Несколько крохотных жалких огоньков обозначают местонахождение Боссекопа. Время от времени одна-две рыбацких лодки с кажущимися черными в темноте парусами и маленькими цветными лампочками на мачтах и носах проскальзывают по чернильно-черным водам, словно посланцы из иного мира, отправленные на землю с какими-то печальными поручениями. Иногда на пристани можно заметить человеческие фигуры, которые кажутся не живыми, реальными людьми, а тенями. Когда глаза привыкают к темноте, слева от небольшого поселка можно разглядеть группу людей, которые, словно еле видимые призраки, усердно работают, занимаясь штопкой рыболовных сетей.
Внезапно странное, неземное сияние озаряет большой участок мрачного, погруженного во тьму побережья. В воздухе колышутся розовые блики и яркие всполохи. Световой занавес разрывает в клочья небесную темень – колышущийся, дрожащий, танцующий, расходящийся в стороны лентами красного, голубого, зеленого и чудного янтарного, словно золотистое вино, цветов. Сияние распространяется все выше, захватывает все новые пространства и достигает горизонта, ослепительное и прекрасное, разбрасывая искрящиеся разноцветные лучи вслед расходящимся в стороны тучам. Затем оно превращается в огромную сияющую золотистую арку, которая тянется с запада на восток, освещая мерно колышущиеся воды фьорда, и отбрасывает сверкающие отсветы на белые горные пики. Конечно же, это Радужный Мост Одина – сверкающий путь, ведущий в Вальхаллу! С моста свисают длинные, тонкие, словно паутина, изумрудные и бирюзовые нити, словно стебли волшебных цветов, связывающие его с землей. Над ним в воздухе висит что-то похожее на белоснежное облако или овечье руно, сквозь которое просвечивают аметистовые вспышки. Затем из огромной световой дуги, похожей на натянутый лук, предназначенный для небесного охотника, начинают один за другим извергаться малиновые лучи, словно стрелы, пускаемые в сторону темноты. Они один за другим чертят в воздухе теперь уже разноцветные огненные линии, время от времени превращая мрачные воды в колеблющуюся ярко-зеленую массу, упираются в заснеженные горные вершины и осыпают их дождем из сверкающих жемчужин и драгоценных камней. Весь окружающий пейзаж резко преображается. Мрачные мужчины и женщины на берегу отрываются от своего занятия и поднимают бледные лица к небесам, где все еще кипит световой водопад – тяжелые рыбацкие сети свисают у них из рук, словно темная паутина, сплетенная гигантскими пауками.
– Это первый раз, когда мы видим Арку Смерти в этом году, – сказал кто-то испуганным благоговейным тоном.
– Ага, ага, – со вздохом произнес кто-то другой. – А ведь кому-то придется пройти под ней, хочет он этого или нет. Это уж примета верная!
– Это точно! – нестройным, приглушенным хором согласились все остальные. Голоса их прошелестели, словно очередная волна, накатившаяся на берег.
Пока они говорили, сказочный мост в небе распался на части и исчез. Великолепное северное сияние быстро погасло, и в течение каких-то нескольких мгновений все окружающее снова погрузилось в темноту.
Казалось, что сейчас полночь, однако часы показывали четыре утра. Мрачно было в Альтен-фьорде, однако в расположенной неподалеку деревеньке Тальвиг сгустился еще больший сумрак. Там царило отчаяние, в этом продуваемом всеми ветрами местечке, ничем не защищенном от лютого холода, где жители страдали от нищеты и пребывали словно бы в физическом и умственном оцепенении под влиянием длинной, холодной и темной зимы. Они лишь в самых крайних случаях выходили из своих жалких жилищ на улицу – в основном для того, чтобы набрать или заготовить дров. В это время в Норвегии, в местностях, расположенных за полярным кругом, еще владычествуют старые, прежние боги – так бывает, когда, несмотря на настойчивую, порой фанатичную приверженность местного населения самым строгим формам христианства люди все же почти бессознательно возвращаются к верованиям предков. Рассевшись вокруг очагов, в которых горят сосновые поленья, они тихо рассказывают друг другу древние легенды, повествующие о героях былых времен. В моменты, когда они прислушиваются к завываниям шквалов вокруг их хижин, до них порой еще доносятся дикие боевые крики валькирий, проносящихся где-то рядом на своих черных, как вороново крыло, конях с развевающимися на ветру волосами.
В день появления Арки Смерти, как местные жители назвали именно эту форму северного сияния, это природное явление произвело на жителей Тальвига сильное впечатление. Когда сияние погасло, некоторые из них, несмотря на пронизывающий холод, остались в дверях своих хижин. Они принялись разглядывать сани, которые стояли рядом с одной из хижин, находившейся немного в стороне, – было очевидно, что в них собирался куда-то отправиться тот или те, кто находился внутри этой хижины. Копыта запряженных в сани оленей не оставляли отпечатков на затвердевшем снегу. Время от времени животные встряхивали головами, и тогда колокольчики, подвешенные к их сбруе, мелодично позвякивали. Однако в остальном они вели себя очень терпеливо. Оленями правил совсем молодой лапландец – некрасивый, похоже, отставший в развитии парень, с головы до ног укутанный и обутый в одежду и обувь из звериных шкур.
Сани в самом деле привлекли внимание и любопытство – местные смотрели на них не только с интересом. Они еще и думали о том, не принадлежат ли эти нарты страшному фермеру, Олафу Гулдмару? И не навлечет ли лапландец, весьма услужливый парнишка, которого хорошо знали в Тальвиге, на себя какую-нибудь страшную беду, пребывая рядом с собственностью таинственного язычника и прикасаясь к ней? Кто мог это сказать? Даже сами олени могли находиться под влиянием злых духов. Они, кстати, казались намного более ухоженными и красивыми, чем обычные северные олени. Да, многим казалось, что даже в их внешнем виде было что-то сверхъестественное! Об этом ошеломленные, плохо соображающие сонные жители Тальвига негромко переговаривались друг с другом, выглядывая из дверей своих убогих жилищ.
– Странная штука, – сказал какой-то мужчина, – такая богобоязненная женщина, как Ловиса Элсланд, позвала к себе такого злодея в то время, когда сама находится на смертном одре.
– Да, довольно странно, – ответил его сосед, раскуривая трубку и одновременно сбивая несколько сосулек, свисающих с крыши его домика. – Но, возможно, это для того, чтобы проклясть его вечным проклятием.
– Она занималась этим всю жизнь, – сказал первый собеседник.
– Это правда! Она была верной слугой Господа. В другом мире с ней все будет в порядке – и смерть ее будет легкой.
– А Арка Смерти сияла для нее? – спросила какая-то старуха, неожиданно высунув голову, закутанную в красный шерстяной капюшон, из низкого дверного проема, через который на снегу отражались языки пламени, горевшего в очаге.
Мужчина, произнесший предыдущую реплику, торжественно покачал головой.
– Арка Смерти еще никогда не появлялась ради христианина, – мрачно сказал он. – Нет! В завывании ветра есть еще какой-то знак. Мы его не видим, но он придет – должен прийти! Этот знак никогда не обманывает.
Наконец, устав наблюдать за стоящими санями и ничего не делающим лапландцем, мужчина попятился обратно в свой домишко и закрыл дверь, отсекая темноту и злой ветер.
Соседи последовали его примеру, и, если не считать еще двух-трех дверей, в которых виднелись отсветы очагов, можно было бы подумать, что в поселке давным-давно никто не живет, – так вокруг было тихо, холодно и пусто.
Между тем в тесном неуютном жилище Ловисы Элсланд в самом деле находился не кто иной, как Олаф Гулдмар. Он стоял посреди хижины. Его сильная, статная фигура, закутанная в меха, казалось, заполнила небольшое помещение. Он отбросил в сторону концы теплого шарфа, который во время езды на санях закрывал не только шею, но и лицо до самых глаз, чтобы избежать укусов злого ветра. Он также откинул меховой капюшон, обнажив свои серебристые от седины волосы. Стало хорошо видно его раскрасневшееся лицо с широкими бровями. Как раз в этот момент женщина, которая был занята тем, что подкладывала свежие поленья в тлеющий огонь очага, обернулась в его сторону и внимательно его оглядела.
– Боже, боже, – пробормотала она. – Это мужчина из мужчин, он буквально налит силой, словно матерый лев, – а что может какое-то проклятие или заклинание против души, твердой в своих убеждениях!
Гулдмар ее не услышал – он смотрел на низкую постель, точнее, соломенный тюфяк, на котором вытянулось во весь рост чье-то неподвижное тело.
– Она уже долго так лежит? – спросил он низким голосом.
– С прошлой ночи, – ответила женщина. Это оказалась бывшая служанка мистера Дайсуорси, Ульрика. – Она вдруг пришла в себя и приказала мне послать за вами. Сегодня она за весь день ничего не говорила.
Фермер с нетерпением вздохнул. Он подошел к очагу, в котором трещали сосновые поленья. Сняв дорожные рукавицы, он принялся греть руки у весело разгоревшегося огня. Ульрика снова устремила на Гулдмара равнодушные глаза, и в этот момент в них появилось нечто похожее на выражение интереса и недоверчивого восхищения. Затем она подошла к постели, наклонилась над ней и замерла. Постояв так несколько минут в неподвижности и молчании, она поманила Гулдмара пальцем. Тот немного приблизился – и тут же отшатнулся из-за жуткого вопля, от которого кровь застыла в его жилах. Из темноты, словно призрак из могилы, возникло лицо – костлявое, изборожденное морщинами, бледное и страдальческое, похожее на лицо мертвеца. Это было лицо Ловисы Элсланд с горящими страшным блеском глазами, со злобным выражением. На нем лежала тень приближающейся смерти. Ловиса безучастно посмотрела на Гулдмара, чью красивую, гордо посаженную голову озаряли отблески пламени из очага, и прикрыла глаза ладонью таким жестом, словно их ослеплял слишком яркий свет. Ульрика приподняла Ловису на ее слежавшейся подушке и сказала холодным, равнодушным голосом, еще раз повелительным жестом поманив Гулдмара:
– Говорите сейчас, потому что времени осталось мало.