– Да, Бритта, – она моя жена!
Горничная долго смотрела на секретаря в молчаливом удивлении. Невилл, продолжая вытирать стекла очков, принялся рассказывать негромким, подрагивающим голосом:
– Да, жена. Она исчезла несколько лет назад, и я думал, что она умерла. Но в конце концов я нашел ее – на сцене театра «Бриллиант». Я… я никак не ожидал такого! Я бы предпочел, чтобы она умерла. – Сделав небольшую паузу, Невилл заговорил снова: – Представьте, когда я женился на ней, Бритта, она была молодой девушкой, такой милой, такой хорошенькой! Мне казалось, что она любит меня! Да, я в самом деле так думал. Конечно, это глупо. Полагаю, я всегда был глуп. А потом, когда я увидел ее на сцене, я почувствовал себя так, как будто кто-то меня ударил, очень сильно ударил. Меня как будто оглушили, и мне кажется, что с тех самых пор я продолжаю пребывать в таком состоянии. И хотя она знает, что я нахожусь в Лондоне, она не хочет со мной видеться, Бритта. Она ни разу не дала мне возможности хоть недолго поговорить с ней! Это очень тяжело! Сэр Филип старался сделать все возможное, чтобы убедить ее встретиться со мной. Он говорил с ней, писал ей обо мне. Но и это еще не все – он даже пытался добиться, чтобы она вернулась ко мне, но это было совершенно бесполезно. И отсюда… отсюда возник весь тот обман, который сплели вокруг всей этой истории, – понимаете?
Бритта продолжала молча смотреть на Невилла. По ее глазам и лицу было понятно, что она всем сердцем сочувствует ему и что после слов секретаря она почувствовала большое облегчение, – понемногу она начала понимать, что произошло на самом деле.
– Мне очень жаль вас, мистер Невилл! – сказала девушка. – Но почему вы не рассказали обо всем этом фрекен?
– Я не мог! – с отчаянием в голосе пробормотал Невилл. – В ту ночь, когда ее светлость была в театре «Бриллиант», видели бы вы ее лицо, когда моя жена появилась на сцене! Без всяких сомнений, леди Тельма испытывала боль и стыд. Она тогда хотела сразу же уйти из театра. Конечно, мне следовало ей все объяснить, и я очень жалею, что не сделал этого. Но почему-то я так и не смог. – Невилл снова сделал небольшую паузу. – Это все моя глупость, конечно, сэр Филип ни в чем не виноват. Он был очень добр ко мне и проявил себя как один из лучших моих друзей. – Голос секретаря дрожал все сильнее и наконец совсем прервался, так что он не смог продолжать. В течение нескольких минут в комнате стояла тишина. Бритта напряженно размышляла, Невилл украдкой утирал с глаз слезы.
Наконец секретарь снова заговорил – на этот раз чуть более жизнерадостным тоном.
– Все скоро образуется, Бритта! – сказал он и несколько раз ободряюще кивнул головой. – Сэр Филип сказал, что ее светлость отправилась домой, в Норвегию, и он собирается сегодня же ночью последовать за ней.
Бритта мрачно кивнула и не смогла сдержать тяжелый вздох.
– А я своими руками отправила письмо ее отцу, – пробормотала она. – Ох, если бы я только знала или хотя бы предполагала, что заставило фрекен написать его!
– Но разве в это время в Норвегии не стоит ужасная погода? – поинтересовался Невилл. – Там же, наверное, темно и все завалено снегом.
– Снег и темнота в Альтен-фьорде! – внезапно воскликнула Бритта, которую слова секретаря, похоже, натолкнули на какую-то догадку. – Именно об этом она и упомянула в разговоре со мной накануне вечером! О, милая фрекен! А я ничего не поняла! Я совсем забыла, что в Норвегии сейчас практически все время темно! – Девушка в отчаянии всплеснула руками. – В Альтен-фьорде солнце сейчас вообще не показывается – там все время темно, как ночью, и очень холодно. А она не так уж крепка – недостаточно крепка для путешествия в такое время. И потом, надо ведь еще пересечь Северное море. О, мистер Невилл! – Бритта снова расплакалась. – Это путешествие убьет ее. Я знаю, так и будет! Моя бедная, дорогая, милая фрекен! Я должна поехать следом за ней. Я отправлюсь вместе с сэром Филипом. Я здесь не останусь!
– Тише, тише, Бритта! – Невилл успокаивающим жестом похлопал девушку по плечу. – Не плачьте, не плачьте!
Однако бедняга сам готов был заплакать – так его потрясли утренние события. К тому же он не мог отрицать, что такое длительное и тяжелое путешествие для Тельмы в ее нынешнем состоянии вполне могло привести к серьезной болезни и даже к смерти. Единственным утешением, которое он мог предложить пребывавшей в отчаянии Бритте, – это то, что в это время года, скорее всего, суда попросту не ходят ни в Осло, ни в Берген, так что Тельма, скорее всего, просто не сможет покинуть Англию и будет перехвачена сэром Филипом в Халле.
Тем временем сам сэр Филип, по-прежнему пребывая в состоянии с трудом сдерживаемого гнева, приехал в особняк Уинслеев и попросил о немедленной встрече с Кларой. Бриггз, который открыл Эррингтону дверь, был несколько озадачен свирепым выражение лица и горящими глазами гостя, хотя и знал, благодаря Бритте, какая беда на него свалилась. Бриггза внезапный отъезд леди Эррингтон не удивил – та часть его «обязанностей», к которой он относил подслушивание у дверей, давала ему возможность во всех деталях ориентироваться в сложившейся ситуации – кроме одной: якобы имевшей место связи между сэром Филипом и Вайолет Вер. Но камердинер склонялся к тому, что, судя по всему, слухи об этом соответствовали действительности.
– И это меня озадачивает, – изрек камердинер, гордящийся своими мускулистыми икрами. – Нет, в самом деле. Я понимаю сэра Филипа. Сегодня утром я так и сказал Флопси: «Я его понимаю, Флопси!» Да-да, именно так и сказал, этими самыми словами. Но только, конечно, ему все же не следовало связываться с Ви. Она, конечно, женщина видная, но норовистая, очень норовистая! Лично я всегда считал для себя за правило держаться от таких, как она, подальше – иначе не стал бы тем, кем я стал!
И Бриггз самодовольно улыбнулся.
Лорд Уинслей, который, как всегда, находился в библиотеке, занятый своими обязанностями по воспитанию сына Эрнеста, встречая сэра Филипа, встал с несколько более серьезным и торжественным видом, чем обычно.
– Я собирался написать вам письмо, Эррингтон, – заговорил было он и тут же умолк, удивленный горестным выражением лица гостя. – Вот что, мой мальчик, беги к себе, – обратился он к сыну. – Я скоро за тобой пришлю.
Эрнест повиновался.
– А теперь, – сказал лорд Уинслей, когда мальчик покинул комнату, – расскажите мне все, Эррингтон. Это правда, что ваша жена оставила вас?
– Оставила меня! – Глаза Эррингтона гневно сверкнули. – Нет, Уинслей! Ее заставили покинуть меня путем использования самого подлого и жестокого обмана. Ее заставили поверить в скандальную и отвратительную ложь обо мне – и она уехала! Я… я… боже правый! Мне ужасно не хочется говорить об этом вам в лицо, но…
– Я понимаю! – На суровом лице лорда Уинслея мелькнула искорка любопытства и тень усмешки, но отнюдь не веселой. – Умоляю, говорите ясно и по порядку! Во всем виновата леди Уинслей? Если так, я вовсе не удивлен!
Эррингтон бросил на собеседника изумленный взгляд. Он всегда относился к Уинслею с симпатией, считая его отнюдь не скучным, а склонным к занятиям наукой мужчиной, погруженным в книги и уделяющим много внимания делу образования своего сына, но в то же время не замечающим и не отдающим себе отчета в том, что происходит вокруг него, – и, более того, сознательно закрывающим глаза на фривольное поведение и кокетство своей супруги. Однако, при в целом неплохом отношении Эррингтона к Уинслею в нем всегда присутствовала некая доля презрения к лорду. Теперь же в оценке сэром Филипом лорда Уинслея внезапно появилось нечто новое. Все во внешности последнего говорило о том, что он, оказывается, с болью в душе переживал происходящее в его семье, о чем не догадывались даже ближайшие его друзья. И вот теперь, судя по всему, он был в очередной раз потрясен тем, что ему довелось узнать.
Видя, что Эррингтон все еще колеблется, не решаясь обрушить на него то, что он пришел рассказать, лорд Уинслей положил руку ему на плечо и произнес:
– Повторяю – я вовсе не удивлен! Что бы ни сотворила леди Уинслей, ее поступок не будет для меня сюрпризом! Она давно уже перестала быть мне женой и остается ею только формально – то есть продолжает носить мою фамилию. И то положение в обществе, которое она занимает, – это все ради моего сына! Я не хочу, – голос лорда слегка дрогнул, – я не хочу, чтобы мой мальчик презирал собственную мать. Я хочу, чтобы Эрнест, если возможно, избежал подобного, чего бы мне лично это ни стоило. – Уинслей ненадолго умолк, а затем продолжил: – Что ж, а теперь говорите, Эррингтон, говорите все как есть. Если обман в самом деле имел место, и я могу каким-то образом поправить дело, будьте уверены – я это сделаю.
Эти слова убедили сэра Филипа вкратце рассказать о случившемся недоразумении, которое возникло вокруг жены Невилла, Вайолет Вер. Эррингтон завершил свое повествование такими словами:
– Конечно, я только от Бритты знаю о роли леди Уинслей во всей этой истории. Возможно, ее сведения не совсем точны, хотя я надеюсь, что это не так – но…
– Пойдемте со мной, – перебил его лорд Уинслей и спокойно и твердо сказал: – Сейчас мы быстро во всем разберемся.
И он двинулся к выходу из библиотеки, шагая впереди сэра Филипа. Они прошли через холл. Эррингтон молча следовал за хозяином. Тот постучал в дверь комнаты жены. Услышав раздавшееся изнутри восклицание «Войдите!», оба мужчины шагнули через порог. Клара была одна. Полулежа на софе, она читала. При виде мужа она вскочила и издала раздраженное восклицание. Однако, поняв, кто пришел вместе с ним, она застыла неподвижно, не произнося больше ни звука. Щеки ее залились краской – вероятно, от удивления и, возможно, испуга. Тем не менее ей удалось выдавить улыбку, после чего она со своим обычным изяществом ответила на формальные приветствия.
– Клара, – мрачно сказал лорд Уинслей, – я вынужден задать тебе вопрос от имени сэра Филипа, который находится здесь. Нужно, чтобы ты дала на него ясный ответ. Действительно ли ты раздобыла вот это письмо у Вайолет Вер, актрисы театра «Бриллиант», или же это не так? И еще: действительно ли ты вчера передала его лично в руки леди Брюс-Эррингтон?