в давние времена Средневековья, быть верным вассалом и слугой короля. Все больше и больше убеждаясь в верности своего решения, он, будучи человеком мечтательным и впечатлительным, с развитым воображением, поклялся Гулдмару в мистической дружбе и верности. Гулдмар их принял, но, однако, возложил на Вальдемара лишь одно обязательство, подлежавшее неукоснительному выполнению. А именно: Свенсену надлежало обеспечить ему «огненный саван» и могилу на дне моря – такие же, как у его предков. Это объяснялось тем, что он не хотел, чтобы к его телу притрагивались руки незнакомцев, чтобы его заключили в тесный гроб и зарыли в землю, чтобы он разлагался и превращался в пищу для червей. Таковы были при жизни главные страхи для старого язычника. И он воспользовался преданностью и послушанием Свенсена, сумев убедить его в важности того, о чем просил.
– Не давай читать над моим телом лицемерные молитвы, – сказал он. – Из меня вытечет через поры вся кровь, если меня будет трогать своими пальцами лютеранин! Спаси это замечательное тело, которое так хорошо мне служило, от недостойного разложения в земле. Пусть его испепелит яркое, чистое пламя и поглотит море – тогда моя душа, оказавшись очень далеко отсюда, возрадуется и будет довольна. Поклянись же гневом богов! Поклянись молотом непобедимого Тора, вратами Вальхаллы и именем Одина! И, если ты нарушишь эту клятву, ты будешь проклят всеми тремя, кого я назвал, и на тебя обрушится их кара!
И Вальдемар поклялся. Теперь, когда он свою клятву сдержал, послушание его достигло высшей точки, он был ошеломлен и не знал, что ему делать дальше. Дрожа, но при этом не обращая внимания на то, что снова повалил сильный снег, он оставался там же, на пирсе, и глядел в пространство фьорда, туда, где, распространяя сквозь белесую мглу снежной бури красные отблески, дрейфовала «Валькирия». Судно к этому времени уже превратилось в ком огня, раздуваемого ветром.
Коронообразное северное сияние постепенно погасло, и теперь пылающее судно было, несмотря на снег, видно довольно ясно. Его без труда могла видеть с берега и группа жителей Боссекопа, которые, наблюдая необычное зрелище, терли глаза, не в состоянии понять, что это – пожар на судне или новая стадия капризного и переменчивого северного сияния. Густо сыплющиеся с неба снежные хлопья все же сильно затрудняли им видимость. Впрочем, так или иначе, они не стали об этом надолго задумываться, потому что у них был другой повод для сплетен и размышлений – из Тальвига вернулась Ульрика, принесшая весть о смерти Ловисы Элсланд.
Более того, час назад в их гавань зашел направляющийся на Северный мыс английский грузовой пароход, чтобы высадить пассажирку – таинственную женщину в плотной вуали, которая немедленно по прибытии наняла сани и попросила возницу доставить ее в дом Олафа Гулдмара, что означало восемь миль пути в условиях сильнейшего снегопада. Все это было чрезвычайно интересно для добропорядочных, глупых, обожающих сплетничать жителей Боссекопа – настолько, что они почти не обратили внимания на объятое пламенем судно в бурных водах, быстро дрейфующее вдаль, к обледеневшим горным пикам острова Сейланн.
«Валькирия» уходила все дальше, зрительно уменьшаясь в размерах. Языки пламени вокруг нее колебались, словно знамена во время битвы. Наконец Вальдемар Свенсен, все еще остававшийся на пирсе, начал терять горящее судно из виду. Тогда он быстро сбежал на берег и помчался по тропинкам сада к дому фермера, чтобы забраться на его крышу и продолжить наблюдать за огненными похоронами викинга. Оказавшись у дома, он вдруг резко остановился и издал громкое удивленное восклицание. Под крышей крыльца, с которой свисали сосульки… стояла Тельма! Лицо ее выглядело усталым, но, несмотря на это, на нем играла легкая улыбка. Да, это была Тельма с выбившимися из-под шапки чудесными золотистыми волосами, в мантии из блестящего темного меха.
– Я вернулась домой, Вальдемар! – сказала она своим чудным, мелодичным, грудным голосом. – А где отец?
Вальдемар подошел к ней, чувствуя себя, словно в страшном сне. Что-то в его внешности и поведении внезапно вызвало у Тельмы приступ страха. Свенсен взял ее за руку и указал на темные воды фьорда – туда, где еще можно было рассмотреть огненный островок.
– Фрекен Тельма – он там! – придушенно прохрипел Вальдемар. – Там! Боги призвали его туда!
С негромким криком ужаса Тельма обратила взгляд своих голубых глаз в сторону темного водного пространства фьорда. Как только она сделала это, над погибающей «Валькирией» взвился огненный змей. С помощью ветра он почти мгновенно обвил останки деревянного корпуса, который быстро затонул. На поверхности еще какое-то время оставалась лишь мерцающая красноватая точка, похожая на зажженный вручную бакен, но и она вскоре погасла навсегда. Судно исчезло! Тельме не нужны были объяснения – она знала религиозное кредо своего отца и все поняла. Вырвавшись от Вальдемара, она пробежала, протянув руки в сторону фьорда, несколько шагов.
– Отец! Отец! – громко крикнул она и зарыдала. – Подожди меня! Это я, Тельма! Я приехала! Отец!
В тот же миг Вальдемар подхватил ее на свои сильные руки и с нежностью, словно ребенка, понес в дом… Тучи на небе снова сгустились, буран усилился. Гигантские горные пики словно нахмурились сквозь белую пелену метели при виде сурового северного пейзажа, расстилавшегося перед ними. А над испепеленными огнем и оказавшимися в морской пучине останками слуги и почитателя Одина звучало торжественное «Из глубин» в исполнении самого моря.
Глава 33
Тело – это шторм.
Душа – звезда, им скрытая,
Что прячется в глуби спокойствия природы.
Диск Солнца Веры – там, вверху,
и греет безмятежно и спокойно.
В ту же ночь, в позднее время, набожная Ульрика молилась. Молиться вместе с ней было тяжелым занятием – и физически, и душевно. Она никогда не успокаивалась, пока не доводила себя до пронзительных стонов и конвульсий. Она добивалась их, приводя себя в истеричное состояние, напоминающее небольшой эпилептический припадок. Она считала, что только в таком состоянии ей следует беседовать с Богом. На этот раз ей было нелегко достигнуть нужного результата – ее душа, как она выразилась, высохла, а ее мысли блуждали, хотя она с силой щипала себя за шею и руки, так, что они опухали, – подобно человеку, занимающемуся самобичеванием. При этом она с весьма правдоподобным страданием в голосе бормотала: «О, Господь, будь милосерден ко мне, грешнице!» Ульрика была весьма удивлена вдруг раздавшимся звяканьем колокольчиков, прикрепленных к сбруе саней, а затем громким стуком в дверь, да таким, что, казалось, дверь небольшого скромного домика, в котором она жила, вот-вот будет выломана. Торопливо накинув на себя корсет и платье, которые она сняла, чтобы более тщательно заниматься истязанием плоти, Ульрика отодвинула все засовы и задвижки и, откинув последнюю щеколду, оказалась лицом к лицу с Вальдемаром Свенсеном, который, запыхавшись от усталости, поскольку ехать ему пришлось по метели, с трудом выдохнул, хватая ртом воздух:
– Поехали со мной! Поехали! Она умирает!
– Спаси Господи этого человека! – воскликнула озадаченная Ульрика. – Кто умирает?
– Она… фрекен Тельма… леди Эррингтон… она там совсем одна… – Вальдемар неопределенно ткнул рукой в ту сторону, откуда прибыл. – Никто из Боссекопа со мной не поехал. Тамошние женщины все трусихи – боятся даже оказаться поблизости от нее.
Свенсен в отчаянии заломил руки.
Ульрика сняла с гвоздя теплое покрывало и завернулась в него.
– Я готова, – сказала она и, не задерживаясь ни на секунду, шагнула в стоящие рядом сани. Вальдемар, издав восклицание облегчения и благодарности, уселся рядом с ней. – Но как так? – спросила Ульрика, когда олени тронули сани с места и разогнались до полной скорости. – Как так получилось, что дочка фермера снова в Альтен-фьорде?
– Я не знаю! – в отчаянии ответил Свенсен. – Я бы жизнь свою отдал, чтобы не сообщать ей о смерти ее отца.
– О смерти?! – вскричала Ульрика. – Олаф Гулдмар умер?! Это невозможно! Только вчера я видела его, и он был в расцвете сил. Я еще подумала, что никогда не видела такого сильного мужчину. Господи, Господи! Чтобы он – и умер!
Свенсен в нескольких словах рассказал о том, что случилось, – за исключением огненных похорон во фьорде.
Но Ульрика тут же спросила:
– Его тело все еще в доме?
Свенсен мрачно посмотрел на нее.
– Вы разве никогда не слышали, Ульрика, – заговорил он с торжественными интонациями, – что тела мужчин, которые придерживаются тех же верований, которым следовал Олаф Гулдмар, исчезают, как только жизнь покидает их? Это тайна – странная и ужасная! Но это правда – судно моего хозяина ушло в море, и его тело вместе с ним, я не знаю куда!
Ульрика долго разглядывала Вальдемара с изумленной улыбкой. Затем после долгой паузы она сказала:
– Верность – это хорошее качество для слуги, Вальдемар Свенсен! Я вас хорошо знаю. Мне также известно, что язычники избегают того, чтобы их хоронили по-христиански. Я не буду задавать больше вопросов, но скажу одно. Если судно Олафа Гулдмара ушло, и он вместе с ним – предупреждаю, люди в поселке будут удивлены и могут захотеть узнать, что и как.
– Я здесь ничем не могу помочь, – холодно отрезал Свенсен. – Я сказал правду – он пропал! Я видел, как он умер – а потом исчез. Можете верить или нет, как хотите, мне все равно!
Вальдемар замолчал. Ульрика тоже хранила молчание.
Она знала Вальдмара Свенсена много лет. Во всех норвежских портах и гаванях и среди рыбаков люди хорошо к нему относились и уважали его. Его жизнь была открытой книгой для всех, за исключением одной страницы – перевернутой, заклеенной и скрепленной сургучом. Она касалась его религиозных верований. Никто не знал, какой веры он придерживается. Только после того, как он переехал жить к фермеру, после того как Тельма вышла замуж, на этот счет появились какие-то смутные догадки и подозрения. Но Ульрика не испытывала к нему неприязни по этому поводу – за последние несколько месяцев ее собственные воззрения сильно изменились. По-прежнему оставаясь набожной лютеранкой, она понемногу начала в большей степени воспринимать истинный дух христианства, а именно такую его особенность, как терпимость, в том числе ко всему человечеству в целом, и допускать вероятность того, что кое-что хорошее есть во всем, даже в слепых догмах язычества. Частично эти изменения в ее душе и разуме были связаны с благодарностью, которую она тайно испытывала к Гулдмару и его родственникам по той причине, что они спасли – пусть даже и не зная о его происхождении – Сигурда, ее ребенка, которого она пыталась убить. Омерзительные злость и недоброжелательство Ловисы Элсланд показали ей, что на свете