет, пастор. Уйти… с этой работы. Она слишком… – Волнение мешало миссис Палт говорить. – Я семь лет работаю у вас.
– Да. И всегда великолепно справлялись со своими обязанностями.
– Я хотела помогать церкви. – У нее участилось дыхание.
– Не надо так волноваться, миссис Палт. Вы присядьте, и давайте спокойно поговорим.
Но она осталась стоять и, давясь словами, продолжала:
– Я больше не в силах управляться с этими звонками. Звонят отовсюду. И все хотят исчерпывающих ответов. Я пытаюсь им объяснить, что я всего лишь церковный секретарь и ничего не знаю. А они меня не слышат и требуют, требуют. Кто плачет, кто кричит. Я… я просто не знаю, как мне быть. Люди рассказывают о близких, которых потеряли, и просят… устроить разговор с умершими! Можно подумать, что это зависит от меня. Я пытаюсь им это объяснить. Они не слышат. А есть такие, которые так и говорят: «Ваша церковь распространяет ложное Евангелие». Да как у них язык поворачивается? Мне за все годы и в голову не приходило… Вечером я едва доползаю до дома и валюсь на кровать. На прошлой недели была у врача. Он измерил мне давление… Очень высокое. Норман уже начал за меня волноваться… Пастор, честное слово. Я не хочу вас оставлять. Я была бы рада и дальше работать. Но не могу. Эти звонки меня в могилу сведут. Простите, ради бога.
Она разрыдалась. Слезы мешали ей говорить. Пастор Уоррен заставил себя улыбнуться:
– Я вас понимаю, миссис Палт.
Он подошел и положил руку ей на плечо. За дверями кабинета не смолкали телефонные трели.
– Бог простит меня? – шепотом спросила миссис Палт.
«Гораздо раньше, чем меня», – подумал Уоррен.
Джек Селлерс включил мигалку на крыше полицейской машины и даже на миг активизировал сирену. Верующие на лужайке перед домом Тесс зашевелились и задвигались. Джек вышел наружу.
– Доброе утро, – суровым тоном поздоровался он.
Ему ответили несколько голосов.
– Что вы тут делаете?
Джек не сводил глаз с входной двери. На самом деле он хотел того же, что и все эти люди: чтобы Тесс вышла на крыльцо.
– Мы молимся, – ответила тощая как жердь женщина.
– О чем?
– О ниспослании нам звонков от наших умерших близких. Хотите помолиться с нами?
Усилием воли Джек выбросил из головы все мысли о Робби.
– Вы не имеете права устраивать моления на чужих лужайках.
– Инспектор, вы верующий человек?
– Во что я верю, значения не имеет.
– Ошибаетесь. Очень важно, во что человек верит. Вы не исключение.
Носком ботинка Джек разгреб снег. Сначала эти протестующие возле дома Кэтрин Йеллин. Теперь – фанатики возле дома Тесс. Он и представить себе не мог, что в маленьком сонном Колдуотере ему придется сдерживать людские толпы.
– Вам необходимо разойтись, – сказал Джек молящимся.
– Не прогоняйте нас. – Вперед вышел парень в зеленой теплой куртке. – Мы же не делаем ничего плохого.
– Мы всего лишь хотим молиться, – добавила девушка, стоявшая на коленях.
– А я ведь читал о вас! – воскликнул парень. – Вы тот самый полицейский. Вашей жене звонит ваш сын. Она избранная. Как же вы можете прогонять нас?
– Моей бывшей жене, – отвернувшись, уточнил Джек. – И вообще, это вас не касается.
Дверь открылась, на пороге показалась Тесс в поношенных джинсах и синих сапогах, а сверху наброшен красный клетчатый плед. Волосы были убраны в конский хвост. Джек старался на нее не смотреть.
– Вам нужна помощь? – издали крикнул он.
– Они мне не мешают! – Тесс обвела глазами собравшихся и покачала головой.
Лица молящихся сразу обернулись в ее сторону. «Можно мне к вам заглянуть?» – жестом поинтересовался Джек. Тесс кивнула, и он направился к крыльцу. Толпа молча расступилась. Джек к этому привык: люди всегда так себя вели, когда он был в форме.
Внешне Джек вполне соответствовал образу зрелого, опытного полицейского: плотно сжатые губы, сильный подбородок, глубоко посаженные проницательные глаза. Но нельзя сказать, чтобы он страстно любил свою работу. Его отец был полицейским, и дед тоже. Когда Джек вернулся из армии, в семье решили, что и он пойдет по проторенной стезе. Так оно и случилось, но не в Колдуотере, а в Гранд-Рапидсе, где Джек целых шесть лет проработал участковым. Потом у них с Дорин родился Робби, и они переехали в Колдуотер. Оба мечтали о тихой жизни в маленьком городке. Решив, что полицейской службы с него достаточно, Джек открыл магазин для садоводов и огородников.
– Лучше работать на себя, – объявил он отцу.
– Коп – всегда коп, – ответил отец.
Магазин оказался убыточным, и через три года Джеку пришлось его закрыть.
– Не всем быть бизнесменами, – сказал отец.
Джек решил, что с него хватит экспериментов, и вернулся к семейной профессии, поступив в колдуотерскую полицию. К тридцати семи годам он стал начальником местного отделения. За все восемь последующих лет ему ни разу не приходилось стрелять. Даже оружие он вынимал всего шесть раз. И то однажды, приехав по вызову, он обнаружил в подвале не взломщика, а лису.
– А почему вы не выступили на собрании горожан? – спросила Тесс, угостив его кофе.
– Сам не знаю. Может, страх не позволил. Может, моя работа.
– Приятно слышать честный ответ.
– Сын говорит, что я должен рассказывать всем. О небесах… Он повторяет это всякий раз, когда звонит.
– Мама говорит мне то же самое.
– Может, своим молчанием я его подвожу?
– Не знаю, – пожала плечами Тесс. – Мне теперь кажется, что все остальное потеряло смысл. «Эта жизнь – всего лишь зал ожидания». Моя мама на небесах. Настанет время, и я снова ее увижу.
– Знаете, я вдруг понял: я всегда в это верил. Или говорил, что верю.
Джек двигал пустую чашку по столу.
– Возможно, вы интуитивно это знали, но вам хотелось доказательств, – сказала Тесс.
– И теперь они у меня есть?
Джеку вспомнился разговор с армейскими друзьями Робби. «Конец – это вовсе не конец». Простая фраза зацепила его и не давала покоя.
– Даже не знаю, есть или нет.
– Скажите, вы были хорошим отцом? – вдруг спросила Тесс.
Джек слегка улыбнулся. Такого вопроса ему не задавали, да еще, что называется, в лоб. Он вспомнил, как в свое время согласился с желанием Робби пойти в армию и даже одобрил выбор сына.
– Думаю, что не всегда, – признался он Тесс.
– И опять – честный ответ.
– А вы были хорошей дочерью?
– Тоже не всегда, – улыбнулась она.
В отношениях Тесс и Рут было несколько бурных лет. Когда Тесс окончила школу и поехала учиться, ее красоту быстро заметили. Появилась целая вереница поклонников. Никто из них Рут не понравился. Это были годы женской конфронтации между дочерью, идеализировавшей отца, которого она не знала, и матерью, сытой по горло выкрутасами бывшего мужа.
– Ты пытаешься меня учить, а сама не сумела выстроить отношения с мужчиной! – однажды в запале крикнула матери Тесс.