Леди Уинслей едва заметно улыбнулась.
– Получается так, что ты мне никогда не нужен, – не так ли, Эрнест? – с грустью спросила она. – Мне совсем никогда не нужен мой мальчик.
Голос ее дрогнул, и Эрнест удивился еще больше.
– Если вы все-таки захотите, чтобы я остался, я останусь, – решительно заявил подросток, охваченный рыцарским желанием утешить неожиданно проявившую к нему нежность мать, чем бы она ни была опечалена.
Глаза ее светлости снова наполнились слезами, но она попыталась рассмеяться.
– Нет, мой дорогой, не сейчас – беги, развлекайся. Приходи ко мне, когда вернешься. Я буду дома целый день. И еще – погоди-ка, Эрнест… ты не поцелуешь меня?
Мальчик широко раскрыл глаза в уважительном изумлении, и его щеки порозовели от удивления и радости.
– Ну конечно же, мама!
И свежие розовые губы Эрнеста коснулись губ ее светлости с неподдельной сердечностью. Леди Уинслей на мгновение привлекла его к себе, а затем пытливо заглянула в глаза.
– Скажи отцу, что ты поцеловал меня, ладно? – попросила она. – Не забудь!
Затем ее светлость на прощание помахала сыну рукой и вернулась в свою комнату. Мальчик отправился дальше по своим делам, несколько озадаченный – может, мама все-таки любит его? Если так, он был бы этому очень рад! Ох, как рад! И как же жаль, что он не знал этого раньше!
Глава 29
Плевать мне на обычаи, на веру, на закон,
Все, что я видел в жизни, ни во что не ставлю,
Над всем смеюсь и все ругаю, осознав,
Что Смерти час уж близко!
Первая мысль Эррингтона после того, как он покинул дом Уинслеев, состояла в том, чтобы встретиться с сэром Фрэнсисом Ленноксом и потребовать объяснений. Он не понимал мотивов, которые могли сподвигнуть этого мужчину на столь чудовищные подлость и обман. Разгневанный, доведенный до белого каления, сэр Филип был полон решимости выяснить все с Ленноксом до конца, к каким бы последствиям это ни привело.
– Никакими извинениями он не отделается, – возбужденно бормотал себе под нос Эррингтон. – Вот ведь негодяй! Он лгал совершенно намеренно – и, видит бог, он за это заплатит!
Поначалу Филип быстро направился в сторону Пиккадилли, но затем внезапно вспомнил, что у него с собой нет оружия. Даже трости, с помощью которой он мог хоть как-то осуществить свое намерение задать сэру Фрэнсису трепку. Он вспомнил про тяжелый кнут для лошадей, который висел над каминной доской в его комнате. Поэтому нанял экипаж, который отвез его обратно домой, где он решил захватить с собой инструмент для наказания, прежде чем отправляться дальше. К своему удивлению, он обнаружил перед входной дверью Лоримера, который как раз собирался позвонить в звонок.
– Откуда вы? Я думал, вы в Париже! – воскликнул Филип.
– Я вернулся вчера ночью, – начал было Джордж, но как раз в этот момент Моррис открыл дверь, и Филип, взяв своего друга под руку, торопливо проводил его в дом. В пять минут он успел рассказать Джорджу обо всех своих неприятностях – и объяснить суть недопонимания, касающегося Вайолет Вер и последующего отъезда Тельмы. Лоример слушал его с выражением неподдельной боли и страдания на честном лице.
– Фил, вы были дураком! – подытожил он весьма откровенно. – Полным дураком, вы уж извините меня за такие слова. Вам следовало сразу же рассказать все Тельме – она последняя женщина в мире, которая должна была находиться в неведении по поводу всего этого. Чувства Невилла? Да к чертям чувства Невилла! Наверняка бедная девочка каких только россказней не наслушалась, пока все это крутилось. Некоторое время она была печальна – это заметил Дюпре. И был еще один эпизод, который произошел в Эррингтон-Мэнор в ночь, когда устраивали садовую вечеринку, – тогда моя игра на органе как-то уж слишком тронула Тельму, вызвала у нее бурные эмоции.
Филип слушал друга в мрачном молчании. Как же так получилось, думал он, что другие, подчас почти посторонние люди, заметили, что Тельма выглядит несчастной, а он, ее муж, был слеп и не обратил на это внимания? Он не мог этого понять, а между тем такие вещи происходят очень часто. Наши самые близкие и дорогие люди часто не замечают наших страданий, потому что мы не хотим тревожить и расстраивать их. Вот они и предпочитают думать, что с нами все в порядке, даже когда все остальные ясно понимают, что все плохо. Они до последнего момента отказываются видеть печать смерти на наших лицах, хотя незнакомец даже мимоходом замечает ее.
– Кстати, о Ленноксе, – сказал Лоример, с сочувствием глядя на друга, – я пришел, чтобы поговорить с вами о нем. У меня есть для вас кое-какие новости. Он в самом деле отъявленный подлец и негодяй. Вы вправе отделать его так, как ваша душа пожелает, потому что он грубо оскорбил вашу жену.
– Оскорбил! – в ярости воскликнул Эррингтон. – Как… Что…
– Дайте мне сказать! – сказал Лоример и успокаивающим жестом положил ладонь на плечо Филипа. – Тельма вчера побывала у моей матери и поведала ей, что предыдущим вечером, когда вы уехали, Леннокс, воспользовавшись вашим отсутствием, заявился сюда и стал домогаться ее. Тельме, по сути, пришлось с ним бороться и даже ударить, чтобы освободиться из его объятий. Моя матушка посоветовала ей все вам рассказать. В тот момент Тельма, очевидно, не собиралась уезжать, потому что ответила, что все вам сообщит, как только вы вернетесь в Лондон. И если бы не вмешалась леди Уинслей, то, весьма вероятно, что… эй, вы куда собрались?
Последние слова Лоримера были вызваны тем, что Филип, не слушая больше, бросился к двери.
– За моим кнутом! – последовал ответ.
– Что ж, я одобряю! – заявил Лоример. – Но подождите секунду и послушайте, как все было задумано. Красота Тельмы свела Леннокса с ума. Чтобы заручиться ее расположением, как он рассчитывал, он приписывает вам свою же любовницу, Вайолет Вер, – то, что вы действительно посещали театр «Бриллиант», дало ему для этого возможность. Что же касается участия леди Уинслей во всей этой гнусной истории, то причина его – чисто женская злость из-за того, что вы женились, а также ненависть к той, которая является полной противоположностью ей самой и которой вы отдали свою любовь. Леннокс использовал леди Уинслей как инструмент, и Вайолет Вер тоже, у меня в этом нет никаких сомнений. Все кристально ясно. Случившееся – результат огромного недоразумения, одна из тех крайне неприятных вещей, которые весьма часто разрушают мир и покой самых порядочных, безобидных и ни в чем не повинных людей. Но вина за все это лежит на вас, дорогой мой друг!
– На мне?! – с изумлением воскликнул Филип.
– Конечно! У Тельмы душа совершено открытая, прозрачная – вам не надо было ничего держать от нее в секрете, даже если речь шла о мелочах. Она не из тех женщин, которые постоянно находятся «в полной готовности», – не умеет воспринимать жизнь так, как это делает большинство из нас, по-боевому. Она не понимает, что вокруг нее могут быть наушники и шпионы, не готова к предательству, тем более со стороны якобы друзей. Она воспринимает все таким, каким это кажется внешне, не подозревая, что за некоторыми вещами могут скрываться хитроумные и злокозненные замыслы. Жаль, конечно, что дело обстоит именно так, что ей не хватает житейской мудрости и она не видит лжи и коварства так же ясно, как мы все! Но, так или иначе, ваш план верен – сначала встреча с Ленноксом, а затем – поездка следом за Тельмой. Вряд ли она уже успела уехать из Халла – в Норвегию в это время года суда почти не ходят, вы ее перехватите, я уверен.
– Боже правый, Лоример! – внезапно сказал Эррингтон. – Клара Уинслей уже не знает, за что еще ей ухватиться. Вы знаете, что она имела наглость предположить, что вы – не кто-нибудь, а вы – влюблены в Тельму!
Лоример покраснел и негромко рассмеялся.
– Надо же, как любезно с ее стороны! Весьма ей обязан! Ну, а как вы к этому отнеслись, Фил?
– Как отнесся! Да вообще никак, – ответил Филип с теплотой в голосе. – Разумеется, я понимал, что эти слова продиктованы исключительно ее злобой, – в той ситуации, в которой Клара находилась, она от ярости готова была сказать все что угодно.
Лоример посмотрел на друга с внезапной нежностью в голубых глазах. А затем снова рассмеялся, хотя и несколько натянуто, и сказал:
– Идите, старина, и в самом деле прихватите с собой кнут! Мы загоним Леннокса в нору. О! А вот и Бритта!
В этот момент в комнату действительно торопливо вошла маленькая горничная – дрожащими губами она спросила, можно ли ей сопровождать сэра Филипа в его поездке в Норвегию.
– Потому что, если вы не найдете фрекен в Халле, вам придется отправляться в Альтен-фьорд, – пояснила Бритта, сложив ладони на переднике, – а вы там без меня не управитесь. Вы не представляете, что такое Норвегия в самый разгар зимы, когда солнце спит. Для того, чтобы передвигаться, вам потребуется северный олень – а ни один англичанин не умеет править северным оленем. И еще, – тут глаза Бритты наполнились слезами, – вы, наверное, не подумали, что во время путешествия фрекен может очень сильно заболеть, и, когда мы найдем ее, может случиться так, что она будет на грани смерти…
Больше Бритта не смогла сдерживаться, и из самой глубины ее честного любящего сердца вырвались громкие рыдания.
– Не говорите, не говорите так, Бритта! – горячо возразил Филип. – Я этого не вынесу! Конечно же, вы поедете со мной! Я не оставлю вас здесь ни за что на свете! Подготовьте все необходимое …
С этими словами Эррингтон стал с лихорадочным нетерпением рыться на одной из боковых книжных полок, пока не нашел железнодорожное расписание, которое, оказывается, искал.
– Так, вот. Есть поезд, который отправляется до Халла в пять утра. Мы поедем на нем. Скажите Моррису, чтобы упаковал мой складной саквояж, а вы доставьте его на железнодорожную станцию Мидлэнд сегодня днем. Вы меня понимаете?
Бритта с готовностью кивнула и отправилась заниматься сборами. Между тем Филип, находящийся в состоянии крайнего нервного возбуждения, бросился к Невиллу, чтобы дать ему перед отъездом кое-какие инструкции, а также прихватить кнут.