Сунув ей пятачок, Татьяна быстро прошла мимо, пересекла площадь и бодро зашагала по улице Ленина в своих высоких, голубой кожи, сапогах. На ней был короткий черный плащик, на плече висела сумочка в цвет сапог и такие же перчатки. Оправа узких очков Татьяны тоже была голубой.
Редкие прохожие были в основном пожилого возраста, четверо фабричных парней топтались с папиросками в зубах возле рюмочной.
Миновав продуктовый и скобяной магазины, Татьяна улыбнулась лохматой бездомной собаке, обошла два вросших в землю бетонных блока непонятного назначения и свернула на улицу Миклухо-Маклая.
«Похоже, недалеко…» — осмотрелась она, увидев впереди, в самом конце улицы, водонапорную башню.
— Совсем близко, — произнесла она вслух и, случайно оглянувшись, заметила, что за ней идут двое фабричных, которых она только что видела у рюмочной.
И идут быстро. Слишком быстро.
«Ну вот, здравствуйте…» — неприятно удивилась она, ускоряя шаг.
Под ее каблучками захрустела наледь неровной улицы. Впереди никого не было. Только башня торчала среди крыш и голых деревьев, перекликались галки да полаивала собака где-то за забором.
Распрямив плечи, Татьяна размашисто и скоро шла по улице.
«Что это я? Идут парни, что ж с того? — успокоила она себя. — Спешат по своим делам. Сейчас день, кругом светло».
Она глянула в небо. В прорехах облаков виднелась полинявшая синева.
«Где воздух синь, как узелок с бельем у выписавшегося из больницы…» — вспомнила она.
Сзади один из парней кашлянул.
«Где вечер пуст, как прерванный рассказ… вечер пуст… а сейчас день».
Татьяна поравнялась с глухим забором. За забором залаяла собака. И сразу же залаяли две — напротив и рядом.
«Дай, Джим, на счастье лапу мне… такую плаху, такую лапу не видал я сроду…»
В кармане парня звякнули ключи. Щелкнула зажигалка. Четыре галки сидели на липе и перекликались с вороной, усевшейся на макушку елки.
«Вечерние поля в росе… нет, в снегу… над ними вороны…»
Один из парней сплюнул и кашлянул.
«Благословляю вас на все, на все четыре стороны…»
Парни ускоряли шаги. Ворона снялась, полетела. Галки с карканьем полетели за ней.
«А над ним воронье… ужас стужи уж и в них заронен…»
Татьяна побежала.
Парни бросились за ней. Придерживая слетающую с плеча сумочку, она бежала по улице Миклухо-Маклая. И услышала, как один из парней, поскользнувшись, упал, заматерился. Другой стал помогать ему подняться.
— На все четыре, все четыре… — забормотала Татьяна, отчаянно стараясь не поскользнуться.
До башни шла прямая дорога. Но было далековато. И дорога была скользкой, ухабистой, гадкой, мерзкой, подлой…
«Не успею!»
Направо показался проход, что-то вроде переулка. Татьяна кинулась туда, заметив краем глаза, что парни снова побежали за ней. На том, который падал, моталось, как черные крылья короткое, распахнутое пальто.
— Воронье… — шепнула Татьяна.
Она побежала по переулку, собака, захлебываясь лаем, бежала рядом за штакетником. А переулок оказался тупиком-м-м-М-М-М! У Татьяны все сжалось внутри. Но слева уа-а-а-а-а-а-а-ахнулся спасительный проход. Она прыгнула туда, провалилась в грязный сугроб, стоная, размахивая руками, вырвалась из мокрого снега, побежала по узкой дорожке, свернула вправо, загрохотала по каким-то ржавым жестяным листам и увидела впереди старый сарай с разбитой дверью, а сквозь нее — другую дверь, распахнутую, ведущую на соседнюю улицу с новеньким столбом. Этот столб вселил надежду. Через сарай был путь на улицу.
Татьяна кинулась к сараю, вбежала, кроша каблучками гнилой пол, рванулась к полуоткрытой двери.
Дверь сама распахнулась. С визгом.
И в проеме встал парень в распахнутом пальто.
— Куда? — прошипел он.
Его лицо было темным, страшным, в нем, как и в пальто, было что-то лесное, воронье. Задохнувшись, Татьяна попятилась.
Сзади грохнуло железом, затрещало — и:
— Куда?
Это спросили уже сзади. Татьяна обернулась. Тот, сзади, был рыжеватым, с широким губастым лицом. Лицо это имело добродушное выражение.
Стараясь прийти в себя, Татьяна выдохнула и спросила сдавленным голосом:
— Что вам нужно, молодые люди?
В ответ Ворона закрыл дверь с таким же противным визгом. Рыжий закрыл дверь свою. В сарае стало сумрачно, свет пробивался только из дыр в стенах и прорех в крыше.
— Куда ж ты так навострилась, а? — спросил Ворона, подходя.
Смуглое, небритое лицо его источало злобу, глаза нездорово блестели.
— Изволили в кошки-мышки с нами поиграться? — насмешливо-добродушно произнес рыжий.
— Что вам нужно?
Татьяне показалось, что это спросила не она, а какая-то далекая женщина с дальних островов в бескрайнем океане, полном таинственных глубин, затонувших кораблей, добрых дельфинов, мудрых китов и коралловых рифов с прекрасными, завораживающими, разноцветно-равнодушными рыбами.
Ворона вытащил свою смуглую руку из кармана пальто. В руке щелкнуло и выскочило короткое, но широкое лезвие ножа. Он поднес нож к лицу Татьяны:
— А вот токмо пикни, сука!
Сзади подошел рыжий.
Татьяна протянула Вороне сумочку. Ворона взял, подержал, глядя в глаза Татьяне, и резким движением швырнул сумочку в угол сарая.
— Нам твое барахло на хер не нужно, — процедил Ворона, приближаясь и беря Татьяну за лацкан плаща.
Рыжий обнял ее сзади за плечи, прижался, дохнул табаком, водкой, семечками:
— Мы вас, сударыня, чичас еть зачнем!
Сквозь одежду она почувствовала задом его напрягшийся член и похолодела. Удушливая волна сдавила горло.
— Я бе… ременна… — пролепетала она с огромным трудом.
— Беременна? — зло переспросил Ворона.
— Незаметно чтой-то… — Руки рыжего обхватили ее живот.
— Умо… ляю вас, умоляю, я все отдам… — лепетала она, холодея и цепенея.
— Мы твою беременность не тронем. — Ворона схватил ее за шею, нагнул.
Рыжий потянул ее вниз за бедра.
— Умо…ляю! — вскрикнула она сдавленно, падая на колени.
Рыжий, задрав ее коротенький плащ, схватил трусики, рванул, разрывая. Ворона, держа в одной руке нож, другой растегнул ширинку, выпуская длинный смуглый член.
Татьяна дернулась, порываясь встать. Но лезвия ножа коснулось ее щеки:
— Токмо дернись у меня.
Сильные руки рыжего приподняли ее, пальцы раздвинули ягодицы:
— Ишь, попка сахарная…
Его член толкнулся ей в анус.
— Умоляю! — вскрикнула она.
— Петюнь, заткни ей глотку, — приказал рыжий.
Ворона схватил ее за голову.
— Нет! Нет! Нет! — затрясла головой она.
— Зарежу, блядь! — зарычал он, склоняясь над ней.
И она поняла, что этот — зарежет. Рот ее беспоможно открылся. Член парня вошел ей в рот. Рыжий толчками входил в ее анус. Когда вошел, тело ее содрогнулось и затрепетало. Татьяна замычала.
— Ну вот, а ты боялася, — ощерился рыжий добродушно.
Парни стали молча двигаться. Рыжий держал Татьяну за бедра, Ворона — за руки. Голубой каблучок Татьяны беспомощно скреб и молотил по гнилому полу сарая, скреб и молотил, скреб и молотил, скреб и молотил, скреб и молотил, словно зажил своей, отдельной от тела Татьяны жизнью.
По приземистому телу рыжего прошла легкая судорога, голова его вздрогнула, словно он передернулся от холодного ветра.
— А, сука… — выдохнул он, и широкая улыбка его стала беспомощной.
Ворона, сгорбясь, двигался еще некоторое время, потом, выронив нож, застонал громко, схватился за Татьяну, скомкал, прижимаясь.
Они вышли из ее тела почти одновременно, и она бессильно рухнула на пол. Парни молча застегнулись. Татьяна лежала, жадно дыша и икая.
— Вот так… — задыхаясь, Ворона поднял нож, сложил, сунул в карман.
Рыжий сплюнул, повернулся, нетвердым шагом подошел к двери, ударил ногой, вышел из сарая.
— Отдыхай… — обессиленно пробормотал Ворона и заспешил за рыжим.
Татьяна осталась лежать на грязном полу сарая. Пролежав так несколько минут, она перевернулась на спину, приподнялась, оперевшись руками о пол. С ее лицом что-то произошло: не только узкие очки сбились на бок, но и черты лица как бы сошли со своих мест. Переведя дух, она вытерла рот тыльной стороной руки, сняла очки, отбросила. Затем подползла к сумочке, открыла, вынула сложенную конвертиком умницу, ткнула в нее тремя пальцами. Умница просияла и рассыпалась колокольчиками. Татьяна снова опрокинулась навзничь. В прорехах шиферной крыши сарая показалось солнце.
Татьяна бессильно улыбнулась. Губы ее произнесли еле слышно:
— Солнцу наступающего дня…
Со стороны улицы с новым столбом послышалась подъехавшая машина, захлопали дверцы, побежали люди. Дверь сарая, взвизгнув, распахнулась. Вошли двое рослых и сильных в черном, один сразу, как пушинку, подхватил Татьяну на руки, другой поднял сумочку и очки. Вбежал третий, в пальто и шляпе, черный передал ему очки с сумкой.
Татьяну быстро отнесли в большую черную машину, уложили на широкое кожаное сиденье в просторном белом салоне. Люди в черном сели в кабину, отделенную от салона непрозрачной перегородкой. Человек в пальто остался в салоне, усевшись напротив Татьяны.
— Ваше высочество, как вы себя чувствуете? — спросил он.
Лицо его было никаким.
— Прекрасно, — произнесла она слабым довольным голосом.
Он протянул ей мокрую антисептическую салфетку. Она вытерла руки, кинула салфетку на пол. Он протянул ей новую. Она наложила ее на свое помятое лицо, потянула. Маска из живородящего пластика отстала от лица. Человек принял ее и вместе с салфетками и очками бросил в мусорный контейнер. И протянул Татьяне горячее влажное полотенце.
Она с наслаждением прижала его к лицу, откинулась на спинку сиденья и замерла.
— Ваше высочество, — заговорил человек. — Я умоляю вас, заклинаю всеми святыми впредь не отклоняться от утвержденного маршрута. Почто вы пошли по Миклухо-Маклая, а не по Солнечной? Мы чуть вас не потеряли. И отчего так быстро? Вы всегда почему-то отклоняетесь от намеченного плана.