– Так, ну-ка! – сказал он снисходительно. – Лавлейс… Лавлейс? Ах да, должно быть, это тот писатель. Да! Проводи его ко мне.
Бо твердым шагом вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
– Как вы поживаете, дорогой сэр? – тепло осведомился Граббс. – Мне известна ваша безупречная репутация! Мне очень приятно – более того, я просто в восторге лично познакомиться с одним из тех людей, кто приходится мне – позвольте выразиться так – братом во литературе! Умоляю, садитесь!
И Граббс указал на стул рукой, которая до этого описывала круги, привлекая внимание блеском колец, унизывавших короткие толстые пальцы.
Бо, однако, садиться не стал – он лишь холодно и презрительно улыбнулся.
– Мы можем поговорить о профессии, связывающей нас братскими отношениями, потом, – с сарказмом заметил он. – Сначала дело. Молитесь, сэр. – С этими словами он достал из кармана последний номер «Змеи». – Скажите, вы автор вот этого абзаца?
Бо развернул журнал, положил его на стол перед издателем и указал пальцем на интересующее его место. Мистер Сноли-Граббс взглянул и без какого-либо волнения на лице улыбнулся.
– Нет, не я. Но я знаю, что в тексте все абсолютно верно. Я получил информацию из надежнейшего и заслуживающего полного доверия источника.
– Вот как! – Губы Бо гневно искривились, а его пальцы крепче сжали кнут. – В таком случае позвольте мне сообщить вам, сэр, что это абсолютная ложь и фальшивка как в целом, так и в подробностях. Более того, это – грубая клевета, опубликованная с осознанным намерением оскорбить и нанести ущерб тем, кто здесь упоминается. Поэтому, кто бы ни написал это, вы и только вы один ответственны за эту подлую, скандальную и отвратительную ложь!
Мистера Граббса, однако, все это нисколько не смутило. Искреннее возмущение, высказанное откровенно, всегда казалось ему смешным – происшедшее только что его также позабавило.
– Вы совершенно напрасно так разволновались, мистер Лавлейс, – сказал он с легким смешком. – Позвольте вам заметить, что выражения, которые вы используете, весьма необычны – и, уж во всяком случае, слишком сильны в сложившихся обстоятельствах! Впрочем, так или иначе, вы человек с определенными привилегиями – гении всегда люди немного сумасшедшие, или, скажем так, эксцентричные. Полагаю, вы друг сэра Эррингтона и, что вполне естественно, чувствуете себя оскорбленным. Да, да, я все это прекрасно понимаю! Но использовать репрессии в отношении представителей журналов – да, да, репрессии – это не метод, даже когда речь идет о личном оскорблении чьих-либо чувств. Нет, нет! Мы должны подчиняться долгу высшего порядка – долгу перед публикой, перед обществом!
– Я говорю вам еще раз, – твердо произнес Лавлейс, – все это ложь. Вы намерены извиниться?
Мистер Грабс откинулся на спинку стула и громко рассмеялся.
– Извиниться? Мой дорогой сэр, вы, вероятно, пребываете во сне! Извиниться? Конечно, нет! Я не могу отозвать обратно заявления, сделанные изданием, – и к тому же я твердо верю в то, что они правдивы. И хотя существует пословица «чем больше кажется правдой, тем ближе к клевете», лично я готов, сэр, и всегда был готов принести себя в жертву, чтобы истина восторжествовала. Истина, всегда только истина! Надо говорить правду и стыдить дьявола! У вас есть полное право проинформировать сэра Филипа Эррингтона от моего имени, что моей целью является – и, я полагаю, благородной и достойной похвалы целью – демонстрировать ту ужасную аморальность, которая правит бал в нашем высшем сословии. Я нисколько не жалею о том, что в текст был включен тот абзац, на который вы мне указали. Если он заставит сэра Филипа устыдиться своих грехов – значит, я сделал доброе дело и по большому счету послужил интересам общества. В то же время, если он захочет подать в суд за клевету…
– Ах ты, собака! – в ярости вскричал Лавлейс, подходя к Граббсу столь решительным шагом, что изумленный издатель вскочил и загородился стулом. – Ты, наверное, на это и надеешься, не так ли? Иск за клевету! Тебе только этого и надо! Раздуть всю эту историю в печати на весь мир, чтобы твое имя каждый день выкрикивали мальчишки, разносящие прессу, а тебя признали мастером разжигания скандалов. Ну нет, не будет этого! Я знаю, как устроен этот мерзкий механизм! Чтобы наказывать трусов и подонков, существуют другие способы.
И прежде чем пораженный Граббс успел понять, что происходит, Лавлейс набросился на него, ухватил за шею, нагнул вперед и нанес ему полновесный удар кнутом по спине и плечам. Издатель издал громкий вопль боли и ярости и попытался как-то защититься от избиения, но из-за его тучности мышцы его были слабыми и дряблыми, и он оказался бессилен против напора своего противника. Удар за ударом через примерно равные промежутки времени безжалостно обрушивались на него. Его крики никто не слышал, поскольку мальчишка посыльный, пользуясь тем, что о нем на какое-то время забыли, отправился на другую сторону улицы, чтобы купить каштанов в лавке, куда он частенько наведывался. Бо продолжал хлестать толстяка издателя со все возрастающей энергией и наслаждением. Сопротивление Граббса становилось все слабее, пока он наконец не соскользнул на пол и не растянулся там, издавая охи и стоны. Бо нанес ему еще один или два теперь уже скорее символических удара и замер над ним со спокойной, торжествующей улыбкой на губах, словно одержавший победу спортсмен. Внезапно откуда-то со стороны двери раздался громкий смех – у входа в комнатку стояла женщина, богато одетая в шелка и мех, со сверкающими в ушах бриллиантами, кутающая шею в боа. Это была Вайолет Вер.
– Эй, Сноли! – воскликнула она с веселой фамильярностью. – Как ты? Я вижу, разбит на куски, и некому их даже подобрать с пола! Ну и поделом тебе! Доигрался, наконец, а? Не вставай! Так приятно видеть тебя лежащим на полу!
– Это нападение с причинением телесных повреждений, – простонал, хватая ртом воздух, Граббс. – Я вызову… позову… полицию… позову…
Голос издателя затих и превратился в какое-то невнятное бульканье. Затем он, сделав усилие, приподнялся и принял сидячее положение. Впрочем, и эта поза был достаточно смехотворной и унизительной. Издатель принялся вытирать руками льющиеся из глаз слезы боли. Бо посмотрел на вошедшую женщину и сразу же ее узнал. Он поприветствовал ее холодным поклоном и снова повернулся к Граббсу.
– Так вы будете извиняться?
– Нет… Я… Я… Не буду!
Бо снова сделал было угрожающее движение, но тут в дело вмешалась мисс Вер.
– Погодите минутку, – сказала она, глядя на литератора наглыми глазами, в которых, однако, читалась одобрительная улыбка. – Я не знаю, кто вы такой, но по всему видно, что вы можете задать врагу трепку, если нужно! Но не бейте его больше, пока я не перемолвлюсь с ним словечком. Эй, Граббс! Ваш дрянной журнальчик мне напакостил.
Издатель все еще продолжал сидеть на полу и стонать.
– Вы должны проглотить те оскорбительные слова, которые были написаны в мой адрес, – спокойно сказала Вайолет Вер. – Съешьте их с соусом на обед. Вызывающая восхищение у публики известная актриса театра «Бриллиант» не имеет ничего общего с этим – Брюсом-Эррингтоном. Только не она! Он никчемный человек, обычный скучный тип. Меня он, во всяком случае, нисколько не интересует. И я не понимаю, какого черта вы имеете в виду, называя меня дамой-разлучницей. А что касается ваших клятв, то мне на них наплевать, ясно?
Бо Лавлейса этот поворот разговора позабавил. Грабс с озадаченным видом переводил все еще полные слез глаза с него на Вайолет и обратно. Наконец он сделал попытку встать, и это ему удалось.
– Я сделаю так, что вас арестуют, сэр! – воскликнул он, тряся в воздухе кулаками в направлении Бо и дрожа от пережитого страха и унижения. – За нападение с причинением телесных повреждений. Серьезных и унизительных телесных повреждений, сэр!
– Ну и ладно! – хладнокровно парировал Бо. – Если меня оштрафуют на сотню фунтов, я буду считать, что это совсем недорогая плата за удовольствие отхлестать кнутом такого мерзавца!
Граббс, перехватив устремленный на него угрожающий взгляд своего обидчика, невольно вздрогнул и инстинктивно повернулся к мисс Вер, которая смотрела на него с улыбкой. Однако улыбка эта не была сочувственной.
– Тебе лучше уступить! – небрежно заметила она. – А то как бы хуже не пришлось, знаешь ли!
Вайолет была на короткой ноге с владельцем «Змеи» и говорила с ним откровенно и без церемоний, как делают старые друзья.
– Дорогая моя, да что же вы от меня хотите? – почти прохныкал Граббс. – Я ни в чем не виноват! Абзац вписал без моего ведома заместитель редактора. Сейчас он в отъезде. И что же теперь делать? Почему бы вам не поговорить об этом с сэром Фрэнсисом Ленноксом? Это он все это написал.
– Дело в том, что он мертв, – с полным хладнокровием сказала мисс Вер. – Так что с ним поговорить не удастся. Он ничего не скажет – вместо него ответить на все вопросы придется вам.
– Я в это не верю! – вскричал мистер Граббс. – Он не может быть мертв!
– Еще как может, и так оно и есть, – заявила Вайолет. – Занятный вышел случай, надо сказать! Его задавил поезд на вокзале Чаринг-Кросс. Вы увидите сообщения об этом в сегодняшних газетах, если позаботитесь в них заглянуть. И, кстати, учтите, что все, что вы про меня наврали, противоречит тому, что написано в следующем номере вашего журнальчика. Вы меня слышите? Я в следующем месяце уезжаю в Америку с одним графом, и я не могу допустить, чтобы моя репутация пострадала. Так что я не позволю, чтобы меня называл дамой-разлучницей какой-то журнальный поденщик, пишущий за гроши жалкие статейки. – Тут Вайолет умолкла и снова рассмеялась, но тут же продолжила: – Бедный старина Сноли! Ты выглядишь таким несчастным! Ну, пока!
И актриса направилась к выходу. Лавлейс, как всегда вежливый, предупредительно распахнул перед ней дверь. Вайолет подняла на него жесткий взгляд своих сверкающих глаз и улыбнулась.
– Спасибо! – сказала она. – Надеюсь, я вас когда-нибудь еще увижу!