Как пес, пуглив и лается истошно,
Но не кусается. Ведь он блаженный.
1-я к р а с н а я м а с к а
Надень ты маску и сойдешь, пожалуй,
За благородную.
(Протягивает маску.)
1-я к у р т и з а н к а
За благородство,
Что получу еще?
1-я к р а с н а я м а с к а
Ну, просто танец
В садах Медичи стоит дорогого.
1-я к у р т и з а н к а
Тем более гоните-ка монету,
И с вами мы сыграем в благородство.
2-я к р а с н а я м а с к а
Поймала, вишь, на слове. Не глупа.
1-я к у р т и з а н к а
За ним вы будете. Повеселимся
Мы нынче всласть. А в пост грехи замолим.
М а р у ф ф и
(словно нарочно потешая публику, поет)
От Кипридиных сетей
И от стрел Амура
Не спасают клобуки,
Четки и тонзура.
За единый поцелуй
Я пойду на плаху,
Нацеди же мне вина,
Доброму монаху.
Не боюсь святых отцов;
Знаем мы законы:
В Риме золотом звенят, —
И молчат каноны.
Рим — разбойничий вертеп,
Путь в геенну торный.
Папа — Божьей церкви столп,
Только столп позорный.
С и в и л л а
Да ты, я вижу, еретик!
И за безбожный свой язык, —
Какая честь монаху, —
Ты угодишь на плаху.
Да, вижу, не один,
С тобой твой друг и господин.
Геенной огненной уж веет,
Горят с веревками на шее!
А души сквозь огонь
Уносятся, как вонь.
М а р у ф ф и
То-то смеху, то-то смеху!
Веселитесь на потеху
Дьяволу в аду.
Я туда не попаду.
Г о л о с а
Ну, монах, не зарекайся.
Ты лишь кайся, кайся, кайся!
М а р у ф ф и
В масках зло таится
И, как змея, гнездится,
Завораживая всех
На соблазн и грех.
Стыд невинности утрачен,
Блуд идет за счастье.
Г о л о с а
Не суди о том, монах,
Что тебе внушает страх.
Закружившись в пляске,
Отдаемся ласке
Упоения мечтой,
Утоленья красотой.
Смех вокруг пугает монаха, и он поспешно удаляется.
Х о р
Флоренция — цветок Тосканы
В саду Италии прекрасной!
И лучезарен вешний день
Игрой волшебной в светотень.
В уродстве терпя тяжкий гнет,
Лишь в совершенстве жизнь цветет,
Благоуханна и беспечна,
Как феникс, возрождаясь вечно.
Пигмалион и Галатея!
Творить — пустая ли затея?
Сзывая муз на пышный пир,
Творим мы новый мир!
(Пускается в пляску.)
К о н т е с с и н а
Чудесный сон! Но мне пора.
М и к е л а н д ж е л о
Куда?
К о н т е с с и н а
О, чудный день и вечер! Как из детства,
Когда все радость жизни и любовь.
М и к е л а н д ж е л о
А будет ночь, вся в звездах в вышине,
Как в юности, из пламени любовной.
Ведь юны мы и взрослые впервые,
Рожденные любовью в красоте
Для славы и бессмертия навеки.
К о н т е с с и н а
И будет утро, страшный миг разлуки
С прекрасным миром юности моей,
Как смерть, пред жизнью новой…
М и к е л а н д ж е л о
И желанной
Для девушек, я думаю.
К о н т е с с и н а
Конечно.
В нас память матери вновь оживает;
Страшась, стремимся к возрожденью мы,
Как ты из камня высекаешь вечность
Для славы и бессмертья своего.
Л о р е н ц о
(снимая маску, в лавровом венке Поэта)
Прекрасно, милые! В костюмах чудных
Вы роли разыграли, как актеры,
Каких в Садах Медичи не видали.
И впрямь Пигмалион и Галатея,
Из древности явившиеся здесь!
Хвала вам! Я забыл о хворях было
И наслаждался радостью творца,
Причастный к сотворенью новой жизни,
Расцветшей во Флоренции прекрасной
И светом озарившей всю Европу.
Я счастлив и уж ночи не боюсь.
(Пошатывается и поднимает руку, как знак, по которому в Садах вспыхивает фейерверк, вызывающий восторг у публики.)
6
Площадь Синьории. На фоне дворца Синьории с башней восьмигранная пирамида, сколоченная из досок, с пятнадцатью ступенями. Среди собирающейся публики Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи.
Л е о н а р д о (отпустивший бороду). Сандро! Я едва тебя узнал, дружище!
С а н д р о. Да, я похудел и состарился. А ты, Леонардо, все также красив, а годы наложили печать величия. Это значит, по-прежнему живешь в свое удовольствие, весь в трудах.
Л е о н а р д о. А что здесь происходит?
Дети в белых одеяниях и монахи-доминиканцы складывают на первой ступени шутовские маски, маскарадные наряды, парики, бороды и другие принадлежности карнавала.
С а н д р о. Давно же ты не был во Флоренции!
Л е о н а р д о. Я думал, попаду на карнавал.
С а н д р о. Флоренция, как красавица, весело проведшая молодость, замаливает свои грехи.
Л е о н а р д о. Как же Савонарола одолел Медичи? Разве все во Флоренции состарились и сделались набожными?
На следующих трех ступенях складываются вольнодумные книги. Голоса: "Книги Овидия! "Морганте" Пульчи! "Декамерон" Боккаччо!" Вздохи и смех.
С а н д р о. Не знаю, если бы не французский король, который свалился на нас, как снег на голову, знать сговорилась бы с папой и выдала Риму фра Савонаролу. Но случилось иначе, никак по Божьему соизволению. Пьеро изгнан. Синьория приняла проект демократизации управления, предложенный фра Савонаролой. Теперь он фактически правитель Флоренции.
Л е о н а р д о. Оно и видно.
С а н д р о. Дружище, если ты держишься в стороне, воздержись от замечаний.
Над книгами вырастает груда женского убора, зеркал и косметики под смех и улюлюканье публики.
Л е о н а р д о (миролюбиво и снисходительно). Сандро, ради Бога!
С а н д р о. Говорят, ты не веришь в Бога и поклоняешься Сатане. Я не думаю, что это так…
Л е о н а р д о. Помнишь, кто-то, кажется, Альберти, начинал свое сочинение или главу: "Бог, или природа…"? Не одно ли это то же, Сандро? Перед загадками природы я полон изумления.
С а н д р о. Нет, христианин истинный не скажет так.
Выше на ступенях складываются нотные листы, лютни, мандолины, карты, шахматы, мячики. Голоса: "О, зачем? Да, это все игры, которыми люди радуют беса!"
Л е о н а р д о. Сандро, ты разве не художник?
С а н д р о. С обращением я забросил живопись.
Л е о н а р д о. А чем же ты занимаешься?
С а н д р о. Я рисую, воспроизвожу видения Данте.
Выше на ступенях — соблазнительные картины, рисунки, портреты красивых женщин.
Л е о н а р д о. Сандро, у тебя есть деньги? Мне кажется, ты голоден и весь замерз.
С а н д р о. Леонардо, твоя картина "Леда", которой я некогда восхищался. Узнаешь?
Л е о н а р д о. "Леда".
С а н д р о. Я принес для костра анатомические рисунки. Пусть. А тебе не жаль?
Л е о н а р д о. Это не моя собственность. Мне жаль вот чего: я мог бы написать и Леду, и божественного лебедя куда лучше. Тогда кто бы отдал картину монахам.
На самом верху пирамиды — лики языческих богов, героев и философов из воска и дерева, покрытые краской под мрамор.
С а н д р о. Может быть, никто не отдавал, Леонардо, а дети забрали.
Л е о н а р д о. Дети?
С а н д р о. Вот эти в белых одеяниях из юношеской армии фра Савонаролы. Они сами решали, что греховно, а что нет.
Л е о н а р д о. Вряд ли это они знают. Грех не в вещах и явлениях, грех в нас.
На острие пирамиды при кликах публики устанавливается чучело — изображение дьявола, чудовищно размалеванное, мохнатое, козлоногое, похожее на Пана. Уже вечер. Звучат духовные гимны.