– Простите меня, – с любопытством произнес Эррингтон, – но откуда вы узнали…
– Эта информация очень тяготила меня, – уклончиво ответил лорд Уинслей, – и поступила из такого источника, что я до последнего момента почти отказывался верить ей. – Лорд ненадолго замолчал, а затем продолжил с вымученной улыбкой: – А что, если мы больше не будем говорить об этом, Эррингтон? Эта тема очень болезненна для меня. Позвольте лишь попросить у вас прощения за то, что моя жена приложила руку к этому безобразию!
Что-то в том, как были сказаны эти слова, тронуло сэра Филипа за душу.
– Клянусь честью, Уинслей, – воскликнул он с внезапной горячностью. – Мне кажется, вы сами от всего этого сильно пострадали!
Лорд Уинслей едва заметно улыбнулся.
– Ах вот как? Значит, вам так кажется? – спокойно поинтересовался он. – Что ж, мой дорогой друг, у каждого из нас свои проблемы и неприятности – смею думать, что мои не хуже тех, которые выпадают на долю куда более добродетельных мужчин, чем я. – Тут собеседник Эррингтона замялся, а потом спросил: – Я полагаю, вы повидаетесь с Ленноксом?
– Да – и прямо сейчас! – последовал ответ. – И я, пожалуй, вздую его так, что он будет на краю гибели!
– И правильно! Вот уж кого не стану жалеть! – сказал лорд Уинслей, и его руки почти подсознательно сжались в кулаки. – Надеюсь, вы понимаете, Эррингтон, что если бы не мой сын, я бы давным-давно пристрелил этого типа. Наверное, вы гадаете, да и не только вы, почему я этого не сделал. Но Эрнест – бедный мальчик! Он бы узнал об этом, а заодно и о причине. А его молодая жизнь тесно переплетена с моей. Почему я должен оставлять ему в наследство обесчещенное имя матери? Да и, ради всего святого, не хочется самому из себя делать дурака! – И лорд Уинслей резким движением прижал ладонь к глазам. – Устроить дуэль, развестись, как следует отстегать жену хлыстом – все это приведет к одному и тому же: публичному скандалу вокруг имени женщины, которая в этой ситуации будет выглядеть опозоренной. А скандалы липнут к людям, как пятна крови к рукам леди Макбет. Вы в вашем случае можете действовать – на вашу жену не может пасть даже тень каких-либо подозрений. Но я! О боже! Скольким же женщинам приходится отвечать за несовершенство этого мира!
Эррингтон ничего не ответил. Ему не дали этого сделать жалость и уважение к стоящему перед ним человеку. Перед ним стоял один из мучеников современной общественной жизни, мужчина, который, очевидно, понимал, что обесчещен собственной женой, но который ради своего сына скорее готов был ежедневно выносить личные страдания, на которые его обрекало его положение, чем позволить сыну расти, презирая собственную мать. В поведении лорда Уинслея можно было увидеть как мудрость, так и слабость, но, несомненно, ему было свойственно благородство и самоотверженность, которые следовало признать. Наконец лорд Уинслей заговорил более спокойно:
– Боюсь, я слишком много говорил о себе, Эррингтон, – простите мне это! Иногда мне казалось, что вы меня не понимаете…
– Этого больше никогда не будет, – искренне сказал Филип.
Лорд Уинслей, увидев в глазах своего собеседника сочувствие, ответил ему благодарным взглядом.
– Спасибо! – коротко сказал он, и мужчины, снова обменявшись сердечным рукопожатием, расстались. Лорд Уинслей проводил гостя до двери, а затем вернулся в апартаменты жены. В будуаре ее все еще не было, поэтому он без всяких церемоний прошел в гардеробную.
Там он и застал ее светлость – она в одиночестве стояла на коленях, положив голову на сиденье кресла. Все ее тело содрогалось от судорожных рыданий. Муж посмотрел на нее с затаенной болью в глазах – болью, смешанной с состраданием.
– Клара! – мягко произнес он. Леди Уинслей, словно распрямившаяся пружина, вскочила на ноги и встала лицом к мужу. Щеки ее раскраснелись, в глазах стояли слезы.
– Вы здесь? – сердито воскликнула она. – Да как вы посмели… – начала было она, но осеклась, наткнувшись на прямой, немигающий взгляд супруга.
– Это действительно достойно удивления, – негромко сказал он. – Мы имем дело с самой странной вещью на свете. Я – ваш муж – должен решиться на то, чтобы войти в комнату, в которой находитесь вы! Ничего более дикого не может быть. Но я должен вам кое-что сказать – нечто такое, что рано или поздно должно быть сказано. Так что лучше уж я сделаю это сейчас.
Лорд Уинслей помолчал немного. Клара тоже не произносила ни слова – в ее взгляде на мужа внезапно появилось выражение ужаса.
– Сядьте, – сказал ее супруг по-прежнему спокойно. – Вам придется проявить терпение – я же постараюсь быть по возможности кратким.
Ее светлость механически повиновалась и опустилась в низкое кресло. Затем она принялась теребить серебряную цепочку у себя на поясе, пытаясь изобразить абсолютное спокойствие, но сердце у нее колотилось. Она не представляла, что должно последовать дальше, – поведение мужа и его тон были совершенно необычными, новыми для нее.
– Вы меня только что обвинили, – заговорил он, – в том, что я шпион. Я никогда не опускался до чего-либо подобного по отношению к вам, Клара. Женившись на вас, я доверил вам мою жизнь, честь, имя. И хотя вы предали и то, и другое, и третье…
Леди Уинслей беспокойно задвигалась в кресле под прямым взглядом супруга.
– Повторяю, хотя вы предали и то, и другое, и третье, я сознательно закрывал глаза на крушение всех моих надежд, пытаясь оградить вас от сплетен. Видя же, какое несчастье вы причинили Эррингтонам… Ваша собственная горничная, Луиза Рено, которая предупреждала вас о своем намерении уволиться, рассказала мне все, что знала о вашем участии в том, что я могу назвать жестокостью по отношению к счастливой и ни в чем не повинной женщине, которая никогда ничем вас не обидела и чьего мужа вы называете…
– Вы верите лжи, которую сочиняет прислуга? – внезапно в ярости выкрикнула леди Уинслей.
– А разве вы не поверили в ложь сэра Фрэнсиса Леннокса, который менее честен, чем любой слуга? – возразил ее муж, и в его голосе появились гневные нотки. – И разве не вы распространили повсюду его выдумки как правду? Однако, что касается вашей горничной, то я тоже усомнился в правдивости рассказанной ею истории. Она заверила меня, что знает, сколько денег вы взяли с собой вчера и с какой суммой вернулись. Еще она сообщила, что единственным местом, которое вы посетили утром, был театр «Бриллиант». Кроме того, она сказала, что, когда пришла телеграмма от Леннокса, которую она видела своими глазами, ей не составила труда сложить вместе два и два. Особенно когда она увидела, как вы читаете купленное вами письмо. Более того… – лорд Уинслей сделал небольшую паузу. – Она слышала кое-какие разговоры между вами и сэром Фрэнсисом, в частности, тот, который состоялся летом во время садовой вечеринки в поместье Эррингтон-Мэнор. Вы называете меня шпионом? Что касается вашего детектива, то вы оплачивали ее работу, точнее, кормили ее и держали около себя, чтобы она поспособствовала удовлетворению вашего тщеславия и залечила раны, нанесенные вашему самолюбию. А тот факт, что она стала информатором, работающим против вас, нисколько не удивителен. Радуйтесь, что ее сведения не угодили в чьи-нибудь более злонамеренные руки, чем мои!
И снова лорд Уинслей сделал небольшую паузу. Его супруга по-прежнему не произносила ни слова, но губы ее нервно дрожали.
– И все же я не хотел во все это верить, – с печалью в голосе продолжил супруг, – пока Эррингтон не пришел ко мне, не продемонстрировал мне то письмо и не поведал обо всех своих несчастьях. Но даже тогда я подумал, что дам вам еще один шанс. Именно поэтому я привел его к вам и задал главный вопрос при нем. Но одного взгляда на ваше лицо мне хватило, чтобы понять, что вы виновны, хотя вы это и отрицали. Честно говоря, мне было бы приятнее, если бы вы во всем признались! Но что об этом теперь говорить? Подлость сделана. Я верю в то, что она не является непоправимой. Конечно же, я считаю, что вам следовало проявить осторожность и получше разузнать, правду ли рассказал вам сэр Фрэнсис Леннокс. Он человек ненадежный, о чем бы ни шла речь. Возможно, вы считали иначе…
Тут лорд Уинслей словно осекся и вгляделся в лицо жены с горестным вниманием.
– Да, Клара, я могу поверить, что вы считали иначе, – но теперь? Неужели вы гордитесь тем, что делили его расположение с… Вайолет Вер?
Ее светлость издала крик отчаяния и закрыла лицо ладонями, и этот жест поразил ее мужа в самое сердце. Когда он снова заговорил, голос его дрожал.
– Да, лучше спрячьте его, Клара! – сдерживая эмоции, произнес он. – Спрячьте это лицо, которое я так любил, эти глаза, которые, как я мечтал, станут солнцем, которое осветит всю мою жизнь! Клара, Клара! Что я могу сказать вам, падшая роза женского племени? Как могу я… – его светлость внезапно склонился над супругой, словно собираясь приласкать ее, но не сделал этого и испустил короткий судорожный вздох. – Вы считали, что я слеп, Клара! – заговорил он теперь совсем тихо. – Не вижу своего бесчестья, вашей неверности. Поверьте мне, если бы вы взяли мое сердце в ладони и капля за каплей выдавили бы из него всю кровь, я и в этом случае не страдал бы больше, чем мне довелось страдать! Почему я так долго молчал? Неважно. Но теперь, теперь, Клара, такая наша семейная жизнь должна кончиться!
Ее светлость отшатнулась от супруга.
– Что ж, тогда покончите с ней! – пробормотала она придушенным голосом. – Делайте что хотите. Можете развестись со мной.
– Да, – задумчиво произнес лорд Уинслей. – Я могу развестись с вами! Как вы понимаете, защититься от этого будет невозможно. Если потребуются свидетели, они найдутся даже среди нашей прислуги. Вы, ответчица по делу, не сможете опровергнуть обвинения, а я как истец выиграю процесс, потому что правда на моей стороне. Вы понимаете это, Клара? Вы, хорошо известный в обществе лидер определенного социального круга, гордая красавица, одна из законодательниц моды, леди, чьему положению в обществе завидуют, – вы станете объектом грубых насмешек юристов. Даже сам судья, вероятнее всего, не удержится, чтобы не поупражняться в пошлом остроумии на ваш счет. Ваши лучшие друзья растерзают ваше имя в клочья. Газеты, описывая ваши делишки, изобразят их в самом дурно пахнущем виде. А честные домохозяйки, читая репортажи о вашем падении с пьедестала, будут благодарить Бога, что они чище и благонравнее вас телесно и духовно. И последнее – но лишь по порядку, но не по важности: подумайте о том, что, когда к вам подкрадется старость и ваша красота увянет, единственным воспоминанием о вас, которое останется у вашего взрослого, возмужавшего сына, станет то, что будет заставлять его краснеть, – память об обесчещенной матери!