– Нет Личности. А раз нет Личности – и прибыли нет. Нет, она, конечно, есть, вот новый офис и все такое, но разве это прибыль?! А какой она может быть, имей он, Артурка, в кармане Личности, побольше Личностей…
Марков, ее бессменный зам, пробурчал, что это просто говорильня, а если все такие умные, то почему бы вместо пустословия не выступить с дельными предложениями. Вот, например, женские романы, у них в издательстве печатаются такие авторы, как…
И начал перечислять, аргументировать, предлагать. Что и говорить, Марков – мужик умный и ушлый, «замужем» не первый год и дело свое знает. Но он тактик и перспективы не видит. Артурка витает в облаках, и посему у него вечная лажа со сроками, однако видит за версту. И он, конечно, прав – личностей им не хватает, да что уж там, если по-честному, то их давно нет. Марков тоже прав, и аргументы у него железобетонные, и звезд хоть с неба не хватает, зато все успевает в срок. У него как в столовой: деликатесов нет, но и свободных мест – тоже. И прибыль стабильно, как зарплату в ином учреждении, приносит именно он. А витания в небе могут, конечно, дать сумасшедший эффект, однако чаще всего оканчиваются как в истории с Икаром…
Только после семи вечера она вспомнила о своем необычном госте. И почти тут же секретарь доложила, что приехал доктор и просит срочно принять его. Это было на него не очень похоже, и она пригласила доктора войти.
Обычно спокойный и даже флегматичный, он, явно не зная, с чего начать, стал нервно мерить комнату шагами, затем встал напротив и, вперившись в нее взглядом, спросил:
– Откуда взялся этот человек?
– Который? – спросила она.
– Да тот, кого я вчера смотрел, ваш больной, – досадливо махнул рукой доктор.
– Что значит «откуда»? – удивилась она.
– А то, уважаемая Любовь Николаевна, – ответил он, – что любое живое существо, в том числе и человек, абсорбирует в себе все внешние условия, в которых пребывает. По человеку, как по спилу дерева, можно судить об экологии среды его обитания. Так вот, – продолжил он, – мы дважды брали анализы у вашего гостя. И оба раза не нашли в его организме каких-либо следов современной цивилизации: ни от пищи, ни от воды, ни от воздуха! Никаких, понимаете?!
Она растерянно кивнула.
– Вместе с тем, – запальчиво продолжил доктор, – у него обнаружена редкая форма малярии, которой на свете давно уже нет. Лаборатория дважды проверила результаты. Сомнений быть не может, он будто гость из пушкинских времен.
Эти слова как удар хлыста резанули ее сознание и заставили вздрогнуть. Она с испугом посмотрела на доктора. Тот, по-своему истолковав это, поспешил ее успокоить:
– Я, конечно же, говорю иносказательно, но с точки зрения науки это более чем странно. И потом – весь его вид, прическа, допотопные бакенбарды…
Однако его уже никто не слушал. Сев на свое место, она быстро пробежала по костяшкам клавиатуры и узнала, что поэт на самом деле болел малярией и к тому же страдал аневризмой – варикозным расширением вен.
– Скажите, доктор, – как можно непринужденнее, стараясь не выдать охватившего ее волнения, поинтересовалась она, – вы случайно не обратили внимание при осмотре… а что это у него с ногами?
– С ногами? – удивился неожиданному вопросу доктор. – Ах да, с ногами… В общем-то, ничего страшного, так, варикозное расширение подкожных вен. Но оперировать, ввиду скудности анатомических и функциональных изменений, я бы не стал, по крайней мере, на данном этапе. А вы молодец, – удивился он, приподняв брови, – это заметил бы не каждый студент! Да, но я отвлекся, о чем же я говорил?
Она пожала плечами.
– Ну да, в общем, я бы сказал, очень странно, – рассеянно пробормотал доктор, – что ж, будем его наблюдать. Посмотрим, как он проведет ночь. Ночью, знаете ли, лихорадка дает о себе знать особо истово. Если будет нужда, звоните. Я непременно зайду. Звоните в любое время дня и ночи. Вы же знаете, как я к вам отношусь. И потом – я врач, к тому же случай очень любопытный… – покачав головой, в задумчивости сказал доктор, выходя из ее кабинета.
Но она уже не слышала его, точнее, смысл его слов уже не доходил до ее сознания. Ее мозг был занят тем, что лихорадочно сопоставлял факты, услышанные от доктора и Андрея Петровича. И если подкожное расширение вен у ее гостя еще хоть как-то, скрепя сердце, можно было объяснить эффектом стигматов, о котором рассказал вчера Андрей Петрович, то малярию, которой в мире больше нет, или, к примеру, то, что организм гостя соответствует началу XIX века, объяснить было нечем.
Сквозь неплотно закрытую доктором дверь она вдруг услышала голос секретаря Люси, и тут ее осенило. Она вдруг вспомнила, как недавно, на одной из вечеринок, другая Люся, ее подруга, демонстрировала всем надетый по этому случаю старинный браслет. На все охи и ахи подруга поведала удивительную историю. Оказывается, этот браслет принадлежал когда-то ее предкам, кому-то из князей Долгоруких. Одна из княжон в свое время вопреки воле отца сбежала из дому с каким-то гусаром. Разгневанный папаша, конечно же, лишил ее приданого. Но сердобольная мать тайком от мужа подарила ей этот браслет. Затем он достался прабабушке Люси. Во время революции все стали прятать свои сокровища, и Люсина прабабушка не стала исключением – она сберегла браслет. Припрятала да померла. А куда припрятала, как водится, никому не сказала. В семье сохранилась эта легенда, которую, за неимением самого браслета, из поколения в поколение и из уст в уста передавала друг другу в наследство ее прекрасная половина. И вот недавно в одной из газет Люся вычитала про женщину-медиум, которая якобы умеет общаться с ушедшими в иной мир. Поехав в редакцию и проявив там свойственный ей напор и цинизм, Люсе удалось выцарапать вожделенный адрес женщины, которая должна была вернуть ей то, что, казалось, так надежно спрятала Вечность. О, чудо! Газета, как ни странно, не врала. Женщина-медиум смогла найти «там» ее прабабку, которая надоумила Люсю, где же нужно искать браслет. К счастью, место схрона оказалось нетронутым, и теперь вот, пожалуйста, браслет красовался у нее на руке.
Звоня Люсе, она молила лишь о том, чтобы та была в городе. Известная своим взбалмошным характером, Люся много моталась по Европам, гостя у многочисленных друзей и подруг, и возвращалась в «немытую» только тогда, когда соскучившийся по ней Женечка, ее муж, блокировал все ее «золотые» и «платиновые» карточки.
На ее счастье Люся оказалась дома.
– А тебе-то зачем? – услышав ее просьбу, удивилась Люся и тут же добавила, но уже с подковыркой: – Не думала, что и у тебя могут быть фамильные реликвии.
Вспыхнув, как спичка, она покраснела до корней волос, но сдержалась. Покамест Люся ей была нужна живая.
– Я же, Люсь, все же не кухаркина дочь, а профессора. Пусть у нас никогда и не было бежавших из дому княгинь, но профессора в нашей семье никогда не переводились: ни до советской власти, ни при и даже ни после. Повезешь меня или мне ехать в редакцию?
– Через час в «Весне», – подумав, ответила Люся и бросила трубку.
Ровно через час она была на Новом Арбате. Зайдя в кафе, она села лицом к двери и, заказав привычную чашку кофе, стала поджидать Люсю. Вопреки обыкновению та не опоздала. Сказалось, видимо, здоровое женское любопытство: ей явно не терпелось узнать, какие такие фамильные ценности ищет ее подруга. Обменявшись с ней вежливыми поцелуйчиками, Люся заказала чай и стала терпеливо ждать. Не чая, конечно же, а повествования подруги. Она же, прекрасно это понимая и желая отомстить Люсе за ее хамство, растягивала ее мучение, а значит, и свое удовольствие, продолжая щебетать о разных женских пустяках. Кто с кем развелся, кто на ком женился и кто с кем пока еще живет.
– Да знаю я все это уже, знаю, – поморщившись, перебила ее Люся и, по-заговорщицки оглянувшись вокруг, прошептала ей на ухо: – Зачем тебе этот медиум?
– Да так, по работе, – сделав безразличное лицо, ответила она.
– По работе?! – изумилась Люся.
– Ну, ты же говорила, что она помогает общаться с умершими.
Люся машинально кивнула головой.
– Вот я и хочу пообщаться с Гоголем, – сделав как можно более безразличное лицо, сказала она.
– С Гоголем? – хлопая ресницами, удивилась Люся. – Зачем тебе он?
– Да потому что сейчас я издаю именно его, – продолжала издеваться она над Люсей, – ты же была на презентации начала с этого проекта. Помнишь? Ты еще удивилась его названию «Неизвестный Гоголь»…
Люся машинально кивнула. Эта была победа. Оставалось только добить противника, и поэтому, сделав небольшую паузу, она сказала сакраментальное:
– Как видишь, ничего личного, только бизнес, – после чего подозвала гарсона и попросила счет. Люся была в состоянии, которое у боксеров именуется термином «грогги», и поэтому, когда принесли счет, она даже не предприняла обычной в таких случаях формальной попытки предложить свою помощь в его оплате.
Охранник Слава, ожидавший ее на улице, придержал им дверь, и, выйдя из кафе, они направились к своим машинам.
– Поехали за Люсей, – сказала она водителю, когда ее «мерседес» и «лексус» подруги, выехав с парковки, поехали в сторону центра. Движение, несмотря на поздний вечер, было затрудненным, и пока они прибыли к месту, было уже около десяти.
– Поздно, – поеживаясь от вечерней прохлады, сказала Люся и, подумав, добавила: – Неловко как-то.
– Неловко? – удивленно взглянув на нее, спросила она. – Тебе?
– А мне что? – вопросом на вопрос ответила Люся. – Мое дело крайнее, я ведь с тобой не пойду. Очень мне надо с твоим Гоголем общаться. Прямо-таки «Мертвые души» получаются. Да если хочешь знать, мне с ним даже живым не особо большая охота трепаться. И потом, в книге же все будет написано, вот я и прочту. Поэтому держи, – сказала Люся, сунув ей в руку листочек. Затем прибавив: – Это код, – и указав на одну из парадных, – а это подъезд, – она махнула на прощание рукой и укатила.
Проводив взглядом Люсину машину и для пущей уверенности убедившись, что Слава стоит рядом с авто, она подошла к нужной парадной и, встав под тусклой лампой, что светила над дверью, развернула Люсин листок. Сверяясь с ее каракулями, она набрала заветную комбинацию цифр. Прошло достаточно времени, прежде чем домофон, подав признаки жизни, прохрипел «это кто?».