Открыв одну из дверей с правой стороны коридора, фермер вежливо отступил в сторону и пригласил гостей войти. Друзья оказались в той самой комнате, которую видели через окно и в которой находилась прялка.
– Садитесь, садитесь! – радушно предложил хозяин дома. – Сейчас мы выпьем вина, а там и Тельма придет. Тельма! Тельма! Где же это дитя? Она носится туда-сюда с быстротой горного ручейка. Подождите здесь, ребята, я сейчас вернусь.
Гулдмар вышел из комнаты. Эррингтон и Лоример были в восторге от того, что их планы успешно осуществились, но в то же время и несколько сконфужены. Комната, в которой они находились, казалась удивительно уютной, но при этом все ее убранство было таким простым и непритязательным, что это почему-то тронуло рыцарские, благородные струны в их душах, и они сидели молча, не произнося ни слова. С одной стороны располагались полдюжины книжных полок, уставленных книгами в довольно дорогих, хороших переплетах. На них можно было видеть напечатанные золотистым шрифтом имена Шекспира и Вальтера Скотта. Были здесь «Гомер» Чапмена, «Чайльд Гарольд» Байрона, поэмы Джона Китса, труд Эдуарда Гиббона «История упадка Римской империи» и сочинения Плутарха. Кое-где между ними попадались корешки книг на религиозные темы, на французском языке, Альфонса де Лигуори, «Имитация» (также на французском). Стояло на полках немало книг и на норвежском. Словом, библиотека в комнате была собрана неоднородная, но довольно интересная и говорящая о хорошем литературном вкусе и высоком культурном уровне тех, кому она принадлежала. Эррингтон, хорошо разбиравшийся в литературе, удивился, увидев так много классических произведений среди книг, которыми владел человек, который был всего лишь простым норвежским фермером, и его уважение к могучему пожилому бонду сразу же возросло. Картин в комнате не было. Большое зарешеченное окно выходило прямо на настоящее море цветов, а из окна поменьше был хорошо виден фьорд. Мебель, стоящую в комнате, изготовили из сосны, причем, судя по всему, вручную. Некоторые из стульев, входивших в интерьер, выглядели очень оригинальными и колоритными – их, наверное, при желании можно было бы продать в антикварных магазинах, выручив по соверену за каждый.
На широкой каминной полке стояло множество весьма любопытных на вид фарфоровых предметов посуды и фигурок, собранных, похоже, со всех частей света. При этом большинство из них очевидно представляли собой немалую ценность. В затемненном углу комнаты располагалась старинная арфа. Была здесь и уже виденная молодыми людьми прялка, сама по себе достойная того, чтобы стать музейным экспонатом. Все эти предметы молчаливо свидетельствовали о широком круге интересов их хозяйки. На полу оказалось кое-что еще – нечто такое, что оба молодых человека сразу же захотели взять в руки. Это был венок из крохотных луговых маргариток, скрепленный голубой лентой. Гости сразу же поняли, кто именно его обронил, но не сказали ни слова, и к тому же оба, повинуясь странному порыву, избегали смотреть на невинный венок из безобидных цветков, словно он таил в себе некое ужасное искушение. Оба заметно смутились, и, чтобы преодолеть неловкость, Лоример негромко заметил:
– Бог мой, Фил, если бы старик Гулдмар знал, что вас на самом деле сюда привело, он, наверное, вышвырнул бы вас, как какого-нибудь негодяя или мошенника! Вы не почувствовали себя обманщиком, когда он сказал, что доволен тем, что мы, как настоящие мужчины, сказали ему правду?
Филип мечтательно улыбнулся. Он в этот момент сидел в одном из резных кресел, явно погруженный в сладкие грезы.
– Нет, не совсем, – ответил он на вопрос приятеля. – Потому что мы в самом деле сказали ему правду. Мы действительно хотели познакомиться с ним – он ведь тоже достоин того, чтобы узнать его получше! Он выглядит впечатляюще. Разве тебе так не кажется?
– Еще бы, конечно, кажется! – с горячностью откликнулся Лоример. – Жаль, что я никогда не смогу в старости быть таким здоровяком. А это было бы здорово уже только потому, что мне доставляло бы удовольствие время от времени поглядывать на себя в зеркало. Но он изрядно удивил меня, когда бросил на землю нож. Вероятно, это какой-то старинный норвежский обычай?
– Полагаю, да, – ответил Эррингтон и умолк, потому что в этот самый момент дверь в комнату отворилась, и старый фермер вернулся в сопровождении девушки, несущей поднос, на котором поблескивали бутылки с итальянским вином, высокие изящные бокалы в форме кубков, но на очень тонких ножках. При виде девушки, однако, молодые люди испытали разочарование – она, безусловно, выглядела довольно миловидной, но это оказалась не Тельма. Она была невысокая и пухленькая, с непокорными волнистыми локонами орехового цвета, которые то и дело налезали ей на лицо, выбиваясь из-под тесного белого чепца. Щеки у нее были круглые и румяные, словно яблочки, а в голубых озорных глазах, казалось, так и искрился сдерживаемый смех. На ней красовался безукоризненно чистый передник с кокетливыми оборками. Правда, руки девушки, увы, были большими и грубыми. Но когда она, поставив поднос на стол, уважительно сделала книксен и улыбнулась, обнажив мелкие, но белые и ровные, похожие на жемчуг зубки, эта улыбка показалась друзьям очаровательной.
– Вот и хорошо, Бритта, – сказал Гулдмар по-английски, помогая девушке расставить на столе бутылки и бокалы. – А теперь быстрей! Беги на берег за своей хозяйкой. Ее лодка наверняка еще не вышла из бухты. Попроси ее вернуться и зайти ко мне. Скажи ей, что у меня в гостях друзья, которые будут ей рады.
Бритта тут же убежала, а у Эррингтона упало сердце. Тельма уплыла! Вероятнее всего, она в очередной раз отправилась на другой берег фьорда, в ту самую пещеру, где он впервые ее увидел. Он был уверен, что она не вернется по просьбе Бритты. Ему казалось, что даже по требованию своего отца эта прекрасная гордая девушка не станет менять свои планы. Как же ему не повезло! Погруженный в мрачные раздумья, Филип почти не слышал восторженные похвалы, дипломатично расточаемые Лоримером по поводу вина фермера. Он почти не ощутил вкуса напитка, хотя вино действительно оказалось превосходным и вполне заслуживало того, чтобы его подавали к монаршему столу. Гулдмар заметил, что молодой баронет несколько рассеян и, возможно, чем-то расстроен, и с совершенно искренним радушием обратился к нему:
– Вы, верно, вспоминаете, сэр Филип, мои резкие слова в ваш адрес? Я вовсе не хотел вас обидеть, мой юный друг, не хотел! – Тут старый фермер сделал небольшую паузу, а затем заговорил снова: – Нет, честно говоря, я все же хотел вас задеть. Но когда я увидел, что вы не приняли обиду близко к сердцу, мое настроение изменилось.
Губы Эррингтона тронула едва заметная, немного усталая улыбка.
– Заверяю вас, сэр, – сказал он, – что я и тогда был, и сейчас по-прежнему согласен с каждым словом, которое вы сказали. Вы оценили меня очень правильно. Добавлю к этому, что никто не осознает незначительность моей личности так, как я. Жизнь, которой живу я и подобные мне люди, ничтожна и бессодержательна. Хроники наших мизерных, пустяковых дел и поступков нисколько не заинтересуют тех, кому предстоит в будущем изучать историю нашей страны. Среди целого поколения бесполезных людей я чувствую себя самым бесполезным из всех. Вот если бы вы могли показать мне, как сделать, чтобы моя жизнь приобрела ценность и смысл…
Тут Эррингтон внезапно умолк, и его сердце отчаянно заколотилось. Со стороны крыльца донесся звук легких шагов и шорох платья. В воздухе еще более отчетливо повеяло ароматом роз. Дверь комнаты распахнулась, и высокая, невероятно красивая девушка, одетая в белое платье, возникла на темном фоне дверного проема. Чуть помедлив, девушка, явно смущенная, бесшумно и чуть неохотно подошла к отцу. Старый бонд повернулся в своем кресле и заулыбался.
– А, вот и она! – воскликнул он. – Где ты была, моя Тельма?
Глава 6
«Как мы ни стремимся несть
Нурланду Благую Весть,
Тор – кумир мужей развратных,
И среди норвежцев знатных
Чернокнижников не счесть»[8].
Девушка стояла молча. На ее щеках проступил легкий румянец. Молодые люди при ее появлении встали, и она с первого же мимолетного взгляда узнала Эррингтона, но никак не дала этого понять.
– Видишь, моя дорогая, – заговорил ее отец, – здесь у нас двое гостей, приехавших в Норвегию из Англии. Это Филип Эррингтон. Он путешествует по бурным морям на своей паровой яхте, которая сейчас стоит на якоре во фьорде. А это его друг, мистер… мистер… Лоример. Я правильно произнес ваше имя, юноша?
И Гулдмар, повернувшись к Джорджу Лоримеру, послал ему добрую улыбку.
– Да сэр, правильно, – без малейшей задержки ответил Джордж, после чего надолго умолк, неожиданно почувствовав смущение в присутствии молодой женщины выдающейся красоты. Тельма, которую отец приобнял одной рукой, подняла свои синие глаза и спокойно, с достоинством поклонилась Лоримеру после того, как Гулдмар его представил.
– Будь с ними поприветливей, дорогая моя Тельма! – продолжил старый фермер. – Друзья в наше время – это большая редкость, и мы должны быть благодарны судьбе за то, что она послала нам хорошую компанию. Да! Да! Я могу отличить честных молодых людей, когда их вижу! Улыбнись же им, моя Тельма! А потом мы согреем их сердца еще одним бокалом вина.
После этих слов отца девушка сделала несколько грациозных шагов вперед и, с большим достоинством вытянув в направлении гостей обе руки, сказала:
– Я полностью к вашим услугам, друзья. Будьте здесь как дома. Мир вам, и от всего сердца желаю вам всего наилучшего!
Эти слова, которые Тельма сказала по-английски, были буквальным переводом весьма распространенного во многих частях Норвегии приветствия, то есть, по сути, простым выражением вежливости. Но они были произнесены проникновенным тоном и самым приятным голосом, который когда-либо приходилось слышать молодым англичанам. К тому же они сопровождались пожатием обеих маленьких, изящных, чудной формы ручек ослепительной красавицы с манерами молодой королевы. Все это произвело на хладнокровных, блестяще воспитанных молодых англичан, настоящих светских львов, такое потрясающее впечатление, что оба совершенно сконфузились. Чем они могли ответить на столь поэтичную форму приветствия? Обычными затертыми фразами вроде «смею заверить, я в восторге» или «счастлив познакомиться с такой очаровательной девушкой, как вы»? Разумеется, нет. Было очевидно, что подобные слова, которые принято говорить, обращаясь к светским львицам лондонских гостиных, для этого случая совершенно не подходят. Это примерно то же самое, что поставить рядом мужчину, одетого в современный костюм, и прекрасную статую обнаженного Аполлона. Невозможно было произносить общепринятые в высшем свете банальности в присутствии Тельмы, прекрасное лицо которой, казалось, просто отторгает любую, даже самую незначительную фальшь.