Но юноше не удалось закончить свою мысль о величии и могуществе русского языка, потому как наряду с поэзией его визави оказался в ладу и с англицким боксом. Пальцы сами сжались в кулак, дыхание стеснило грудь, загуляли комьями желваки. Первый же удар, сильный, поставленный, а потому и акцентированный, хлесткий, достиг своей цели. В пустых глазах противника вспыхнуло удивление, щедро приправленное болью. Размазывая по лицу кровь, текущую из расквашенного носа, тот, заревев «убью!», бросился вперед. Удары посыпались один за другим; похоже, что противник и не думал, куда бить, а лупил, куда попало, надеясь на силу и ярость. Таких англичане зовут Mad bull, и успокаиваются они несколькими точными ударами, главное при этом не подставляться под машущие кулаки.
Он был сосредоточен на противнике, кроме того, в их времена если двое дрались, то другие, если и лезли, лишь разнимать, и, наконец, он и сам считал себя русским! И поэтому, увы, не обратил внимания на вопль «русских бьют!». А зря… Затопали шаги, затем что-то ударило его под коленку, чей-то кулак прилетел в скулу, и земля опрокинулась, больно боднув его в голову и ободрав щеку.
Он инстинктивно сжался, прикрывая руками голову, напряг мышцы спины, чтобы хоть как-то смягчить сыпавшиеся сверху удары. А вокруг, пиная его ногами, бесновались юнцы, перемежая матерную брань и выкрики: «Слава России!»
Глава пятаяПуть в большую литературу
Андрей Петрович добыл заветный пузырек йода и, предупредив, что будет щипать, стал обрабатывать ссадины. Подопечный шипел сквозь зубы, но терпел. Покончив с этим, Андрей Петрович, не слушая возражений, пощупал, как мог, его ребра, живот на предмет внутренних повреждений. Вроде обошлось, хотя диагност из него, конечно, никудышный.
– Да уж, – проворчал Андрей Петрович, – вот вы и отметились. Ну ведь предупреждал же, просил не соваться в людные места… Есть такая игра – шахматы, знаете?
Подопечный сделал неопределенное движение рукой и тут же поморщился, все тело было измочалено, и каждое движение ему давалось с трудом.
– Ну, так вот: вы сейчас – пешка, понимаете? Вас всякая фигура может забить, – сердито выговаривал Андрей Петрович.
– Простите, а за что они так? – спросил его гость.
– Радеют за русский народ, – проворчал Андрей Петрович.
– Так ведь и я русский, – начал было подопечный, но Андрей Петрович сердито его прервал:
– Ну полноте, батенька, вы в зеркало посмотрите. Какой же вы, к черту, русский? У русских русые волосы, курносый нос и светлая кожа. А у вас? Нет, батенька, вы «чужой», вы «черный»… Они вас, «чужих», вот так – по цветам – и отличают. Цвету глаз, волос, кожи… И борются с вами, как могут, в основном кулаками…
– Ничего не понимаю… А в чем смысл борьбы? – недоверчиво глядя на Андрея Петровича, спросил подопечный.
– В чем смысл? – повторил Андрей Петрович. – Извольте! Многие причину своих невзгод видят в других, не в себе. Им кажется, что кто-то постоянно мешает жить нормальным, таким, как они, людям. И в первую очередь под подозрение попадают «чужие». И потом… – Андрей Петрович с хитрецой посмотрел на гостя. – Забыли, кто первым это начал?
– Простите? – не понял тот.
Андрей Петрович прокашлялся и, приняв позу чтеца, стал с чувством декламировать, интонацией выделяя нужные ему слова:
– День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса…
– Нет, – возразил гость, – коль так, то первым был Вещий Олег, отомстивший неразумным хазарам…
Разговор скомкался сам собой. Гость затих, но, судя по дыханию, частому, неспокойному, не спал. Однако и глаз не открывал, только у губ залегла складка, упрямая, несогласная.
…Когда его подопечный пропал из поля зрения, он мгновенно почувствовал беспокойство. А как увидел группу характерно стриженных, что топтались на месте, словно отплясывая диковинный танец, парней, в сердце что-то оборвалось.
Звуки куда-то отступили. В пустой и гулкой тишине только медленно и глухо билось сердце, и ввинчивался в эту вязкую, ватоподобную массу свисток. Во всю мощь легких он гаркнул «стоя-я-ять!», «руки за голову-у-у!» и почему-то «окружа-а-ай!», и людской поток смазанными пятнами бросился на него. Пружина, что сжималась в нем всю дорогу, теперь выпрямилась, наполнив его движением. Колотила по ногам клятая авоська, в которую он по пути собирал бутылки (экскурсия экскурсией, но жить на что-то надо), адски при этом болел сустав, но Андрей Петрович мчался, не чуя под собою ног.
Большинство с хриплым криком «менты!», топоча бутсами, рвануло прочь. Только один замешкался, решив, что успеет еще разик, напоследок, пнуть скорчившуюся заплеванную фигуру, под которой расплывалось пятно. Андрей Петрович с лету огрел его авоськой по бритой башке. Что-то звякнуло, на него глянули полные удивления серые глаза. Бритоголовый взвыл и, придерживая левой рукой затылок, рванул со всех ног прочь, шатаясь и подвывая.
Андрей Петрович уже решил, что – все, столько было крови, и так неподвижно лежал его гость. Но обошлось, кое-как он поднялся, и они заковыляли прочь под недовольный обывательский ропот.
Обратный путь был сущим кошмаром, вспоминать о котором не хотелось даже сейчас, когда уже вроде бы все кончилось. Если честно, он думал, что не дойдут.
Он хромал и молился про себя всему, во что еще пытался верить: чтобы их не остановила какая-нибудь непредсказуемая случайность, к примеру, чересчур бдительный милиционер или местный «территориальный» бродяга, усмотревший в них опасность для своих помоек. Пусть все случится потом, но не сейчас, только пусть им позволят дойти…
Под конец его подопечный пришел в себя и даже смог с грехом пополам вскарабкаться по лестнице. Отказавшись от еды и глотнув лишь немного воды, он забылся неспокойным сном. Дышал хрипло, неровно и снова звал кого-то, с кем-то спорил. А Андрей Петрович еще долго не мог сомкнуть глаз, думая о том, как ему дальше быть…
Утро следующего дня застало его возле бизнес-центра. Андрей Петрович с волнением ожидал появления одной особы, рассчитывая, что она не заедет в подземный паркинг, куда вход по известной причине ему был заказан. Не разбираясь в манерах деловых людей, он как психиатр полагал, что руководителям не к чести кататься под землей и что они должны входить в здание через парадное. А то, что Любонька, пардон, Любовь Николаевна – руководитель, он знал не понаслышке. Недавно на прилавке он увидел журнал, с обложки которого, улыбаясь, смотрела она…
Люба, дочь известного физика, училась на физмате, но приходила на его лекции и сидела в первом ряду, не сводя с него доверчиво-удивленного взгляда. В прошлой жизни их дачи были по соседству, они дружили семьями, часто по вечерам собирались друг у друга за чашкой чая и вели долгие беседы о науке, искусстве, да мало ли о чем можно было поговорить в беззаботное время застоя…
За журнал были отданы последние деньги, и тот поведал, что Любовь Николаевна – успешный издатель, что у нее все хорошо и что она купила новый офис в двух шагах от его чердака.
И теперь с надеждой вглядываясь в каждый проезжающий мимо автомобиль, он с нетерпением ждал ее приезда. Но время шло, а она не приезжала. И когда он начал сомневаться в успехе своего начинания, мимо него к парковке проехал черный лимузин, в окне которого промелькнуло знакомое лицо.
– Люба! – заорал что есть мочи Андрей Петрович, да так громко, что, захлопав крыльями, испуганно вспорхнула стайка прогуливающихся рядом голубей. Увы, в машине его никто не услышал, и тогда, недолго думая, он бросился ей под ее колеса. Тут же визгнули тормоза, и прежде чем автомобиль остановился, из него, буквально на ходу, выпрыгнул мужчина в темных очках и бросился к Андрею Петровичу. Но не успел он сделать и пары шагов, как распахнулась задняя дверца лимузина, и появившаяся за нею молодая женщина, ахнув, обхватила ладонями лицо:
– Андрей Петрович?!
– Целую ручки, сударыня, – опасливо озираясь на угрожающе нависшего над ним охранника, крикнул ей Андрей Петрович, – но ежели вы не остановите своего бодигарда, то я и сам скоро не определю я это или не я.
Крикнув:
– Слава, это знакомый! – она неуверенными шагами, словно не веря своим глазам, подошла к нему и прошептала: – Андрей Петрович, миленький, что с вами? Что с вами произошло?
– О, это долгая история, Любонька, в двух словах, стоя на улице, ее мне вам не рассказать, – вздохнув, ответил Андрей Петрович.
– Так давайте не на улице, давайте у меня, я здесь работаю, – не сводя с него глаз, показала на здание женщина.
– Я знаю, – ответил ей Андрей Петрович, – знаю, и если честно, то за этим и пришел, правда, не для исповеди, а по делу.
– Вот и славненько… Помните? Это была ваша любимая присказка, – понемногу приходя в себя, неуверенно улыбнулась женщина и, взяла Андрея Петровича под руку… Охранники молча расступились, пропуская эту в высшей степени странную пару – молодую эффектную хозяйку под руку со старым бомжом, шедшим, однако, с таким достоинством, будто он был не меньше чем регентом какого-то там его высочества!
Сопровождаемые недоуменными взглядами попадающихся по пути сотрудников издательства, они проследовали в лифт и вскоре оказались в ее приемной.
– Люсенька, это Андрей Петрович, сделай, пожалуйста, кофе и пусть нам никто не мешает, – сказала она, и приобняв гостя за плечи, завела его в кабинет.
Что ж, такой кабинет мог впечатлить любого. Во всем чувствовался изысканный вкус и поразительное чувство меры, которое еще более выигрывало с того, что, судя по всему, хозяйка кабинета в средствах не особо нуждалась. Робея от окружающих его интерьеров, Андрей Петрович осторожно присел на краешек дивана. Заметив это, она сказала: