и скажи ей, чтобы она вернулась ко мне, в мой опустевший дом, к моему погасшему очагу. Если ты сделаешь так, я остановлю бурю, которая грозит тебе и твоему жилищу, разгоню темные тучи разрушения. Я отведу от тебя гнев Господа. Да! Ради прошлого, ради прошлого!
Последние слова Ловиса произнесла едва слышно, словно адресовала их в большей степени себе, чем Гулдмару. Договорив, она отвела взгляд от Гулдмара и других собравшихся за столом, плотнее завернулась в шаль и стала ждать ответа.
– Клянусь всеми богами моих предков! – вскричал Гулдмар, по голосу которого было ясно слышно, что он не на шутку рассердился. – Это уже выходит за границы моего терпения! Разве я не твердил тебе множество раз, глупая твоя душа, что твоя внучка – не рабыня? Она свободный человек и может вернуться к тебе, если захочет; или она может оставаться с нами, где ей живется куда счастливее, чем в твоей хижине в Тальвиге. Бритта! – Олаф Гулдмар грохнул своим кулачищем по столу. – Послушай, детка, скажи свое слово! Что тебе по душе? Вот твоя родственница. Ты хочешь пойти с ней? Ни твоя хозяйка, ни я – мы не станем препятствовать тебе, поступай, как тебе хочется.
После этих слова Бритта, которая продолжала прятать лицо на плече у Дюпре, вдруг подняла голову, тем самым несколько смутив и удивив француза. Больше же всего его поразило написанное на круглом розовом личике девушки выражение протеста и неприятия.
– Вы хотите, чтобы я пошла с вами! – резко выкрикнула она, обращаясь к пожилой женщине, которая продолжала стоять неподвижно и казалась совершенно невозмутимой. – Вы думаете, я забыла, как вы обращались с моей матерью, или как вы били и морили голодом меня? Вы злобная старая женщина! Как вы посмели прийти сюда? Мне стыдно за вас. Вы запугали мою мать до смерти – да, да, вы знаете, что так оно и есть! А теперь вы хотите сделать то же самое со мной! Но вам это не удастся – это я вам точно говорю! Я достаточно взрослая, чтобы поступать так, как мне хочется. И я скорее умру, чем стану жить с вами!
Затем от избытка эмоций Бритта разрыдалась, не обращая никакого внимания на поощрительные кивки и слова одобрения, которые забормотал себе под нос Дюпре по-французски: «Браво, малышка! Хорошо сказано! Нет, в самом деле здорово! Мне, во всяком случае, так кажется!»
На Ловису все сказанное, казалось, не произвело никакого впечатления. Вскинув голову, она посмотрела на Гулдмара.
– Это и есть твой ответ? – спросила она.
– Клянусь мечом Одина! – взревел старый фермер. – Эта женщина, должно быть, сумасшедшая! Мой ответ? Девушка сама тебе ответила, и, по-моему, достаточно ясно! Ты что, глухая, Ловиса Элсланд? Или в самом деле умом тронулась?
– Слышу я очень хорошо, – спокойно ответила Ловиса, – и мой рассудок, Олаф Гулдмар, так же ясен, как и твой. И благодаря урокам, которые ты дал мне когда-то давно, – добавила женщина и посмотрела с особой пристальностью на фермера, который, однако, судя по всему, не понял ее намека, – я знаю английский язык, который мы слышим теперь очень часто – слишком часто! Бритта не сказала ничего такого, чего я бы не поняла. Но я прекрасно знаю, что это говорила не она, а демон внутри нее. И этот демон будет изгнан из нее прежде, чем я умру! Да, с Божьей помощью я…
Тут Ловиса вдруг умолкла и устремила злобно сверкающий взгляд на Тельму. По глазам девушки было понятно, что она удивлена яростью, которая ясно читалась в глазах гостьи. Ловиса улыбнулась со злым торжеством.
– Думаю, ты меня знаешь! – сказала она. – Ты ведь видела меня раньше?
– Да, и часто, – мягко ответила Тельма. – Мне всегда было вас жаль.
– Жаль меня! – вскричала, почти взвизгнула пожилая женщина. – Почему? С какой стати тебе меня жалеть?
– Не отвечай ей, дитя! – сердито вмешался в разговор Гулдмар. – Она ненормальная, как зимние ветра, и просто пытается дразнить и изводить тебя.
Но Тельма успокаивающим жестом положила ладонь на плечо отца и, глядя на Ловису, безмятежно улыбнулась.
– Почему? – переспросила девушка. – Потому что вы кажетесь очень одинокой и грустной. Должно быть, вы потому и злитесь на все тех, кто счастлив! И мне кажется, очень жаль, что вы не хотите оставить Бритту в покое – если вы с ней будете жить вместе, вы будете без конца ссориться. А разве вам не хочется, чтобы она думала о вас хорошо после того, как вы умрете?
Ловиса чуть на захлебнулась от ярости. Ее лицо одна за другой стали искажать такие страшные и отвратительные гримасы, что все присутствующие, за исключением Тельмы, были неприятно поражены этим зрелищем.
– После того как я умру, – хриплым голосом пробормотала гостья. – Значит, ты уже на это рассчитываешь, не так ли? Вот как! Но откуда ты знаешь, кто из нас умрет раньше? – Тут Ловиса, повысив голос, крикнула: – Выйди вперед, Тельма Гулдмар! Дай я взгляну на тебя лицом к лицу!
Эррингтон что-то негромко сказал, и фермер, реагируя на его слова, уже собирался снова вмешаться в разговор, но Тельма отрицательно покачала головой, улыбнулась и поднялась со своего места за столом.
– Я сделаю что угодно, чтобы успокоить ее, бедная, несчастная душа! – прошептала девушка. Отойдя от Эррингтона, она приблизилась к Ловисе и остановилась на расстоянии вытянутой руки от пожилой женщины. Она казалась белым ангелом, сошедшим с церковного алтаря, и стояла неподвижно, выпрямившись, а на лице у нее и в ее прекрасных глазах можно было отчетливо видеть выражение глубокой и искренней жалости. Ловиса же впилась в девушку мрачным, испепеляющим взглядом старой ведьмы, выражающим звериную жестокость и безжалостную, безграничную ненависть.
– Дочь Сатаны! – изрыгнула Ловиса голосом, в котором явственно были слышны ужас и отвращение. – Создание, в чьих жилах непрерывно горит адский огонь. Проклинаю тебя! Проклинаю красоту твоего тела – пусть оно станет омерзительным в глазах всех мужчин! Пусть тот, кто рискнет обнять тебя, познает несчастье, а жизнь его разрушится! Пусть те, кто любят тебя, тебя бросят! Пусть твое сердце разобьется так же, как разбилось мое! Пусть твоя брачная постель всегда остается пустой и холодной! Пусть дети твои чахнут и тоскуют всю жизнь с момента своего рождения! Пусть вся твоя жизнь до самой могилы будет полна горя, а твоя смерть окажется долгой и ужасной! Прошу Всевышнего быть свидетелем всего, что я сказала, и выполнить каждое мое слово!
Истерически вскинув руки, Ловиса повернулась и покинула дом Гулдмаров. Как только это случилось, все присутствовавшие за столом, до сих пор хранившие изумленное молчание, вдруг разом словно пришли в себя. Старый Гулдмар решил броситься вдогонку за Ловисой и заставить ее взять все свои полные злобы слова обратно. Эррингтон просто кипел от бешенства, а Бритта горько расплакалась. Даже обычно ленивый Лоример выглядел взбудораженным и раздраженным.
– Верните ее обратно, – сказал он, – и я ей такое устрою!
Тельма, однако, не двинулась – она осталась стоять почти на том самом месте, где стояла, когда Ловиса ушла. Девушка улыбалась, но была очень бледна. Эррингтон подошел к ней. Она повернулась к нему и умоляюще протянула к нему руки.
– Мой друг, – негромко сказала она, – вы считаете, что я заслуживаю столько проклятий? Во мне есть что-то такое, что можно считать злом?
Трудно сказать, что ответил бы на это Эррингтон, чье сердце бешено колотилось – ему отчаянно хотелось взять эти прекрасные руки в свои и покрыть их страстными поцелуями. Однако его опередил старый Гулдмар, который заключил дочь в объятия и крепко прижал к себе, так что его серебристая борода частично перепуталась с пышными золотистыми волосами Тельмы.
– Никогда не бойся злых языков, моя птичка, – с любовью сказал старый фермер. – Их проклятия не нанесут тебе никакого вреда ни на земле, ни на небе. Злые слова скатятся с тебя и с твоей души, как капли воды скатываются с крыла голубки! Приободрись, моя дорогая, приободрись! Что ты! Ведь твоя религия учит, что добрая и милостивая мать Христова, сидя на небе с ангелами вокруг нее, присматривает за всеми невинными девушками. Неужели ты думаешь, что она позволит какой-то старухе, которая одержима злобой и завистью, испортить твою молодую жизнь? Нет, нет! Она тебя проклинала? – Старый фермер громко расхохотался, чтобы скрыть слезы, выступившие на его глазах. – Ты услада моего сердца, такая же, какой раньше, еще до твоего появления на свет, была твоя мать. Пойдем же, пойдем! Подними твою прекрасную головку – видишь, у собравшихся в нашем доме веселых молодых людей уже вытянулись лица, а Бритта рыдает так, что того и гляди наполнит слезами целое ведро! Одна твоя улыбка сразу же вернет всем нам хорошее настроение. Ну вот, молодец!
Тельма подняла голову и обвела взглядом помещение, где происходила вечеринка. Встретившись глазами с Филипом, лицо которого более чем красноречиво говорило о его чувствах, девушка смущенно покраснела и осторожно высвободилась из объятий отца.
– Давайте же продолжим наш ужин и не будем больше думать об этой злобной старой ведьме, – продолжил Гулдмар. – Мне кажется, она не в себе и большую часть времени не осознает, что болтает. Ну же, Бритта, прекрати всхлипывать и вздыхать – это не на пользу твоему личику и к тому же никак не поможет залатать дыру в мозгах твоей бабки!
– Гадкая, злобная, противная старуха! – все еще со слезами в голосе произнесла Бритта. – Я никогда, никогда, никогда не прощу ее! – Девушка подбежала к Тельме, ухватила ее руку и с любовью поцеловала. – О, моя дорогая, моя дорогая! Подумать только, она проклинала вас! Какая ужасная, ужасная злоба! О! – В глазах Бритты сверкнул гнев. – Я могла бы побить ее до синяков!
Бешенство Бритты выглядело почти комично, поэтому все рассмеялись, включая Тельму, но она продолжала тепло пожимать руку своей служанки.
– Фу, как стыдно! – с серьезным видом произнес Лоример. – Маленькие девочки не должны бить своих бабушек. В богослужебной книге на этот счет есть особый запрет, верно ведь, Фил?
– Я совершенно уверен, что ничего об этом не знаю! – весело парировал Филип. – Мне кажется, там есть что-то насчет того, что мужчина не имеет права жениться на свой бабушке – может быть, ты это имеешь в виду?