Лоример, на несколько минут оставшийся в одиночестве, уселся на легкий стул и принялся с рассеянным видом листать лежащие на столе газеты. Однако мыслями он был очень далеко. В какой-то момент он прикрыл глаза ладонью, словно свет лампы слишком сильно резал их. Когда же он отнял от лица ладонь, его ресницы были мокры от слез.
– Какой же я дурак! – с раздражением пробормотал он. – Ах, Тельма, Тельма, дорогая! Как бы мне хотелось отправиться вслед за вами, найти и утешить вас! Бедная, нежная, решительная душа! Уехать вот так, подумав, что вы нежеланны… Вы – нежеланны! Бог мой! Если бы вы только знали, до какой степени вы желанны по крайней мере для одного мужчины, который стал тосковать по вам с того самого момента, когда впервые увидел ваше прекрасное лицо! Почему я никак не могу вырвать вас из сердца, почему не могу полюбить кого-нибудь еще? Ах, Фил! Добрый, щедрый, правильный старина Фил! Он ни о чем не подозревает.
Лоример встал и беспокойно заходил взад-вперед по комнате.
– Ясно, что мне вообще не следует быть здесь, – я должен уехать из Англии, причем надолго, до тех пор, пока не совладаю с собой. Вопрос, однако, в том, удастся ли мне это хоть когда-нибудь. Сигурд был умный парнишка, он сумел найти простой способ уйти от всех этих проблем. Ну, предположим, что я последую его примеру. Нет – для здравомыслящего человека это трусость, хотя, возможно, это был бы выход!
Джордж ненадолго остановился с задумчивым выражением на лице.
– Так или иначе, – произнес он почти неслышно, – я не могу оставаться здесь и дожидаться ее возвращения. Я просто не доверяю себе – еще скажу какую-нибудь глупость. Я знаю, так и будет! Вот что, отвезу-ка я мою матушку в Италию – она как раз хочет туда поехать. А потом останусь там с Лавлейсом. Это будет неплохая смена обстановки – я смогу как следует побороться с собой. Вдруг все же удастся каким-то чудом одержать победу над чувствами! Хорошо, конечно, когда есть возможность прикончить соперника в схватке, но вот вопрос – может ли человек убить свое внутреннее я, мрачное, недовольное, себялюбивое? И если не может, хорошо это или плохо?
Лоример собирался как следует подумать над этим, но тут в комнату вошел Эррингтон, собранный для путешествия и с кнутом в руке. За последние несколько минут его воображение нарисовало ему несколько страшных картин, изображающих в преувеличенном виде все те ужасы, с которыми должна столкнуться Тельма по дороге в Альтен-фьорд. В результате Филип пришел в состояние исступленного раздражения и тревоги.
– Пойдемте, Лоример! – вскричал он. – Нельзя терять времени! Бритта знает, что делать – она встретит меня на станции. Я не могу больше ни минуты оставаться в этом проклятом доме – мне нечем дышать. Пойдемте же скорее!
Выскочив в вестибюль, он приказал Моррису вызывать кеб. Затем, дав верному старому слуге последние инструкции, обменялся рукопожатием с Невиллом, который, стоя у двери с печальным лицом, наблюдал за отъездом своего патрона, и шагнул за порог. Кеб с Эррингтоном и Лоримером быстро покатил в сторону жилища Фрэнсиса Леннокса. Однако, выехав на Пиккадилли, экипаж, попав в плотный поток транспорта, вынужденно замедлил ход настолько, что Филип, чье нетерпение нарастало с каждой секундой, не смог этого выдержать.
– Боже правый! Мы движемся со скоростью пешей похоронной процессии! – пробормотал он. – Послушайте, Лоример, давайте выйдем! Остаток пути мы можем пройти пешком.
Мужчины приказали кебмену остановиться, расплатились и быстро зашагали вперед. Эррингтон при этом то и дело с силой сжимал в кулаке рукоятку своего замечательного кнута, который он держал в одной руке с тростью параллельно ей, дабы не привлекать излишнего внимания.
– Трус и лжец! – бормотал он себе под нос, думая о человеке, которого собирался примерно наказать. – Он заплатит за свой подлый обман – клянусь богом, еще как заплатит! Много пройдет времени, прежде чем он в следующий раз решится показаться на людях!
Затем Филип обратился к Лоримеру:
– Он наверняка будет кричать: «Полиция! Полиция!» И постарается выскочить в дверь. Встаньте около нее и прислонитесь к ней спиной, Лоример! Мне все равно, какую сумму штрафа мне придется заплатить, но я должен отделать его как следует!
– Хорошо! – ответил Лоример.
Мужчины еще больше ускорили шаг. Когда они приблизились к апартаментам над модным ювелирным магазином, которые снимал сэр Фрэнсис Леннокс, они обратили внимание на небольшую процессию, которая двигалась прямиком к ним с противоположной стороны. Четверо мужчин несли что-то, двигаясь преувеличенно осторожно и плавно. Процессия была окружена толпой мальчиков и мужчин, на чьих лицах лежала печать торжественной мрачности и испуганного интереса. Возглавляли процессию двое полицейских, шагавших медленно и с очень серьезным видом.
– Вы только что сказали что-то о пешей похоронной процессии, – внезапно произнес Лоример. – Эта группа людей выглядит очень похожей именно на нее.
Эррингтон ничего не ответил – он был одержим решимостью покарать и всерьез опозорить сэра Фрэнсиса.
«Я выгоню его с треском из всех клубов! – возмущенно думал он. – Даже люди из его окружения будут знать, какой он лжец. И, если смогу, постараюсь сделать так, чтобы он больше никогда и нигде не смел поднять головы!»
Полностью погруженный в эти мысли, Филип не замечал ничего, что происходило на улице. Последние слова Лоримера он едва расслышал. Поэтому был весьма удивлен и захвачен врасплох, когда им с Лоримером пришлось остановиться перед самой дверью ювелира, арендодателя Леннокса, а двое полицейских стали расчищать в толпе проход, негромко повторяя:
– Отойдите в сторону, джентльмены, пожалуйста! Посторонитесь немного.
Тем самым полисмены освобождали дорогу для четверых мужчин, несущих, как теперь стало ясно, деревянные носилки, накрытые простыней, под которой лежало нечто, по форме напоминающее человеческое тело.
– Что здесь происходит? – спросил Лоример, чувствуя, как по коже его, когда он задал этот простой вопрос, побежали мурашки.
Один из полицейских довольно охотно ему ответил:
– Несчастный случай, сэр. Сильно пострадал джентльмен. На вокзале Чаринг-Кросс он попытался вскочить в поезд, который уже тронулся. Ему зажало ногу, он упал под колеса, после чего его какое-то время волокло по земле. Врач говорит, что он не выживет, сэр.
– Кто он – как его имя?
– Его фамилия Леннокс, сэр, – по крайней мере, так указано на его карточке. Адрес указан именно этот. Как я понимаю, это сэр Фрэнсис Леннокс.
Эррингтон издал короткое восклицание ужаса. Как раз в этот момент из своего магазина вышел ювелир с весьма озадаченным видом и поднятыми руками.
– Несчастный случай? Боже правый! – воскликнул он. – Сэр Фрэнсис! Наверх, несите его наверх! Вам надо было обойти вокруг здания, к частному входу. Нельзя, чтобы его видели в магазине, – он распугает всех моих клиентов. Сюда, проходите пожалуйста! Проходите как можно скорее!
Процессия оказалась в здании. Изувеченное тело осторожно понесли между полированными стеклянными прилавками, на которых были выставлены роскошные украшения всевозможных цветов, размеров и форм, предназначенные для сильных мира сего. Медленно, шаг за шагом, носилки подняли на верхний этаж. Там, в шикарных апартаментах, обставленных почти с женской элегантностью, пострадавшего сняли с носилок и положили на бархатный диван, убрав с него последний номер газеты «Истина» и два романа Золя, чтобы на освободившееся место уложить голову несчастного, находившегося без сознания.
Эррингтон и Лоример стояли в дверях, оцепенев от внезапности случившегося, – они почти механически последовали за теми, кто нес пострадавшего наверх. Теперь они вместе с остальными наблюдали за тем, как врач, находившийся среди присутствовавших, осторожно снял простыню, накрывавшую лицо пострадавшего, обнажив его для всеобщего обозрения. Был ли это сэр Фрэнсис? Можно ли было считать это окровавленное, изуродованное месиво тем щеголеватым денди, каким всегда представал сэр Фрэнсис? Эррингтон вздрогнул и отвел взгляд от чудовищно изувеченного лица, уже почти мертвого в своей застывшей неподвижности. Наступила напряженная тишина. Врач наклонился над телом, осторожно и с явным знанием дела потрогал его в одном месте, в другом. Закончив осмотр, он слегка отпрянул и с безнадежным видом покачал головой.
– Ничего нельзя сделать, – прошептал он. – Абсолютно ничего!
В этот момент сэр Фрэнсис внезапно пошевелился, застонал и открыл глаза. Взгляд их был ужасен – в них стояла боль и что-то еще, сильнее, чем боль, – страх, панический страх, который, казалось, превосходил по силе телесные мучения.
Сэр Фрэнсис страдальчески уставился на окружавшие его лица – незнакомые, да он и не узнал бы никого из знакомых, даже если бы они оказались среди собравшихся вокруг дивана. В глазах его стоял вопрос – кто эти люди? Что происходит? Что означает то, что он видит? Смерть? Нет, нет! Мозг сэра Фрэнсиса бешено работал. Смерть? Что есть смерть? Темнота, чернота, уничтожение, нечто ужасное, невообразимое! Господи! Нет, он не умрет! Господи! Кто такой Бог? Неважно – он, сэр Фрэнсис, будет жить! Он будет бороться с этой тяжестью, с этим холодом, с этой глыбой льда, которая, лежа на нем, понемногу становится все холоднее, медленно остывает, остывает, дюйм за дюймом! Он вновь изо всех сил попытался шевельнуться и издал крик агонии, насквозь пронзенный чудовищной болью.
– Лежите спокойно! – сказал врач с сочувствием в голосе.
Сэр Фрэнсис его не услышал. Он боролся с телесной болью, и от усилий пот крупными каплями выступил у него на лбу. Затем он попытался приподняться, хватая ртом воздух, и затравленно огляделся, словно зверь, попавший в ловушку.
– Дайте мне бренди! – едва слышно пробормотал он, задыхаясь. – Скорее, скорее! Вы что же, собираетесь позволить мне умереть как собаке? Черт бы вас всех побрал!
Усилия, потраченные несчастным на то, чтобы двигаться и говорить, исчерпали его иссякающие возможности. В горле у него заклокотало. Он сжал кулаки и напрягся, словно собирался вскочить с дивана. Но тут ужасная судорога скрутила его. Глаза сэра Фрэнсиса закатились, взгляд остановился. Тело напряглось как струна, а затем обмякло и замерло. Он был мертв!