Глава 9
Наши манеры постепенно становятся все хуже; среди наших обычаев есть много варварских и зверских.
Следующий день выдался очень теплым и солнечным, и благочестивому лютеранскому священнику Чарльзу Дайсуорси, с учетом большой массы его избыточной плоти, пришлось нелегко, когда он, сидя на веслах, греб через фьорд по направлению к частной пристани Олафа Гулдмара, так что преподобный порядочно устал. Капли пота обильно оросили его брови. Он пришел к выводу, что небеса чересчур щедро снабдили его тело жиром – во всяком случае, его у пастора было гораздо больше, чем требуется человеку, желающему отличиться в качестве гребца. Солнце палило немилосердно, поверхность фьорда выглядела гладкой, словно зеркало, но вода казалась мистеру Дайсуорси слишком тяжелой. У него создавалось впечатление, будто она сопротивляется каждому его неуклюжему гребку. В общем, для него это была тяжелая, неприятная работа – тем более что священник ощущал во всем теле некоторую вялость после обильного употребления виски Макфарлейна. Тем не менее, несмотря на несколько угнетенное состояние духа и тела, мистер Дайсуорси вдохновлялся тем, что выполняет важную душеспасительную миссию, которая должна была поднять среди паствы его репутацию и авторитет как местного священника. Он нашел распятие с выгравированным на нем именем Тельмы – и намеревался вернуть его той, кому, очевидно, оно принадлежало. Но, возвращая его, он собирался публично заявить, что в данном случае это символ «блудницы, сидящей на звере багряном с семью головами», а те, кто рискнет считать его истинным святым распятием, будут обречены на вечные муки «там, где червь их не умирает и где огонь не угасает». Дайсуорси тщательно продумал все, что собирался сказать. Он составил и отшлифовал в уме несколько весьма ярких и убедительных фраз. И теперь, работая веслами, время от времени негромко проговаривал их вслух по мере того, как лодка, хотя и медленно, но все же продвигалась вперед.
– Да! – негромко пробормотал он себе под нос. – Вас превратят в стадо заблудших овец, ваши души сгорят, как подожженное жнивье, и вы будете полностью уничтожены. – Дайсуорси сделал небольшую паузу и промокнул потный лоб чистым, надушенным носовым платком, а затем продолжил: – Да! Тех, кто поклоняется ложным поддельным святыням, предают анафеме. Они будут есть пепел и пить желчь! Дадим же им возможность покаяться и исправиться, дабы гнев Господа не превратил их в соломинки, уносимые ветром. Покайтесь! Иначе вы будете брошены в огонь, который никогда не погаснет. Ваша красота вам никак не поможет, знания вам никак не помогут, не помогут покорность и смирение – потому что адское пламя горит всегда, оно неизбежно настигает нечестивцев и уничтожает их…
Тут мистер Дайсуорси слишком глубоко погрузил в воду одно весло и, как говорят у гребцов, «поймал леща», затем резко повалился назад и оказался лежащим на дне лодки в весьма неблагопристойной позе. Медленно приподнявшись и снова усевшись на банку, он сконфуженно огляделся и впервые за время своего плавания заметил, что пространство фьорда выглядит странно пустым. Чего-то в той картине, которая предстала его глазу, явно не хватало. Он сразу же понял, чего именно – английская яхта «Эулалия» снялась с якоря и ушла.
– Бог мой! – довольно громко воскликнул мистер Дайсуорси. – Какое внезапное отплытие! Хотелось бы знать: молодые люди, прибывшие на яхте, убрались отсюда совсем или еще вернутся? Приятные ребята, очень приятные! Легкомысленные, пожалуй, но приятные.
На губах священника появилась благожелательная улыбка. Он не помнил ничего, что было после того, как он опустошил принадлежавшую молодому Макфарлейну флягу виски «Гленливет», и понятия не имел, что его практически отнесли из его сада в гостиную его временного жилища, где бросили на диван и оставили отсыпаться после допущенного излишества. Ни малейшего представления не имел он и о том, что проболтался о своих намерениях по отношению к Тельме Гулдмар, а заодно и совершенно открыто, без утайки изложил свои «религиозные» взгляды. Не подозревая обо всем этом, он снова принялся грести и еще примерно через час нелегкой работы веслами добрался до цели своего путешествия. Подойдя к небольшому пирсу, он привязал там лодку и с величавым видом человека, буквально олицетворяющего добродетель, неспешно, но решительно подошел прямо к входной двери дома фермера. Дверь, вопреки обыкновению, оказалась закрытой, а сам дом выглядел пустым – изнутри не доносилось ни звука. Стоял разгар дня, и солнце пекло так немилосердно, что даже певчие птицы на какое-то время умолкли, прячась на ветках в тени листвы. Цветки вьющихся роз, оплетающих крыльцо, под действием солнечных лучей слегка поникли. Вокруг было слышно лишь воркование голубей на крыше и легкое журчание ручейка, который сбегал по слону холма и протекал по участку неподалеку от дома. Несколько удивленный, но ничуть не смущенный тем обстоятельством, что жилище фермера выглядит так, словно его обитателей нет дома, мистер Дайсуорси громко постучал в дубовую дверь костяшками пальцев, поскольку такого современного устройства, как дверной звонок или колокольчик, нигде не было. Выждав некоторое время и не получив ответа, священник постучал еще несколько раз, соблюдая определенные временные интервалы и при этом бормоча себе под нос ругательства, которые, безусловно, пастору ни в коем случае произносить не следовало. Наконец дверь резко распахнулась, и перед священником возникла розовощекая, со спутанными волосами Бритта. Причем вид у нее был уж никак не вежливый и не любезный. Ее круглые голубые глаза дерзко блестели, обнаженные полные руки с покрасневшей кожей, на которой виднелись остатки мыльной пены, упирались в крепкие бедра – словом, выглядела Бритта весьма вызывающе.
– Ну, и что вам нужно? – грубо и прямо спросила она.
Мистер Дайсуорси, потеряв на время дар речи, разглядывал ее с видом оскорбленного достоинства. Затем, не соизволив произнести ни звука, он попытался протиснуться мимо Бритты в дом. Но она очень решительно развела руки шире, не позволяя священнику это сделать. Голос ее зазвучал еще более резко.
– Даже не пытайтесь войти – это бессмысленно. В доме никого нет, кроме меня. Хозяин ушел на целый день.
– Вот что, милая, – заговорил мистер Дайсуорси вежливо, но весьма сурово, – мне очень жаль, что ваши манеры заслуживают того, чтобы над ними как следует поработали. Отсутствие вашего хозяина меня нисколько не волнует. Я хочу поговорить с фрекен Тельмой.
Бритта засмеялась и отбросила со лба назад растрепавшиеся каштановые кудри. У уголков ее губ появились небольшие ямочки – это было признаком того, что она не без труда сдерживается, чтобы не расхохотаться во весь голос.
– Фрекен тоже нет дома, – произнесла она с наигранной сдержанностью. – Пора ей немного поразвлечься. А молодые джентльмены обращаются с ней так, словно она королева!
Мистер Дайсуорси вздрогнул, и лицо его слегка побледнело.
– Джентльмены? Какие джентльмены? – нетерпеливо поинтересовался он.
Бритте его вопрос явно доставил немалое удовольствие.
– Джентльмены с яхты, конечно, – ответила она. – Какие еще здесь сейчас могут быть джентльмены? – При этом Бритта окинула лютеранского священника с ног до головы презрительным взглядом, прозрачно намекая на его чрезмерную дородность. – Вчера вечером сэр Филип Эррингтон и его друг приезжали к нам в гости и пробыли у нас довольно долго. А сегодня к берегу пристала шлюпка с двумя парами весел и забрала хозяина и фрекен Тельму на яхту. На ней они отправились в Каа-фьорд или еще в какое-то из здешних мест – не могу вспомнить, куда именно. И я так рада! – Бритта в восторге всплеснула полными руками. – Эти англичане – самые красивые и приятные молодые мужчины, которых мне когда-либо приходилось встречать. И сразу видно, что они очень высокого мнения о фрекен. Ну, да она этого и заслуживает!
На лице мистера Дайсуорси было явственно написано отчаяние. События приняли совершенно неожиданный для него оборот, который он ни в малейшей степени не предвидел. Бритта с любопытством наблюдала за ним.
– Передать что-нибудь хозяину и фрекен, когда они вернутся? – спросила она.
– Нет, – с мрачным видом ответил священник. – Хотя погодите. Да! Передайте! Скажите фрекен, что я нашел кое-что, что принадлежит ей, и когда она захочет это получить, я сам ей доставлю эту вещь.
На лице Бритты появилось недовольное выражение.
– Если эта вещь принадлежит ей, вам незачем держать ее у себя, – жестко сказала она. – Почему бы вам не оставить ее – что бы это ни было – у меня?
Мистер Дайсуорси уставился на собеседницу кротким взглядом человека, привыкшего думать не о сиюминутном, а о возвышенном.
– Я не доверюсь наемной прислужнице, – заявил он. – Тем более, когда речь идет о женщине, которая отказывается от общества людей, среди которых она выросла, которая работает на тех, кто блуждает в темноте, и близко общается с ними, и которая к тому же забывает многое из своего родного языка и посвящает себя…
Что собирался сказать священник, так и осталось неизвестным, потому что в этот самый момент его едва не опрокинуло нечто, проскользнувшее у него между ног и коснувшееся при этом обеих его толстых икр. Это было похоже на мяч, но на самом деле оказалось человеческим существом. Не кто иной, как сумасшедший Сигурд, проделав свой рискованный фокус, вскочил на ноги и, отбросив назад нечесаные волосы, дико расхохотался.
– Ха, ха! – воскликнул он. – Это здорово; это умно! Если бы я вас не перебил, вы бы наговорили всякой чуши! Зачем вы здесь? Вам здесь не место! Все ушли отсюда. Она ушла – а значит, здесь все опустело! Здесь нет ничего, кроме воздуха, воздуха, одного лишь воздуха! Ни птиц, ни цветов, ни деревьев, ни солнца! Все это ушло вместе с ней по искрящимся морским водам! – Сигурд широко развел руки, а затем резко свел их вместе и громко щелкнул пальцами прямо перед лицом священника. – До чего же вы безобразны! – в сердцах воскликнул он. – Думаю, вы еще более безобразны, чем я! Да, спина у вас прямая, но вы похожи на груду торфа, тяжелую и бесполезную – если не считать того, что ее можно использовать как топливо. Мое же тело похоже на искривленный ствол дерева, но ведь дерево по крайней мере имеет листья, под которыми могут прятаться птицы, поющие весь день! А от вас никакого толку – ни птичьего пения, ни листьев, дающих тень. Одно лишь уродство и способность гореть, отдавая тепло!